Дом у озера - Кейт Мортон

Даже если Уотерс несправедливо уволили и она жаждала мести, вряд ли нанесенная обида была столь сильна, чтобы пойти на преступление. К тому же просто так похищение не провернешь, существует множество препятствий. Могла ли женщина проделать все в одиночку? Если нет, то кто ей помогал – Дафид Ллевелин, кто-то неизвестный? И как его (или ее) втянули в сугубо личную вражду? Похоже, она, Сэди, хватается за соломинки, пытается отыскать связь там, где ее нет. Даже мотив преступления сейчас выглядит неубедительным. Выкупа за ребенка так и не потребовали, и это противоречит версии о том, что Роуз хотела получить денежную компенсацию.

Далекий раскат грома сотряс воздух, и Сэди взглянула на горизонт. Солнце садилось, освещая тяжелую гряду темно-серых туч над морем. Близился дождь. Сэди подозвала собак, желая поскорее двинуться к дому. У нее развязался шнурок, и, чтобы завязать его, она поставила ногу на камень. Вне зависимости от того, кто и зачем забрал Тео Эдевейна, остается вопрос, что с ним случилось. Предположим, мальчик пережил Иванов день тысяча девятьсот тридцать третьего года; куда он делся? Нельзя похитить ребенка и поместить его в новую среду, не привлекая внимания. Кто-то должен был заметить, заподозрить неладное – тем более при такой широкой огласке дела. За семьдесят с лишним лет полиция так и не получила достоверной информации, значит, можно предположить, что Тео очень хорошо спрятали, а лучший способ что-нибудь спрятать – оставить это на виду. Придумать настолько правдоподобное объяснение, что никому и в голову не пришло в нем усомниться.

Сэди затягивала второй шнурок, когда ее внимание привлекли вырезанные на камне буквы. Время почти стерло надпись, а пестрые пятна лишайника сделали ее незаметной, но Сэди легко разобрала слово, на которое натыкалась почти две недели. «ЭЛИС». Только эта надпись отличалась от других: ниже на камне были выцарапаны еще какие-то знаки. Сэди опустилась на колени и раздвинула траву, когда упали первые тяжелые капли дождя. Еще одно имя. Сэди улыбнулась. Надпись гласила: ЭЛИС + БЕН. НАВСЕГДА.

Коттедж по-прежнему стоял пустой и темный, когда Сэди с собаками, мокрые, продрогшие и голодные, вернулась домой. Сэди отыскала сухое полотенце для Эша и Рэмзи, потом разогрела остатки рагу (чечевица и немного любви!). Поела, склонившись над разложенными на столе заметками; дождь монотонно барабанил по крыше, а собаки довольно сопели у ног. Едва ли не вылизав миску после добавки, Сэди написала третье письмо Элис Эдевейн: нельзя ли осмотреть дом изнутри? Она хотела спросить напрямую, есть ли в коридоре рядом с детской замаскированный туннель, но передумала. Не стала упоминать и о своем интересе к Роуз Уотерс, Клементине Эдевейн и информации, которую та могла скрывать от следствия; только сообщила, что хочет проверить новую теорию и будет очень благодарна, если Элис ответит. Сэди уже пропустила субботнюю выемку почты, но все равно взяла зонтик и выскочила в темноту, чтобы отправить письмо. Если повезет, Элис получит его во вторник.

На экране мобильника одна-единственная черточка показывала, что связь есть, и Сэди решила воспользоваться случаем. Она присела на корточки под навесом универсального магазина и проверила сообщения. От Дональда ничего не было. Сэди немного подумала, а потом решила: раз Дональд молчит, значит, согласен, чтобы она возобновила работу после того, как на следующей неделе они встретятся в Лондоне.

Поддавшись порыву, она позвонила Клайву и спросила о допросе Констанс Дешиль от тысяча девятьсот тридцать девятого года, когда та уже жила в доме престарелых. Что-то из прочитанного протокола не давало покоя, Сэди никак не могла понять, что именно и почему. Клайв обрадовался звонку, однако слегка приуныл, когда Сэди задала вопрос.

– А, вот почему вы звоните… Ничего интересного. К тому времени бедняжка сильно сдала. Ужасное существование – целые дни напролет разглагольствовать о прошлом, все путать, злиться. Нет, ключ к разгадке у Элис Эдевейн. Разговаривать надо с ней.

В коттедже горел свет. Берти хлопотал на кухне, заваривал чай.

– Привет, детка, – сказал он. – У тебя сегодня насыщенный день.

– У тебя тоже.

– Двенадцать ящиков игрушек уже собраны и готовы к продаже.

– Ты не пришел к ужину. Проголодался?

– Нет, все в порядке. Я перекусил.

Наверняка с Луизой. Дед не стал вдаваться в подробности, а Сэди не стала спрашивать: не хотелось выглядеть назойливой и мелочной. Она улыбнулась – слегка натянуто, – а дед, передав ей дымящуюся чашку, сел напротив. Сэди заметила, что вышитый подарок Луизы висит на крючке у двери.

