Западня - Александр Лыхвар

Надо ли после этого говорить, что люди, контролирующие производство этого наркотика, который можно было за сравнительно небольшую цену приобрести в любом уголке этой галактики, могли себе позволить не только покупку практически дармовой рабочей силы, но и лояльное отношение полиции к их темным делишкам? Их возможности были гораздо шире. Ведь кто бы что не говорил, только наличные деньги были конечным аргументом при решении любого вопроса.

Время тянулось медленно-медленно, иногда казалось, что остановилось вовсе. Скорее всего так оно и было. С раннего утра и до захода Карманта, пропалывая бесконечные грядки Ариноска. Поля располагались среди буйствующего моря джунглей, природе никак не могло прийти на ум, что исчерченные штрихами тщедушных растений участки, вовсе не являются свободным местом, которое ждет не дождется быть занятым непролазными зарослями джунглей. Хотя природа, как мы знаем из многих поговорок мудра, но на это простое знание ее мудрости было явно маловато. Это до нее не доходило.

Заносимые ветром, и спускающиеся не прекращающимся десантом на парашютиках разных систем семена, прорастали буквально на глазах, нещадно глуша окультуренный вид. Ариноску, как выходцу другого мира в здешних условиях приходилось несладко, хотя надо отдать ему должное, он все же рос и приносил отдачу, на которую и надеялись производители.

Работы было так много, а надсмотрщик уделял своим обязанностям столько внимания, что под конец дня Роберт не мог сказать с полной уверенностью на каком он имено свете. Больше всего доставал этот противный запах, который они все почувствовали впервые в поселении Мердлока. Это была именно та вонь, которая уже две недели преследовала его целыми днями на плантации, вызывая головную боль и головокружение, а по ночам приводя в гости ужасные кошмары, от которых, казалось, он уставал больше чем от самой работы. Труднее всего приходилось в особо жаркие дни, когда облака брали выходной и не являлись на свое рабочее место. В эти дни растения прогревались особенно сильно и выделяемые ими летучие вещества достигали такой концентрации, что каторжники валились без сознания прямо посреди поля. Не спасали грязные, матерчатые повязки, которые здесь смачивали водой и повязывали на лице, как можно плотнее закрывая нос и рот, оставляя только глаза. Это жалкое подобие респиратора помогало примерно так же, как как мог помочь обтянутый кожей, деревянный щит, против автоматной очереди. Хотя смоченная водой тряпка являлась чисто психологической мерой, все, кто сопротивлялся отвратительному действию этого растения снимали ее только в лагере, перед отходом ко сну.

Прекрасным временем, буквально подарком небес, считались те не долгие часы, когда с востока налетал ветер, приносивший дожди и облегчение каторжникам. Ветер здесь буквально боготворили. Сдувая с плантаций это жуткое, пряное зловоние, но давал возможность вдохнуть на полную грудь чистого, свежего воздуха, не беспокоясь о состоянии своего сознания.

Те же, кто покорился этому совместному порождению природы и человеческой алчности, наоборот, проклинали и сам ветер и приносимую им свежесть. Таких тоже было довольно много. Не имея возможности получать достаточную дозу культивируемой здесь дури, им приходилось тайком обрывать листья и жевать их, стараясь остаться без внимания надсмотрщика – здесь не поощрялось бесплатное потребление, пусть даже самых обедненных, исходных материалов. Каторжанин должен работать, а не валяться посреди поля погруженный в только ему видимые грезы. Это было дело принципа. Хотя это и запрещалось, стоило только взглянуть в глаза первому встречному надзирателю или работнику, со стажем в несколько лет, и неизменно там можно было заметить ту безграничную силу хаоса, которую имело это растение.

Дни, слившиеся в сплошную цепочку и проносившиеся мимо сознания,походили один на другой, как капли осеннего ливня. Отличался один от другого только количеством полученных плетей, на которые не поскупился еще ни один надсмотрщик. Работы и плетей здесь было избытке и хватало даже тем, кто не то что к ним стремился, а покорно исполнял одно и избегал другого. Этого было сколько угодно, вот с хлебом было труднее.

Роберт шел с тяжелой тяпкой в руках и выкапывал насеявшиеся за ночь сорняки. Грубо сделанная рукоять инструмента, блестела в лучах Карманта – отполированное руками многих изгоев дерево светилось изнутри и уже казалось жило своей собственной жизнью. Широкое, поставленное под прямым углом к ручке лезвие, когда выходило из распушенной длительной обработкой почвы, то же бросало в разные стороны блики – покрыться металлу ржавчиной, при постоянной работе не представлялось возможным.

