Небо и земля - Нотэ Лурье

«Дунай» подоспел к месту катастрофы, когда фашистский самолет исчез и море почти успокоилось. Из-за разрозненных пухлых облаков испуганно выглядывала бледная луна, бросая слабый свет на воду, откуда время от времени доносились крики. Одна из спущенных с «Дуная» спасательных шлюпок натолкнулась на доску, за которую судорожно уцепилась Элька.

Эльку подняли на палубу. Она была без сознания. Среди пассажиров «Дуная» нашлось немало добрых людей. Около Эльки мигом выросла гора одеял, подушек, теплых пальто… Кто-то принес спирт, кто-то — валерьянку. С трудом стащили с нее мокрое платье, рубашку, чулки, насухо вытерли дрожащее, окоченелое тело, хорошенько натерли спиртом, завернули в одеяло и укрыли подушками. Наконец Элька тихо застонала и открыла глаза.

С минуту она тупо глядела на склонившиеся чужие лица, потом испуганно вскрикнула:

— Света… Светочка, доченька моя…

Хлопотавшие вокруг нее люди пытались ее успокоить, мол, ребенок внизу, в каюте, а сами поминутно поглядывали на небо и прислушивались, не летит ли опять вражеский самолет…

Около четырех часов дня «Дунай» благополучно прибыл в Новороссийский порт. Эльку, как и других пострадавших с «Чапаева», осторожно вынесли с корабля на носилках. Она лежала с закрытыми глазами и, не переставая, плакала. «Света, Светик мой, доченька… Почему мы не приехали в Ялту позже на час… Зачем мы застали этот пароход… Почему мы сели на „Чапаев“, а не на „Дунай“… Но кто мог знать… Кто мог знать…»

В порту уже ждала машина «скорой помощи», которая увезла Эльку в больницу.

Когда низенький старшина крикнул с платформы хрипловатым баском: «Орешин, Алексей Иванович!» — у Шефтла екнуло сердце. В ту минуту, однако, он еще не понял, и, лишь когда Алексей, спрыгнув с подножки, пошел вдоль состава к штабному вагону, что-то вдруг вспыхнуло в его сознании. «Орешин…. Орешин… Алексей Орешин…» Шефтла даже в жар бросило. Так ведь это же… Да! Это же Элькин муж! Он отлично помнит: тогда, в Гуляйполе, когда в первый раз пришел к Эльке, он спросил у девочки, как ее фамилия, а она плачущим голоском ответила: «Орешина» А он еще сказал, что это красивая фамилия. Имя ему тоже хорошо запомнилось. И вот — Алексей Иванович Орешин… Шефтл шумно перевел дыхание и широкой ладонью вытер вспотевший лоб. Неужели это муж Эльки? Но как он оказался здесь? Нет, должно быть, все-таки не он… Мало ли Орешиных на свете… Да, но он сказал, что жил в Чите… И в Гуляйполе тоже бывал… Ну, допустим, не один в Чите Орешин, но если он был и в Гуляйполе… Нет, не может быть, чтобы это был другой, очень уж все сходится… Шефтл волновался все сильней. Непослушными пальцами он свернул папиросу, глубоко затянулся. Новые сомнения одолевали его. Неужели Элька не знала бы, что ее муж в армии? Неужели он ей не написал? Опять выходит что-то не то… Шефтл поминутно выглядывал из теплушки, рыскал глазами, нетерпеливо ждал, когда наконец тот вернется. «И почему я не спросил у него фамилию?» — простить себе не мог Шефтл. Но кто мог знать? А теперь вот сиди жди. Куда это его вызвали? К комиссару? Зачем? Почему его одного? Шефтл даже не докурил, бросил окурок и сразу свернул другую папиросу. Снова закурил, снова и снова высовывал голову и смотрел в сторону штабного вагона, ждал, когда покажется Орешин. Но Орешин не выходил. Шефтл уже подумывал, не отыскать ли ему старшину, расспросить, может, что-нибудь скажет, — но тут почувствовал, как вагон дрогнул и эшелон тронулся. «Не вернулся», — с огорчением подумал Шефтл, глядя на проплывающую пустую платформу. Что же это такое? Как это понять? Что могло с ним случиться?

А случилось вот что.

Войдя в вагон, Алексей Орешин остановился перед столиком, за которым сидел комиссар… У комиссара, уже седеющего, средних лет, было строгое, чисто выбритое лицо. Кроме него в вагоне находилось несколько младших чинов. Алексей приложил вытянутые пальцы к пилотке:

— Орешин Алексей Иванович прибыл по вашему приказанию.

Комиссар надел очки, лежавшие перед ним на столе, и пристально посмотрел на Алексея.

— Вы, значит, и есть Орешин, — произнес он, оглядывая его с ног до головы. — За отвагу и самоотверженность, проявленные в бою с фашистскими захватчиками, — сказал он торжественно, — вы награждаетесь орденом Красной Звезды.

Слегка нагнувшись, он пристегнул к гимнастерке Алексея орден и выпрямился.

