Гезат (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Трирема «Лигерская» дрейфует в полумиле от Белых скал будущего Дувра, поселение на месте которого сейчас носит название Дубрис. Эти меловые скалы стометровой высоты были нашим ориентиром в светлое время суток от, скорее всего, будущего порта Булонь, на месте которого сейчас поселение под названием Бонония. На вершине скал толпятся вооруженные аборигены, конные и пешие. Эти места занимает кельтское племя кантиев, но римляне всех обитателей острова называют бриттами. Не трудно было догадаться, что встречающие не рады непрошеным гостям, хотя послы, приплывавшие на материк, утверждали, что на острове живут друзья римлян и никого больше. Полоска берега под скалами узкая. Если высадится на нее, будешь засыпан сверху камнями и не только и не сможешь ответить. Поэтому римский флот ждет с моря погоды, точнее, прилива и попутного ветра. Тому, кто не знает, куда плыть, любой ветер попутный, так что ждем хоть какой-нибудь.

Наш флот состоит из восьми десятков транспортных судов, в том числе захваченных в прошлом году у венетов и проданных союзникам, и полутора десятков трирем и либурн из тех, что были построены на Лигере. В транспортники погружены два легиона, девятый и десятый. На военные суда взяли воинов из других подразделений, тех, кто участвовал в морских сражениях с венетами, в том числе и мою турму. Наш обоз и семьи остались в каструме возле Бононии. У моих жен будет время наругаться досыта и притереться до моего возвращения. Я уже понял, что две жены — это в два раза лучше, чем одна, и в два раза хуже, чем ни одной. Главное — не вмешиваться в их разборки. Младшую жену-тенкретерку зовут Оттилия (Богатая). Надеюсь, проклятие имени уже сработало, когда попала в плен, и дальше станет талисманом богатства. На всякий случай называю ее Тили, поскольку такого слова в языке тенкретерков нет, а значит, ни вредить, ни помогать новое имя не будет.

На этот раз командует флотом сам Гай Юлий Цезарь. Децим Юний Брут остался на материке вместе с одиннадцатым легионом. Я опять центурион триремы, благодаря рекомендации легата. У меня не хватило матерных слов, чтобы выразить благодарность за такую подляну. Как флотоводец, Гай Юлий Цезарь не внушает мне доверия. Сегодняшние действия его усилили это чувство еще сильнее. Он приказал отправиться в путь сразу после полуночи, во время второй половины отлива. До рассвета двигались, ориентируясь исключительно по звездам, которые постоянно скрывались за тучами. Хорошо, у меня с собой был компас, изготовленный еще в прошлом году. В итоге трирема «Лигерская» первой добралась до Белых скал и легла в дрейф. Остальные корабли подтянулись только через несколько часов и встали на якоря по приказу Гая Юлия Цезаря, которого явно смутили негостеприимные хозяева. Старшие командиры были созваны на совещание, чтобы дать дельный совет великому флотоводцу. Меня не позвали, а зря, потому что знаю эти места не хуже, чем местные моряки. Что там решили командиры, до меня не довели.

Вскоре задул юго-восточный ветер, и мы начали движение. Моя трирема держалась в стороне от транспортников, которые двигались порой непредсказуемо. Бритты следовали за нами по берегу. Прошли миль пять вдоль берега. Не знаю, почему Гаю Юлию Цезарю не нравились предыдущие места для высадки, точно такое же, но он остановил свой выбор на бухточке, окруженной невысокими холмами. Она была мелкой, поэтому транспортные суда застряли далеко от берега. Был прилив, который поднимал их и сдвигал на несколько метров вперед, но и берег отступал практически на те же несколько метров. Лодок было мало, и стоило им с десантом приблизиться к берегу, как аборигены начинали обстреливать из луков, а потом метать дротики. После того, как в лодках перебили всех, не на чем стало добираться до берега. Сигать в холодную воду легионеры не хотели, несмотря на приказы и угрозы командиров. Со стороны смотреть было смешно и грустно.

Я мог бы подойти к ближнему транспортнику, снять с него манипулу и высадить на берег вместе со своими морскими пехотинцами. Это будет достаточно крупная боевая единица, которая сможет продержаться до тех пор, пока я смотаюсь за следующей манипулой. Не стал делать это, ни советовать другим. Пусть Гай Юлий Цезарь сам расхлебывает кашу, которую заварил. Он ведь всех победит. Вот и посмотрю, как это сделает.