Подрезав побег молодого растения Роберту приходилось нагибаться, как можно тщательнее вырывать непрошенного гостя, не оставив ни одного корешка. Он не против бы их и оставлять, но после нескольких дней, в местах плохой прополки всходил буквально лес новых побегов, а тогда, во-первых, приходилось все исправлять самому, а во-вторых, подставлять свою спину под плеть. И первого, и второго делать не хотелось. Сорванные сорняки он бросал через плечо в корзину, которая на узких, веревочных лямках была закреплена у него за спиной, и продвигался дальше, подрезал, тщательно выбирал руками корешки и бросал в корзину…

Именно для этого он и был сослан на эту мерзопакостную планету, на этом заканчивались все его обязанности, которые ему предопределила галактика и казалось не существовало такой силы, которая могла изменить так паршив сложившееся положение вещей.

Поле, на котором работал Роберт, занимало площадь примерно в десять гектаров и находилось на самом отшибе. С трех сторон его обступали джунгли, высеивая с трех разных сторон свои семена, на такую для них желанную, свободную почву. Кроме Роберта, на этом участке работало еще три человека, выходцы окраинного мира. Сколько он ни пытался наладить с ними контакт, но это никак ему не удавалось. Эти трое держались обособленно даже в бараке, в который всех загоняли на ночь. Роберт уже начинал на них злиться, говоря про себя, что эти трое понимают только язык плетей. После многих попыток сблизиться с этими невольниками он плюнул на это занятие.

Скотское обращение, каторжная работа и особенно это ужасное растение, его дурманящий запах, пропитывающий одежду, волосы, все в округе, избавиться от которого казалось уже никогда не удастся, делали свое дело. Роберт решил, что необходимо бежать, но возможность пока не представлялась. Конвоиры и надсмотрщики проявляли столько внимательности к своему делу, что не замеченным не оставался ни один шаг работников. Группы каторжан находились под постоянным контролем везде, где бы они ни находились, чем бы они не занимались. Контроль снимался только тогда, когда за последней группой, приходившей откуда-то с дальних полей, плотно закрывались тяжелые двери ангара и щелкал замок.

При свете дежурного освещения, выкраивая время у драгоценного в его положении сна, Роберт подолгу размышлял о побеге, но пока в голову ничего реального не приходило. Сознание рисовало ему планы один фантастичнее другого, но пока ни один из них не вязался с действительностью. Каждый вечер перед ним вставала целая куча неразрешимых вопросов, ни на один из которых он не мог с уверенностью ответить. Одно было окончательно ясно – оставаться здесь означало верную смерть, и чем больше он находился в этом лагере, тем более вероятным это становилось. Его силы таяли и он чувствовал это. Дневного рациона и короткого отдыха не хватало на восстановление, к тому же не прекращающееся действие наркотических эфирных масел, действию которых он отчаянно сопротивлялся, тоже отнимало много сил, как душевных, так и физических, отнюдь не придавая уверенности в завтрашнем дне.

Необходим был случай, именно тот капризный случай, который в состоянии потревожить даже самые стабильные закономерности, который своей капризной игрой дает шанс изменить многое к лучшему, или все потерять, если предоставившейся возможностью пользовались неумело или ее игнорировали. Конечно надеяться на случайность не пристало настоящему, цивилизованному человеку, но если у него отбирают все остальные надежды, то вполне годилась и эта.

Роберт с благоговейным чувством ждал такой возможности, сам делая все от него зависящее, чтобы оказаться наиболее подготовленным к встрече благоприятных обстоятельств. Как бы это не выглядело самоубийственно и неправильно, ему все-таки удавалось немного экономить еду, и собирать себе скромные припасы, которые, как он верно предполагал ему пригодятся в джунглях. Сложнее всего было с оружием, хоть с чем-нибудь, что могло бы применяться в таком качестве. Такие предметы или не попадались ему на глаза, или очень хорошо лежали, и чтобы попытаться их добыть нужно было идти на большой риск, не оправданный в его положении. Конечно, если бы представился случай бежать прямо с поля, а для этого могли возникнуть вполне реальные шансы, ведь его поле с трех сторон окружали джунгли, то в качестве оружия, хотя бы от мелкого зверья могла послужить его тяпка. В поселке же у него вообще ничего не было, и с этим приходилось мириться.