— От имени командования еще раз поздравляю вас, товарищ Орешин, с высокой правительственной наградой, — закончил он, все так же торжественно стоя перед Алексеем.

— Служу Советскому Союзу! — с воодушевлением ответил Алексей.

Когда он вышел из вагона, эшелон уже тронулся. Он понял, что до своей теплушки не добежит, она уже миновала платформу, мелькали последние вагоны. Надо было садиться немедленно. Набрав в легкие воздуха, Алексей прыгнул на первые мелькнувшие перед ним ступеньки. Встречный ветер сильно толкнул его в грудь, точно хотел отбросить назад. Алексей шагнул в тамбур — там было значительно тише — и вздохнул свободнее. Хорошо, что он не растерялся, еще немного — и мог бы отстать. А на первой же станции он перейдет в теплушку. Его новый знакомый, славный такой мужик, поджидает, должно быть…

А ведь, должно быть, указ о наградах будет напечатан в газетах. И Элька прочитает… Хорошо бы!

Локомотив дал несколько хриплых свистков. Алексей выглянул из тамбура — ему уже надоело стоять одному на пыльном ветру, хотелось скорее в теплушку, к красноармейцам, к своим… Станции не было видно. Поезд вырвался из леса и с шумом пронесся по небольшому мосту. За мостом потянулись луга, потом огороды, — видимо, по ним гнали большие гурты скота. Вскоре Алексей увидел у железнодорожного полотна вереницу коров, — вытянув шеи, они тоскливо мычали вслед поезду.

С шумом и ветром промчался встречный поезд. Когда он пролетел мимо, вдалеке показался поселок. Вскоре эшелон остановился у маленького пустого полустанка. Алексей соскочил на деревянную платформу и, придерживая на груди орден, побежал к теплушке. Шефтл уже махал ему оттуда. Когда Алексей подбежал, он протянул ему руку и помог взобраться на высокую ступеньку.

— А я уж думаю, куда это делся мой попутчик, где загулял… Скажите, — спросил Шефтл негромко, — ваша фамилия Орешин? Я не ошибаюсь?

— А что?

— Пойдемте лучше туда. Присядем, — и Шефтл шагнул в дальний угол вагона, где никого не было.

Сели. Шефтл помолчал, словно прислушиваясь к стуку колес, потом нерешительно заговорил:

— Я вас ждал, ждал, думал, вы уже не придете… Я хотел… может, это и не так, но… Мне кажется, я вас знаю… то есть не вас, только… Вы ведь Орешин? Алексей Иванович? Так?

— Да. Именно так. — Алексей внимательно посмотрел на Шефтла, стараясь припомнить, при каких обстоятельствах они могли видеться. — Откуда вы меня знаете?

— Да нет, не вас, а… Вы ведь говорили, будто жили в Чите? — лишний раз хотел удостовериться Шефтл.

— Да, жил. Жил в Чите. — И были в Гуляйполе?

— Совершенно верно.

— А… дочь вашу случайно не Света зовут? Алексей побледнел и встал.

— Вы видели мою дочь?

— И ее видел, и жену вашу.

— Давно?

— Трех месяцев не будет. Перед уходом на фронт. Я был у них в Гуляйполе и могу передать вам живой привет…

— Когда? Когда вы их видели? — взволнованно воскликнул Алексей.

— Воздух! — вдруг послышался крик.

Началась суматоха. Шефтл и Алексей, схватив автоматы, вместе с остальными устремились к распахнутой двери. В небе чернело несколько «юнкерсов». Они приближались, они летели сюда. Локомотив настойчиво свистел, предупреждая об опасности.

Красноармейцы с ружьями и автоматами в руках, толкаясь в дверях теплушек, спрыгивали на желтую песчаную насыпь.

Шефтл, соскочив вслед за Алексеем, скатился под насыпь, быстро вскочил на корточки и поискал глазами попутчика. В эту минуту земля под ним содрогнулась — где-то неподалеку взорвалась бомба.

Красноармейцы пустились бежать к ближнему лесу Втянув голову в плечи, Шефтл устремился туда же. Ему казалось, что справа в нескольких шагах от него бежит Алексей. Однако в лесу Алексея не было видно.

«Юнкерсы» бесновались. Около железнодорожных путей взорвалась вторая бомба, затем еще одна.

— Огонь! По фашистским стервятникам огонь! — раздалась чья-то команда.

В ту же минуту лес огласился звуками беспорядочной пальбы.

Сбросив еще несколько бомб, «юнкерсы» повернули на запад и исчезли из виду.

Локомотив, выдыхая клубы белого пара, свистел, торопил поскорей занимать места в теплушках.

Красноармейцы подбирали раненых и вносили в вагон, откуда уже доносились сдавленные стоны. Убитых, одного за другим, укладывали в последнем вагоне.

Шефтл с озабоченным видом бежал вдоль эшелона, заглядывал в теплушки, искал Алексея Орешина. Вдруг у него упало сердце, ему показалось, что в последний вагон вносят Алексея. Шефтл припустил было туда, но тут поезд тронулся, и он бросился назад, едва успев вскочить в теплушку.