Не знаю, что пообещали или чем пригрозили командиры, но легионеры с одного из транспортников начали сигать в воду и двигаться к берегу. Глубина была многим по шею. К тому же, идти в воде с большим и широким щитом не так уж и просто. Дурной пример оказался заразительным. Если сидящим в лодке было трудно защищаться от стрел и дротиков, то идущим было легче. Тем более, что нижнюю часть тела защищала вода, быстро гасившая энергию стрел. Вышедшие на берег быстро строились, не разбираясь, его это центурия или нет. Мне кажется, римляне рождаются с привычкой ходить строем. Позже эстафету перехватят германцы и японцы. Теперь атаки бриттов отбивались организованно, что сразу снизило их эффективность. Да и резвости у аборигенов поубавилось после того, как несколько десятков их соратников остались лежать на берегу с дырками в разных частях тела.

Поняв, что легионеры закрепились, что теперь их не скинут в море, я приказал гребцам налечь на весла и повел трирему к берегу. Мы на полном ходу выскочили носом на песчаный пляж возле левого фланга построившихся легионеров, шуганув нападавших на них бриттов. Остановка была такой резкой, что многие, кто стоял на палубе, попадали. Всё равно сейчас прилив, и самое большее через час трирема опять будет на плаву. А пока повеселимся.

— Стрелкам занять позиции на баке, поддержать легионеров! Катапультистам вести обстрел по возможности! — приказал я.

Сам тоже вышел с луком на левый борт в носовой части триремы. Аборигены, убежавшие было от летевшей на них триремы, поняли, что дальше она не полезет, начали возвращаться. Среди них было много лучников и аконтистов (метателей дротиков). Они прибыли на тяжелых, сколоченных из досок, колесницах, в которые запряжены две лошади. Возница оставался на ней, развернув колесницу так, чтобы быстро удрать, если что-то пойдет не так, а воин, которого он привез, отправлялся сражаться. Позиция у нас была лучше, потому что мы находились выше метра на два с половиной. Вдобавок до нас было трудно добраться. Опасность представляли только лучники, которым теперь приходилось решать, кого обстреливать — нас или легионеров. Стоящие плотно, пусть и прикрытые щитами, легионеры были более привлекательной целью, чем расположившиеся порознь и верткие стрелки на триреме, но трудно было одновременно стрелять в одну сторону и следить, чтобы в тебя самого не угодили с другой, поэтому сосредоточились на нас. Мои стрелки тоже предпочли уничтожать вражеских лучников, уклоняясь от их стрел, а копейщиками и пращниками пусть занимаются легионеры. Я все-таки сделал исключение и всадил стрелу в жердяя в высоком бронзовом шлеме с плюмажем из обрезанного белого страусового пера, которое склонилось криво, из-за чего складывалось впечатление, что головной убор не дощипали до конца. А ведь хозяин наверняка гордится этим пером, потому что должен был отдать за такую диковинку кучу денег или добыл в бою, сняв не с рядового воина. Длинный бритт свалился на бок, и шлем слетел с головы, примяв и испачкав белое перо.

Где-то минут через пятнадцать рядом с нами приткнулась к берегу вторая трирема, а потом еще одна и еще… Военные суда подошли к берегу и на другом фланге высаживавшейся римской армии, поддержали ее. Матросы поймали лодки, оставшиеся без гребцов, подогнали их к бортам транспортников, которые держались на большой глубине, и начали перевозить легионеров на берег. В итоге часа через три почти весь личный состав девятого и десятого легионов высадился и оттеснил бриттов на холмы, а потом и дальше. Начало темнеть, но легионеры все равно принялись сооружать каструм. При свете костров успели докопать ров и насыпать вал, а также поставить палатки.

Я приказал своим воинам не спускаться на берег. На триреме мы в большей безопасности. Когда прилив достиг высшей точки, продвинулись вперед и привязались к вбитым в землю кольям. Вскоре начался отлив, и трирема легла днищем на илистое, мягкое дно, от которого шля тяжелая вонь, напоминающая болотную, но с нотками гниющих водорослей. Отвык я от нее. Раньше не мешала засыпать, а сейчас долго ворочался на тюфяке, набитом соломой, пока не вырубился.