Счастье и тайна - Виктория Холт

— Я рада, что хоть вы не считаете, что я все это придумала, потому что все они делают вид, будто это именно так. Они называют это кошмаром, дурным сном.

— Разумеется, тот, кто сделал это, хочет, чтобы все так и думали.

— В следующий раз я подыграю ему.

— Он не будет дважды играть в одну и ту же игру, В этом вы можете быть уверены.

— У него просто не будет больше возможности проделать это. Сегодня ночью я собираюсь запереть у себя все двери.

— Но он может придумать что-нибудь новенькое, — предупредил Саймон.

— Мне уже хочется чаю, — заявила Хагар. — Позвони, чтобы пришла Досон, и мы втроем выпьем по чашечке. А потом, Саймон, ты должен отвезти Кэтрин обратно в Ревелз. Сюда она пришла пешком, а идти обратно — для нее будет слишком утомительно.

Принесли чай, и мне опять доверили руководить этой важной церемонией.

— Я уже почти совсем пришла в себя. Спокойствие, которое я черпала от одного присутствия этих двоих людей, было удивительным и радовало мне душу. Они мне верили и не собирались относиться ко мне как к истеричной особе. И это было так прекрасно, что мне хотелось, чтобы это чаепитие никогда не кончалось.

Хагар вспомнила, размешивая чай:

— Я помню, как однажды Мэтью разыграл меня. Как ни странно, он тоже пришел в мою спальню. Ты знаешь, это действительно напоминает твой случай. Занавески около моей постели были задернуты. Была середина зимы, как сейчас помню… Рождество. На улице было полно снега, восточный ветер обещал снежный буран. Людей в доме было немного… Те, кто успел приехать к нам до плохой погоды. Мы думали, что им придется остаться у нас и после рождественских праздников, если снег не растает. Нам, детям, позволили посмотреть на бал с певческой галереи. Это было прекрасное зрелище… платья, украшения! Но дело не в этом. Мы тогда то ли рождественского пудинга объелись или еще почему, но стали ссориться… по крайней мере, Мэтью и я. Бедная Сара никогда не участвовала в наших ссорах.

— Короче говоря, мы говорили о ком-то из наших предков, и Мэтью хотелось, чтобы у него была такая же прекрасная шляпа с пером и кружевной воротник, как носили по времена роялистов. А я заявила: «Чтобы ты стал похож на сэра Джона? Но ведь ты не хочешь быть на него похожим ни капельки!» — «Как раз я хочу быть похожим на сэра Джона», — возразил Мэтью. «Я ненавижу сэра Джона», — закричала я. «А мне очень даже нравится сэр Джон», — ответил он. Потом он выкрутил мне руку, а я ему за это в кровь разбила нос. И все кричала, что сэр Джон — трус.

Она рассмеялась, и глаза ее заискрились от воспоминаний.

— Видишь ли, Кэтрин, сэр Джон был хозяином Керкленд Ревелз во времена гражданской войны. Марстон Мур перешел к Кромвелю и Фэрфаксу, а принц Руперт бежал. Сэр Джон был, естественно, роялистом и продолжал настаивать, что он умрет, но не сдаст Ревелз Кромвелю. Ревелз до этого всегда принадлежал Рокуэллам. Но когда сторонники парламента вошли в Керкленд Мурсайд, он исчез. И он, и все домочадцы. Представьте, солдаты входят в Ревелз. Если бы они нашли его, то просто повесили бы на первом суку прямо здесь, в его поместье. Но он… исчез. Это одна из тайн нашего поместья… Каким образом он и все домашние сумели исчезнуть в тот момент, когда круглоголовые вошли в Керкленд Мурсайд? Да к тому же еще они сумели захватить с собой все ценности. После реставрации монархии все ценности вернулись в Ревелз. Но я твердила Мэтью, что Джон был трусом, потому что надо было остаться и сражаться, а он спокойненько ушел из Ревелз и оставил поместье врагу. Мэтью не соглашался со мной. В этот день мы бы все равно из-за чего-нибудь поссорились. Вот мы и прицепились к сэру Джону.

Она задумчиво помешивала чай, у нее в тот момент не было ни капли высокомерия, она была полностью во власти воспоминаний.

Потом она продолжала:

— Так вот, Мэтью решил за это разыграть меня. Я проснулась и увидела, что занавески у моей кровати чуть раздвинулись и ко мне просунулась какая-то страшная морда в шляпе с пером. Чей-то голос прошипел: «Так вот кто решился назвать меня трусом?! Ты пожалеешь об этом, Хагар Рокуэлл. Я, сэр Джон, явился за тобой!» Я так внезапно проснулась, что еще несколько секунд мне действительно казалось, что мои необдуманные слова подняли из могилы нашего предка. Но тут я узнала голос Мэтью и его руку, сжимавшую свечу. Я выскочила из постели, схватила шляпу и стукнула ею по его голове, потом надавала ему пощечин и с позором выдворила из комнаты.

Она опять засмеялась. Потом посмотрела на меня как бы извиняясь:

— Вот что все это напомнило мне, хотя, конечно, там было совсем другое дело.

— А где он взял шляпу с пером? — спросила я.

— В доме есть много старой одежды, которая хранится в сундуках. Так что он, наверно, нашел такую, которая относилась к тому времени. Помню, как нас тогда посадили на хлеб и воду и не разрешили выходить из своих комнат целый день за то, что мы нарушили покой нашей воспитательницы.

— Вся разница в том, что ты сумела схватить того, кто к тебе прокрался, — заметил Саймон. — Как бы я хотел знать, кто скрывался под маской монаха!

— По крайней мере, — вставила я, — я теперь буду настороже.

Саймон перевел разговор на другую тему, и мы стали обсуждать местные дела: домашнюю ферму, прилегающую к Гранж, которой руководил Саймон, и мелкие хозяйства на территории поместья, где он впоследствии станет помещиком. Было видно, что он и Хагар принимают близко к сердцу дела в поместье Келли Гранж, но это очень отличалось от того преклонения перед родовым гнездом, которое, как я видела, бытовало в Ревелз. Я никогда не слышала, чтобы Рокуэллы интересовались жизнью своих людей. Уверена, что сэру Мэтью было бы абсолютно все равно, если бы кто-то из работников поранил себя, когда пахал землю, или если бы его жена ждала еще одного ребенка.

Хагар хранила в душе традиции прошлого, но ее зоркие глаза также прекрасно различали и все события текущей жизни. Конечно, она очень хотела быть хозяйкой в Ревелз и видеть Саймона его хозяином, но это не значит, что она была безразлична к делам поместья Келли Гранж. Совсем наоборот. Я думаю, ей хотелось бы объединить их.

Что касается Саймона, то он был очень практичным человеком. Для него дом значил не больше, чем груда камней, из которых он построен. А традиции, по его мнению, — я была уверена, что он думает именно так, — были придуманы, чтобы служить человеку, но не наоборот.

Многое в нем раздражало меня. Кроме того, я никак не могла забыть его намеки на то, что я была охотницей за богатством; но в этот день мне был очень нужен его здравый смысл, и я была благодарна ему за участие.