Мир, где тебя нет (СИ) - Дементьева Марина

Над ранами Когана и князя Ланадар поработали лекари. Ранами заговорщиков занимались тюремные костоправы. Убитых — в знак милости — передали семьям. Тело Г'винара увезли домочадцы.

Где-то неподалёку, через этаж и десяток дверей, в безмолвии женской части дворца, придворные дамы обмывали тело Великой княгини. Демиан ощущал её присутствие сквозь дворцовые стены. Руки сохранили воспоминание о её теле, о прохладе её кожи, точно она была мертва прежде, чем нож Д'англара рассёк удерживающие Эджину нити.

Демиан не мог отделаться от саднящего ощущения неправильности произошедшего. Это он, маг, существует, чтобы стеречь границу между миром живых и немёртвых. Он отказывался принимать жертву этой слабой измученной женщины, он отвергал её жертву, но жертва уже была принесена помимо его воли. Эта женщина отдала за него свою жизнь, сколь бы мало жизни в ней ни оставалось. И он ничего не мог с этим поделать.

И теперь, оглашая открывшуюся истину, то, что окружавшие его полагают истиной, он совершает попытку утвердить тем самым контроль над жизнью.

В конце концов, Демиан никогда не придавал большого значения кровному родству, всем этим перечислениям заслуг предков, обыкновению перебирать рачительно, как крупу, в каком свойстве состоят с теми-то и теми. Он никогда не чувствовал за собой незримой, но мощной опоры — силы семьи, рода. У него никогда не было отца или дядьёв, что худо-бедно, в меру своего понимания ответственности, замещали бы его. Не было братьев, задиравших друг друга и соперничавших за ласку матери и внимание отца, но поднимавшихся на защиту перед обидчиком-чужаком, не из-за братской любви, а потому что так было нужно. Так диктовал род. У него не было никого, кроме быстро дряхлевшего деда, и Демиан был благодарен Радеку за то, что он заботился о внуке до тех пор, пока тот сам стал способен добыть себе воды, если испытывал жажду.

Демиану не потребовалось больших усилий принять своё одиночество. Со временем он стал видеть в недоступной ему силе рода обратную сторону. Род не только служил защитой и пристанищем, он многого требовал взамен. Он тенью стоял за каждым потомком, ограничивая его движения, навязывая и диктуя не всегда удобные устои, внушая заблуждения. Теперь наследники славных семей виделись Демиану иначе: они тащили за собой, изнемогая под грузом, весь этот сонм условностей, заплесневелые свитки генеалогий, и плиты фамильных склепов, и истлевшие пальцы прадедов хватали их за ноги, а голоса живых осаживали на каждом шагу.

У Демиана была свобода хотя бы от этих долгов: сына, потомка, наследника, одного из... Он чувствовал себя достаточно цельным и значимым сам по себе, чтобы отсутствие фамилии, даже какой-нибудь приставки, означающей незаконное рождение, могло хоть сколько-то его трогать. Он видел в собственной безродности свободу быть самим собой, никого не повторяя, не соответствуя ничьим ожиданиям. Как человек самого низкого происхождения, он чувствовал свою самобытную силу и опирался на неё.

Попав в Телларион, он оказался в той страте Предела, где границы, проложенные при рождении, стирались до неразличимости. Здесь Демиан обрёл столько братьев, что мог бросить вызов целому миру, и эти братья, с какого бы края Предела ни пришли и кого бы ни называли когда-то отцом, стали, как и он, проводниками единой силы, силы порядка. Они следовали одному закону и долгу, но помимо того не проводили различий по цвету глаз или знатности происхождения. Это было братство и защита здесь и сейчас, долг перед всем Пределом, а не чьими-то именами и лицами.

И вот открылось то, что он заблуждался всю свою жизнь. И за ним всегда поднималась громада рода, выше всех тех, кого он знал. Угрюмый этот исполин простирался в прах былого и щупальцами спрута протягивался в настоящее, и даже посягал на будущее, его будущее, которым даже он сам был не вправе обладать.

Род смотрел на него из тьмы времени Аваллара тягостным взглядом Великого князя Аргая Д'элавар. Род уже заявлял на него права, не усомняясь в законности притязаний. Кажется, Аргай не заметил потери жены, настолько отодвинуло, заслонило эту досадную невзгоду обретение... наследника.

