Жан Баруа - Роже дю Гар

Вольдсмут (с проблеском надежды в глазах) Да, покажите их Люсу и повторите ему слово в слово то, что я вам рассказал (Задумчиво.) Но вы не можете их взять в таком виде... Я не успел их переписать.. Там полный хаос... Я думал разобраться в них вместе с вами, для завтрашнего номера.

Баруа. Здесь ваша племянница, продиктуйте ей текст. Так будет быстрее...

Вольдсмут (лицо его сразу просветлело). А! Юлия здесь?

Баруа встает и открывает дверь.

Баруа. Юлия!

Юлия (из соседней комнаты, не трогаясь с места). Что?

Тон ее голоса настолько фамильярен, что Баруа краснеет и быстро поворачивается к Вольдсмуту, который сидит, склонившись над записями, не поднимая головы.

Баруа (овладевая собой). Пойдите, пожалуйста, сюда, нам нужно кое-что застенографировать...

Юлия входит, Видит Вольдсмута. Легкое движение век.

Вызывающее выражение ее лица говорит: "Разве я не свободна?"

Юлия (сухо). Здравствуйте, дядя Ульрик! Хорошо ли вы съездили?

Вольдсмут поднимает голову, но не глядит на нее. Она ловит его деланную и кривую улыбку, все черты его лица искажены страданием. И тогда она понимает то, о чем никогда и не подозревала.

Теперь она опускает взор, когда Вольдсмут поднимает глаза и, наконец, отвечает ей.

Вольдсмут. А, Юлия, здравствуй... Как поживаешь? Как здоровье мамы?..

Юлия (с трудом). Очень хорошо.

Вольдсмут. Ты свободна? Это записи... Для Баруа.

Баруа (ничего не заметив). Ступайте в ее комнату, Вольдсмут, там вам будет удобнее... А я закончу статью.

"Ренн, 13 августа 1899 года.

Дорогой Вольдсмут!

Вы читали вчерашний и позавчерашний стенографические отчеты заседаний? Вы были правы, дорогой друг, тысячу раз правы. Но кто мог предполагать?

Все эти дни наши противники нетерпеливо ожидали этого решающего доказательства против Дрейфуса, которое им было давно обещано. Генералы выступили: полное разочарование! Но так как общественное мнение упорно отказывается признать, что такого доказательства не существует, оно истолковывает некоторые недомолвки Генерального штаба именно так, как Вы предвидели: их уловка удалась. Сегодня даже пустили слух, будто Германия в последний момент принудила наших офицеров к героическому молчанию.

Я спешно посылаю Вам листки, которые Вы продиктовали Юлии накануне моего отъезда. Они, увы, нам действительно понадобились. Брэй-Зежер возвращается в Париж, чтобы заменить Вас; он Вам передаст их вместе с этим письмом сегодня вечером.

Договоритесь немедленно с Роллем, чтобы статья, если возможно, была опубликована завтра же на первой полосе, и добейтесь, чтобы она стала широко известна еще до вашего отъезда из Парижа.

Привезите с собой в Ренн 2000 экземпляров: этого будет достаточно.

Ваш удрученный Баруа".

На следующий день, на первой полосе "Сеятеля":

"Вильгельм II и дело Дрейфуса.

В последнее время, к нашему удивлению, вновь выплыла на поверхность хитроумная версия, призванная объяснить простодушным людям темные стороны дела Дрейфуса: согласно ей, якобы существует документ на плотной бумаге, с пометками Вильгельма II, похищенный французским агентом со стола императора, который поспешно пришлось возвратить под угрозой войны; поэтому документ, предъявленный на процессе 1894 года, был скопирован в военном министерстве на прозрачной бумаге.

Мы не станем останавливаться на наивных и неправдоподобных утверждениях этой авантюрной истории.

Мы только зададим три вопроса:

1. Если документ точно воспроизводит сопроводительную бумагу, собственноручно написанную Дрейфусом, то почему почерк, каким она написана, так отличается от почерка Дрейфуса и так походит на почерк Эстергази?

2. Если появление фальшивок Анри и в самом деле обусловлено необходимостью заменить безвредными копиями подлинники с пометками императора, предъявить которые суду было невозможно, то почему Анри, допрошенный военным министром накануне ареста, не объяснил происхождение этих фальшивок, хотя бы для того, чтобы оправдаться? Несколько генералов присутствовало при допросе; генерал Роже даже стенографировал его. Подобной мотивировки своим действиям Анри не давал.

