Недоверчивые любовники - Шеридон Смайт

— За наши ласки? — насторожился Остин.

— Нет! За фотографа. Ласки — это нечто взаимное, только наше… а репортер… почему ты смеешься?

Он действительно рассмеялся. Низким, рокочущим смехом, от которого у Кэндис сильнее забился пульс.

— Потому что я думал, это ты осуждаешь меня.

Кэндис задумалась, взвешивая услышанное, потом сказала с усмешкой:

— Похоже, у нас с тобой что-то неладное с общением.

Остин прижался к ней и произнес прерывисто:

— Я бы сказал, что мы с тобой очень хорошо общались.

Тихонько рассмеявшись, Кэндис ответила:

— Да, но я имею в виду общение словесное. Мы почти не знаем друг друга. Я даже не знаю твое второе имя. Не знаю, живы ли твои родители.

— Ты знаешь больше, чем думаешь.

— Ну, я знаю, что ты терпеть не можешь огурцы, что ты замечательный художник, что ты был бы…

Кэндис прикусила язык и вспыхнула, сообразив, что чуть не сказала «чудесным папочкой». Стоит ли заходить так далеко?

К счастью, Остин не предложил ей закончить фразу.

— Ты права, нам необходимо поговорить. О нас.

Что-то насторожило Кэндис в голосе Остина… Антипатия? Страх? Но с чего бы ему бояться откровенного разговора с ней? Неужели он совершил нечто такое, о чем стыдился поведать ей? Провел какое-то время в тюрьме? Ограбил банк? Убил кого-то?

Или вынужден был бы признаться ей, что он не из тех, кто готов обзавестись семьей, и что не мог бы принять как своего чужого ребенка? Но он ничуть не был похож на бесхребетного человека и вряд ли, оставаясь равнодушным к ее будущему младенцу, стал бы создавать видимость горячего интереса к нему.

Кэндис беспокойно задвигалась, запутавшись в своих предположениях. Она ничего не хотела знать, по крайней мере теперь, когда чувствовала себя такой расслабленной и ранимой после их пылких ласк. Медленно высвободившись из объятий Остина, Кэндис поцеловала его в губы и начала собирать свою разбросанную одежду.

— Хочу показать тебе кое-что.

Кажется, он почувствовал ее волнение, потому что оставался спокойным и молчал все время, пока они одевались. Кэндис взяла его за руку и повела наверх, в свою рабочую комнату; открыла дверь и посторонилась, пропуская Остина вперед.

Когда он увидел кукольный домик, занимавший значительную часть поверхности стола, то подошел ближе и наклонился, чтобы заглянуть внутрь.

Кэндис вцепилась в деревянную обшивку двери так, что у нее заболели пальцы, и, прикусив нижнюю губу, ждала реакции Остина.

Он постоял некоторое время, потом провел пальцами по черепице, потрогал трубу. Протянул руку внутрь и передвинул кресло-качалку, которое она закончила на прошлой неделе.

— Невероятно! Где ты взяла эту вещь? Ручная работа, верно? Я знаю людей, которые заплатили бы огромные деньги за изделия такого качества.

Восхищение Остина, без сомнения, было искренним. Кэндис подошла ближе, стараясь дышать нормально. Быть может, он шутит?

— Одна только эта качалка должна была стоить… — Остин прервал свою речь, лазурно-синие глаза сияли, когда он протянул кресло-качалку Кэндис и показал на резную розочку на спинке игрушки. — Взгляни на это. Имеешь ли ты представление, сколько времени ушло у мастера только на резьбу?

— Две недели, — еле слышно выговорила Кэндис, глядя на кресло, чтобы не смотреть Остину в лицо.

В любую секунду она боялась услышать его насмешливый хохот. Кэндис твердила себе, что это ничего не значит; это всего лишь игрушечное кресло-качалка; всего лишь кукольный домик, полный смешной миниатюрной мебели. Остин вовсе не должен одобрять ее изделия. Этого не требуется, чтобы стать ее другом.

Или ее любовником.

После недолгого и неловкого молчания он повторил:

— Две недели. Откуда ты…

Кэндис больше не могла выносить неопределенность. Она взяла себя в руки и посмотрела в лицо Остину, проклиная в душе дурацкие слезы, которые полились теплым потоком у нее по щекам. Господи помилуй, ведь она наплакала целое ведро!

Убедившись, что в состоянии говорить не всхлипывая, ответила:

— Это моя работа. Я это сделала. — И дотронулась огрубевшими кончиками пальцев до его сжатого кулака. — Все это.

Глава 14

С минуту Остин разглядывал лицо Кэндис, мокрое от слез и сияющее такой пронзительной признательностью, какой ему еще не доводилось видеть. Ему вдруг стало стыдно, что он считал эту прекрасную, изумительную женщину в чем-то похожей на его мать.

В горле застрял ком величиной по меньшей мере с яйцо, но Остин как мужчина, разумеется, не мог позволить себе расчувствоваться; он просто поставил креслице на место и вернулся к Кэндис. Стиснул ее в объятиях и поцелуями осушил слезы.

Прелестно, он не разрыдался, но глаза у него явно были на мокром месте.

— Ты боялась показывать мне, да? — мягко спросил он, гладя Кэндис по голове, в то время как она тихонько плакала у него на плече.

Она кивнула и хлюпнула носом.

— Можешь сказать почему?

Он подозревая, в чем дело, но боялся этому верить. Кэндис подняла голову, и Остин очень нежно взял ее лицо в ладони. Слезы повисли у нее на ресницах и блестели в прекрасных глазах. Он бережно выпил эти слезы и поцеловал Кэндис в губы крепким, быстрым, горячим поцелуем. Потом отпрянул и стал ждать. «Любовь превратила меня в сентиментального олуха», — подумал Остин.

— С Ховардом порой было трудно… — неуверенно начала Кэндис.

— Трудно? — Остин сощурил глаза. — Как это трудно?

Улыбка Кэндис была печальной, и у Остина защемило сердце.

— Ты в самом деле не читал газет?

— Нет. Но я не совсем тебя понимаю. Какое дело газетчикам до того, что с Ховардом было, как ты выразилась, трудно?

— У нас было несколько горничных, которые Ховарда не устраивали. Он их уволил, а девушки после этого не сочли нужным оставаться лояльными.

Кэндис, продолжая говорить, начала ходить по комнате.

— Репортеры звонили и просили его подтвердить или опровергнуть слухи. Но Ховард с ними никогда не разговаривал. И чем настойчивее он отказывался, тем более дотошными становились газетчики.

Стараясь, чтобы голос у него звучал ровно, Остин спросил:

— Какого рода слухи?

— Слухи о том, как Ховард обращался со мной. Он сам выбирал для меня друзей, одежду, еду и, если я делала что-нибудь против его желания, высмеивал меня достаточно громко, чтобы все и каждый в доме могли его слышать.

Остин ненавидел себя за то, что задает этот вопрос, но он должен был знать:

— Почему ты его не бросила?

Из-за денег? Этот второй вопрос, не заданный вслух, мучил его, хоть он и чувствовал сердцем, что не в деньгах дело.

Кэндис остановилась возле кукольного домика и уставилась на Остина словно в трансе.