– Я что, пропустила твой день рождения?

Дед посмотрел, куда она смотрит, и улыбнулся.

– Нет, это подарок просто так.

– Очень мило!

– Луиза приятная женщина.

– И высказывание хорошее, правда, немного банальное.

– Сэди…

– Я знаю, куда бы его повесила Рут. Помнишь, «Пожелание вступающим в жизнь»[20] в рамочке, которое висело на двери туалета?

– Сэди…

– Она говорила, что если человек не может среди суеты и шума сходить с миром в туалет, то эта жизнь безнадежна.[21]

Берти потянулся через стол, взял Сэди за руку.

– Хорошая моя девочка…

Сэди прикусила нижнюю губу. Неожиданно от слов деда сжало горло и захотелось плакать.

– Ты мне как дочь. Даже ближе. Странно, твоя мать – мой ребенок, но у нас с ней нет ничего общего. Даже в детстве она вечно тревожилась, что подумают другие, переживала, что мы все делаем «неправильно», что Рут или я оконфузим ее, если не будем одеваться и разговаривать, как другие родители. – Он мягко улыбнулся и пригладил седую колючую бородку, которую отращивал с тех пор, как перебрался в Корнуолл. – Мы с тобой похожи. Я считаю тебя своей дочерью и знаю, что ты относишься ко мне как к отцу. Но, Сэди, я всего лишь человек.

– Ты здесь совсем другой, дедушка, – неожиданно выпалила Сэди.

Она не хотела этого говорить, даже не знала, что испытывает подобное чувство. Слова прозвучали совсем по-детски.

– Надеюсь. Этого я и хотел.

– Ты даже права получил.

– Правильно, я ведь живу в деревне и вряд ли могу рассчитывать на метро.

– А Луизины разговоры, что чудеса случаются и что вселенная сама все решит, изречение на стену… Это все не в твоем вкусе.

– Когда я был ребенком, мне это нравилось. Я забыл…

– Рут бы точно не понравилось.

– Рут умерла.

– И мы должны ее помнить.

Голос деда непривычно дрогнул.

– Я встретил твою бабушку, когда мне было двенадцать лет. После ее смерти я… Горе поглотило бы меня, если бы я поддался. – Берти осушил чашку. – Вышивка на стену – всего лишь подарок.

Он улыбнулся, но в его глазах стояла печаль. Сэди почувствовала укол совести. Хотелось извиниться, но они с дедом вроде и не ссорились. Она думала, что сказать, но Берти ее опередил:

– Не могу найти свой любимый дуршлаг. Пойду наверх, поищу.

Остаток вечера Сэди провела, сидя на полу своей комнаты. С трудом продравшись сквозь первые три страницы диссертации «Вымышленные побеги в детской литературе», Сэди поняла, что в главе, посвященной Дафиду Ллевелину, приведен анализ его книги и почти нет фактов из биографии, вдобавок сам текст читался исключительно тяжело. Сэди переключилась на выписки из дела и любительские газеты сестер Эдевейн. Сначала она думала об уверенности Клайва в том, что ключ к разгадке у Элис, потом о выцарапанной на камне надписи. В памяти смутно шевелилось чувство, что сегодня она уже сталкивалась с именем «Бен», но, хоть убей, не могла вспомнить, где.

Струи дождя стекали по оконному стеклу, сквозь щели в потолке просачивался сладкий запах трубочного табака, а Сэди обводила взглядом россыпь страниц, исписанных листочков и книг, раскиданных по всему полу. Где-то здесь, среди этого беспорядка, есть детали, которые только и ждут, чтобы их соединили.

Глубоко вздохнув, она оторвалась от исследований и легла в постель. Открыла книгу «Блюдо, которое подают холодным» и немного почитала, чтобы отвлечься. Убили ресторатора, и, похоже, это сделала его бывшая жена. Они были в разводе двадцать лет, за это время мужчина сделал карьеру и сколотил состояние, пока бывшая жена ухаживала за дочерью-инвалидом, пожертвовав собственными карьерными амбициями и свободой. Впрочем, она любила дочь, и этот расклад, казалось, ее вполне устраивал.

Толчком послужило – теперь Сэди переворачивала страницы быстрее – мимолетное упоминание о предстоящем двухнедельном отпуске в Южной Америке. Всю свою жизнь бывшая жена лелеяла надежду попасть в древний город инков Мачу-Пикчу; увы, дочь не могла поехать с ней, а оставить ее одну было нельзя. Чашу терпения женщины переполнило то, что ее бывший муж, человек, который всегда считал себя слишком занятым, чтобы заботиться о ребенке, собрался воплотить в жизнь ее мечту. Многолетнее материнское горе, чувство изоляции, которое испытывают все, кому приходилось ухаживать за инвалидами, сублимация неисполненных желаний переплелись, выросли как снежный ком и вынудили спокойную и разумную в других отношениях женщину принять неизбежное решение: бывший муж никуда не поедет.