3. Если документ с пометками императора действительно существует, почему военный министр, который всячески пытался помешать Бриссону, потрясенному самоубийством Анри, публично заявить о признании своей ошибки и о намерении потребовать пересмотра процесса, почему военный министр просто не сообщил Бриссону об императорском вмешательстве для того, чтобы воспрепятствовать повороту в общественном мнении, столь опасному для противников пересмотра дела?

Высказав это, мы ограничимся беглым изложением в хронологическом порядке некоторых фактов, значение которых, по нашему мнению, настолько явно, что не нуждается в пояснениях:

I. Первого ноября 1894 года имя Дрейфуса как итальянского или немецкого шпиона впервые появляется в газетах. Военные атташе этих стран в Париже удивлены: эта фамилия им совершенно незнакома. Вот доказательство: посол Италии направил 5 июня 1899 года министру иностранных дел для передачи кассационному суду шифрованную телеграмму, датированную 1894 годом, в ней итальянский атташе, действовавший в полном согласии с германским атташе, секретно сообщал итальянскому правительству, что никто из них не имел никаких отношений с некиим Дрейфусом.

В это же время генеральные штабы Германии, Италии и Австрии произвели расследование во всех разведывательных центрах, но не получили никаких сведений о Дрейфусе.

II. 9 ноября 1894 года одна французская газета заявляет о причастности германского атташе к делу. После нового расследования германское посольство в первый раз опровергает эту версию своим заявлением в печати. Заметим, что такое опровержение не делается необдуманно, ибо Германия не рискнула бы выступить с подобным заявлением, если бы опасалась оказаться уличенной во лжи во время заседаний военного суда.

Кроме того, тогда же канцлер Германской империи поручил своему послу в Париже сделать официальное и ничем не вынужденное заявление французскому министру иностранных дел.

III. 28 ноября в "Фигаро" появляется интервью генерала Мерсье. За пять дней до окончания следствия, которое привело к преданию Дрейфуса военному суду, министр утверждает, будто обвиняемый Дрейфус виновен: тому есть достоверные доказательства, однако, по словам министра, ни Италии, ни Австрии Дрейфус сведений не предлагал...

Германия, на которую на сей раз намекают прямо, снова энергично протестует через свое посольство.

Видя, что французская пресса не считается с этим, император, германский генеральный штаб, немецкая печать возмущаются тем, что их торжественным заверениям не верят. 4 декабря по велению императора происходит еще одна встреча германского посла с нашим министром иностранных дел: вручается официальная нота, в которой содержится решительный протест против утверждений, впутывающих германское посольство в дело Дрейфуса.

IV. Начинается процесс.

Мы утверждаем, что в секретном досье, которое было, без ведома обвиняемого и защиты, передано судьям, не содержалось ничего, что могло бы подтвердить достоверность версии о документе, на котором имелись пометки императора.

В этом легко убедиться: надо только допросить членов военного суда 1894 года, находящихся в настоящее время в Ренне.

V. В конце декабря 1894 года, после оглашения приговора, все газеты прямо обвиняют Германию в том, будто она потребовала проведения процесса при закрытых дверях, потому-де, что преступление Дрейфуса имеет к ней непосредственное отношение: снова не доверяют словам посла, который 25 декабря, на следующий день после осуждения, передает еще одно официальное заявление для печати.

Но кампания в прессе не прекращается, газеты пишут, будто документ был возвращен во избежание войны и так далее.

VI. Пятого января 1895 года, в день разжалования Дрейфуса, германский посол получает особо важную депешу от канцлера империи. Так как нашего министра иностранных дел не было в Париже, посол вручает ее непосредственно председателю кабинета министров.

Приводим текст этой депеши, до сих пор не опубликованной:

"Его императорское величество, уверенное в лояльности президента и правительства Республики, просит Ваше Превосходительство передать господину Казимир-Перье нижеследующее: Его величество надеется, что если будет доказана непричастность германского посольства к делу Дрейфуса, то правительство Республики заявит об этом.

Если такого официального заявления сделано не будет, то газеты и дальше будут распространять небылицы по адресу германского посольства и подрывать этим авторитет императорского посла.

фон Гогенлое".

Таким образом, император, потеряв терпение, был вынужден обратиться к самому президенту Республики.