Асфодель, цветок забвения - Евгения Перлова

Страх во взгляде Весельчака стал пустотой. Вздохнув, Стас отодвинулся на край кровати. Через минуту спустился на пол и уполз, что-то бубня себе под нос и хихикая.

* * *

Мика закрыл глаза. Эл удивилась бы? Обрадовалась бы или расстроилась, увидев здесь свою любовь? А может, она… имеет к этому какое-то отношение?

Впрочем, какая разница: Эл, или закон бумеранга, или боги, бросающие кости? Младшему Хорбовскому прилетело от кого-то или чего-то, и, похоже, это с ним надолго.

Если Эл вернется…. Нет, когда Эл вернется, Стас не сможет к ней подойти, не сделает ей больно, ведь теперь это жалкий призрак. Тролль какой-то. Мика усмехнулся.

Надо поговорить с Молчуном, он что-то знает об Эл. Убедить его, что он, Мика, ему не враг. Надо вообще быть спокойнее, потому что оставаться здесь надолго не вариант. Хотя в целом неплохо, когда тебя не привязывают. Даже к еде можно привыкнуть, наверное. Народ забавный, у каждого – история, достойная романа. Или песни как минимум. Целый альбом можно сочинить. А там, за забором, что делать? Ходить на нелюбимую работу, чтобы зарабатывать на жизнь? А зачем она там, эта жизнь, если нет ни желаний, ни музыки, ни даже любви больше нет?

Стоп. Вот оно что. Он больше не любит Катю. Мика вдруг так отчетливо понял это, что к горлу подступил ком.

У них будет ребенок, а Мика не ждет его и, наверное, не сможет принять и полюбить. Как он будет заботиться о женщине и ребенке, которые ничего для него не значат? Разве такой муж и отец нужен кому-то?

Слезы вытекали из-под закрытых век, бежали по щекам и заливались в уши. Храп соседей постепенно превратился в далекий шум, и Мика провалился в забытье.

* * *

Она выглядела чуть старше, чем в тот день, когда он ее видел последний раз. На ней было платье ее матери: голубое небо и белые стрижи.

– Мне жаль, что тебе больно. Прости меня за все, что я сделала тебе, – сказала она.

– Ты исчезла. И все, кроме родителей, думают, что тебя уже нет в живых.

– А ты как думаешь?

– Я не знаю. Прямо сейчас ты здесь. И я не понимаю, как ты это делаешь. Хотя, наверное, ты просто мне снишься.

– Мика, помнишь, я пела на твоей свадьбе, а ты так напился, что в белой горячке всех послал к чертям, а потом вырубился. И мне сказал, что я для тебя умерла.

– Я так говорил? – удивился Мика. А потом вспомнил: – Эл, какая свадьба?! Тебя на ней не было.

– Ладно, не было, – заговорщицки понизила голос она, – и поскольку мое тело не нашли, то чисто теоретически я могу быть живой.

* * *

– Подъем!

Мика дернулся. Черт! Ремни держали его, и он спросонья какое-то время не мог понять, что происходит.

– Успокоился, парень? – спросил санитар, развязывая его.

– Все нормально, – пробормотал Мика, – порядок.

– Надеюсь, – санитар протянул ему щетку и пасту, – у тебя вроде есть шанс выйти отсюда раньше остальных, так что не перегибай палку.

– Заметано, – ответил Мика.

– Пол в сортире ждет, – сказал санитар. – Будешь нормально себя вести – замолвлю за тебя словечко, пойдешь на прогулку сегодня.

Мика кивнул и пошел мыть туалет.

На обходе врач подошел к нему после всех других пациентов и пригласил пройти для беседы в свой кабинет. Там они сели напротив друг друга, и врач спросил:

– Михаил, расскажите, пожалуйста, по какой причине вы набросились на пациента Васильева вчера после тихого часа?

– Прошу прощения, я на него не набрасывался, а просто хотел поговорить, – сказал Мика.

– Дежурный санитар утверждает, что ваше поведение в тот момент можно было охарактеризовать как агрессивное, пугающее. Было очевидно, что вы могли причинить физический вред пациенту своими действиями, поэтому-то и были применены вынужденные меры в виде успокоительного и мягкой фиксации, – возразил врач, записывая что-то в карту.

– Возможно, на меня нашло помутнение, – предположил Мика.

– Ранее с вами случались подобные приступы неконтролируемой агрессии, когда вы не помнили, что делали? – врач оторвался от карты и пристально посмотрел на Мику.

– Да, было в детстве несколько раз, – смутился тот. – Лежал в больнице два месяца, лечился. У меня родовая травма вроде была.

– А диагноз какой ставили? – заинтересовался врач.

– Честно, не помню, – пожал плечами Мика. – Можно, наверное, запросить данные, но меня давным-давно сняли с учета.

– Хорошо, понятно, информацию запросим, – врач снова начал что-то писать в карте. – Михаил, а что с вами сейчас, как вы думаете? Почему вы здесь?

– Полагаю, у меня депрессия, – ответил Мика.

– Простым языком говоря, да, хотя, по сути, видов депрессии несколько, – согласился врач, – и наша с вами задача – определить способ лечения, который для вашего расстройства наиболее эффективен. Депрессия в большинстве случаев хорошо поддается лечению и коррекции, если вовремя ей заняться. Единственное, что меня смущает, – это ваш вчерашний припадок, даже не он, а то, что вы ничего не помните. Вы хотите выздороветь и жить полноценной жизнью?

– Хочу, – сказал Мика, – и готов лечиться.

– Вы рассуждаете как человек, имеющий все шансы на выздоровление, – заметил врач, – начнете принимать антидепрессанты, пройдете курс психотерапии, а там посмотрим.

– Курс – в смысле разговоры с лечащим врачом? – спросил Мика.

– Можно сказать и так, – улыбнулся врач.

* * *

За завтраком Молчун сел напротив Мики и следил за каждым его движением.

– Прости, – Мика отложил ложку, – я напугал тебя вчера. Больше такого не повторится. Я понял, что ты все равно ничего не знаешь о моей сестре. Или не помнишь, если знал. Будешь?

Мика протянул ему хлеб с маслом, Молчун взял, откусил кусок и лег щекой на стол.

– Прости, правда, я не знаю, что на меня нашло, но мне уже выписали кое-какие лекарства, так что все будет хорошо, – сказал Мика.

– Ему дают зеленые капсулки, – хихикнул подсевший рядом Весельчак. – Почему нам их не дают? Почему мы едим одни и те же белые таблетки? По-моему, они не действуют вообще. Эй, новенький, тебе нравятся твои колеса?

Мика кивнул и сказал себе: «Я не буду разговаривать с ним, и это не Стас, а больной, болтающий с троллями, я его не знаю, он меня тоже».

– Мы желаем временных вещей, оттого и страдаем, – сказал Сид то ли Весельчаку, то ли Мике, пододвинув к себе тарелку с липкой серой массой геркулеса, – то, что временно, держит нас в иллюзии существования нашего «я», держит в рамках. Избавься от