Наследник. Голова, на которую возложен венец. Рука, держащая меч. Губы, оглашающие указы. И конечно, кровь, драгоценная великокняжеская кровь, которую необходимо перелить в достойный сосуд. Проводник воли рода. Любопытно, так же видел себя Эджай Д'элавар глазами отца?

Эджай...

Присутствие Когана и Кристалины едва ощущалось. В противоположность Великому князю, они оба избегали смотреть в сторону Демиана, точно соревнуясь в проявлении вины. Но он не видел причин обвинять их в чём бы то ни было. Учитель едва успел обмолвиться о неком данном ими обещании. В это время придворный медик осматривал его ногу, и Демиан удержался от расспросов. Одно он знал наверняка: по каким бы причинам и как долго ни утаивали от него правду, правда эта покуда не вызвала в нём ничего помимо замешательства. Бездна и все её демоны, неужели он должен взвалить на себя ещё и эту ответственность?

У него не было времени на долгие предисловия.

— И насколько законно считается в Сантане наследование непризнанным бастардом?

— Неправда, — тихо сказала Кристалина.

— Что именно? — коротко уточнил он.

Княжну мутило. Она столько раз твердила Когану, что не больна, а теперь вовсе не чувствовала себя здоровой.

Кристалина цедила остывшее питьё, такое кислое, что в прежние времена не осилила бы больше глотка. Благослови Хозяйка ту чопорную даму, что разглядела мучения княжны и послала к ней слугу со снадобьем, что единственное спасало госпожу в начале обеих беременностей.

И необходимость объясниться перед Демианом её доканывала.

— Не бастардом. Я... — Кристалина коротко взглянула на Когана, — мы собственными глазами видели прикосновения Анолис на их запястьях. Ты был рождён в законном браке. Эд... он бы никогда не стал отцом бастардов.

— Похоже, он был просто образцом благородства.

— Не говори так о нём! — вспыхнула авалларка. — Это не насмешка. Таким он и был.

— Я не насмехался, — с усталостью возразил Магистр. — Как же вышло, что именно бастардом я и полагал себя до сего дня? Не зная даже имени матери.

— Она жива и теперь, — вступил Коган. Он был слаб от раны и снадобий, которые лекарь велел ему принять. Вероятно, всё тот же маковый сок или нечто подобное. — И вы с ней не так давно встречались.

Сменяя один другого, они с Кристалиной поведали историю его рождения, включив в рассказ все превратности судеб, окружавшие это событие. Обещание, данное ими Эстель, утеряло силу, правда открылась независимо от них.

Демиан горько рассмеялся, услышав о матери.

— Боги и демоны... эльфийская леди! Разве такое возможно? Что за немыслимый союз?

— Анолис недаром изображают слепой или безумной, — глубокомысленно изрёк Коган своим слабым голосом.

Кристалине сделалось слишком дурно, чтобы прокомментировать это должным образом.

— Почему она... — Демиан тщетно сопоставлял образ держащейся в тени лекарки со словом "мать", но даже образ её рассеивался, слишком мало было в нём крови и жизни. Он едва ли замечал её, особенно в последнюю их встречу. — Почему Эстель избегала меня?

— Она потеряла больше, чем многие в силах вынести, — подбирая слова, ответил Коган. — Она боялась лишиться последней иллюзии. Быть отвергнутой тобой.

— Не понимаю. В чём я могу винить её?

— В том, что не сумела защитить тебя, — хрипловато ответила Криста. — Как мать. Теперь тебе защита не нужна.

Демиан на миг прикрыл глаза. Мать. У него есть мать. Он попытался вызвать воспоминания о прикосновениях её рук, коротких и подчёркнуто деловитых касаниях лекарки. Меняющих повязки, проверяющих, спал ли жар, заживают ли раны. Прикрытые косынкой волосы, закрытая одежда и белый передник. Отведённый взгляд.

Должен ли он был что-то почувствовать при встрече с ней? Может, некое родство, притяжение, которое не смог бы объяснить... быть может, горечь и гнев — реакцию на всё отнятное у него, у них?