В тени больших вишневых деревьев - Михаил Леонидович Прядухин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Э-э… Вы что там… ох…ли? А ну-ка тихо, — и тут же он снова погрузился в прострацию.
Но Дуцик никак не отреагировал на эту пощечину и про-должал спать. Его разум погрузился во тьму, полностью от-ключив все сенсоры, соединяющие его с внешним миром. Это еще больше взбесило чижика, но запрет на пощечины все же произвел на него должное действие, и он, открыв фляжку, начал лить из нее воду на лицо Олега… Вода во фляжке закончилась, а Дуцик даже не шелохнулся.
«Нет, я тебя все равно разбужу, — подумал узбек. — Я не со-бираюсь стоять под грибком, Дуся».
И он схватил всей пригоршней Дуцика за яйца, начиная их сдавливать…
1
Буржуйка
–
переносная чугунная печь.
139
В сплошной тьме, в которую погрузился разум Олега, ничего не было: ни лиц, ни событий — ничего, но вдруг в этом мраке появилось крохотное пятнышко где-то на задворках сознания, далеко-далеко. Потом через несколько секунд это пятнышко стало быстро разрастаться, и из него, как через распахнутое окно врывается свет, ворвалась боль, пронзив мозг Дуцика насквозь.
— А-а-а! — невольно вырвалось у него, и он, открыл глаза, не понимая, что происходит, инстинктивно ударил по руке узбека.
— Да вы что там, грядки попутали?! — вернувшись из про-страции, уже прокричал старослужащий. — Еще хоть один звук, тогда сразу вешайтесь! — и он опять начал по проторенной до-рожке уходить в анабиоз.
— Тихо, Дуся, — сказал шёпотом чижик-узбек, зажимая ему рот рукой. — Давай вставай, иди под грибок. Через два часа толкнешь меня.
— Да ты что, Достон (так звали узбека)? Я только что два часа отстоял за Перкули.
— Дуся, ты что, ох…ль? Сейчас яйца оторву. Вставай. От-стоишь два часа и ложись. Я скажу Перкули, чтоб тебя больше не трогал.
Дуцик, вытирая рукавом воду с лица, начал потихоньку подниматься. Это несмелое возражение было все, что он мог сделать для себя, чтобы хоть немного дать восстановиться своему телу… Но забег продолжился дальше… Он, забег, уже давно перешел планку «человеческие возможности» и уже давно продолжался в зоне «этого не может быть».
Качаясь, как при корабельной качке, Олег взял АКС и по-брел к выходу из палатки. Его разум, по сути, спал. Все это он делал на автопилоте, движимый своим подсознанием. Встав под грибок, Дуцик тут же погрузился во мрак, и его сознание полетело куда-то в кромешную тьму, но как только начался этот полет, он почувствовал сильный удар в лицо, и яркие брызги разлетелись в разные стороны. После ярких брызг скорость его полета стала сверхзвуковой… дыхание перехватило… и он почувствовал, что приземлился на что-то твердое…
Уже на земле Олег выхватил еще пару ударов по ногам, один из которых точно угодил по голени. И острая, жгучая боль окончательно вернула его к действительности.
140
— Дуся! Да ты ох…ль! Печка маль-маль гореть! Быстро под-кидаль угля! — это был Шерхан, который, выходя до ветру, увидел, что в буржуйках почти прогорел уголь…
Все начало плыть перед глазами у Олега, когда он подки-дывал уголь в буржуйки… Тело стало согреваться, и сладкая нега охватила все его члены… рука с кочергой безжизненно ослабла и повисла, словно плеть… Кочерга выпала из нее, негромко звякнув об уголь… мгла поглотила огонь в его гла-зах… Буржуйка, разгораясь, понеслась куда-то вдаль… Вслед за повисшей рукой его голова тихо опустилась на печку… Его сознание вновь провалилось во тьму…
Алик Адуашвили проснулся из-за переполненного мочевого пузыря и, мысленно кляня себя за то, что вчера вечером нахле-стался беспонтовой браги, от которой только бегаешь ночью, перевернулся на другой бок. Началась борьба естественного фи-зиологического желания с ленью и холодом на улице. Желание упорно гнало сон прочь. И, находясь в пограничном состоянии реальности и забвения, он почувствовал запах горелого мяса.
«Кто-то парашничает», — появилась у него дополнительная мысль-аргумент, чтобы встать, справить нужду, а заодно упасть на хвоста кому-то и что-нибудь сожрать. Он высунул нос из-под одеяла и принюхался, но что-то было не то в этом запахе, распространявшемся по палатке. Тогда Алик, все же решив встать, скинул полностью одеяло с головы и приподнялся на локтях, смотря в сторону буржуек и пытаясь определить, кто же это парашничает ночью. Но в полумраке он никого не увидел, лишь какого-то бойца возле буржуйки. И, судя по неуклюжей фигуре, это был Дуся.
«Парашничает по тихой грусти, сучонок», — подумал Алик,
а вслух негромко полушепотом окликнул его:
— Э, Дуся, хорош парашничать…
Но Олег не отозвался и, как ему показалось, продолжал не-подвижно сидеть, склонившись над печкой.
— Ты что, Дуся, охренел, что ли? А ну иди сюда, — уже более угрожающе и немного громче произнес Алик.
Но Дуцик не шелохнулся и не отозвался…
— Ну… бл… Я сейчас встану. Вешайся, урод, — и Адуашвили, скинув полностью одеяло, уверенной походкой направился к Олегу.
141
Но когда Алик начал приближаться к Дусе, то с каждым шагом стал ускоряться, и его глаза становились все шире и шире, а последние шаги он уже бежал. Подбежав к Дуцику, Алик увидел, что тот положил свою голову на чугунную бур-жуйку, а его щека буквально жарится, источая тонкие струйки дыма и распространяя этот отвратительный запах горелого человеческого мяса. Он тут же схватил Олега под мышки и, от-тащив от печки, уложил на первую попавшую пустую кровать. На лице Дуцика зиял страшный ожог. Адуашвили тут же про-верил пульс. Он был ровный, дыхание мерное и спокойное. Олег просто продолжал спать мертвым сном…
В госпитале в Шинданде Олегу Дуцику сделали несколько операций на лице, т. к. ожег был очень глубокий, и говорили, вроде как даже пострадал мозг от высокой температуры. Но, кроме лица, он еще получил серьезный ожог груди. В общем,
в 12-й Гвардейский полк Олег Дуцик больше не вернулся…
И все же Творец тут ни при чем. Он создал Олега Дуцика как раз нормальным, хорошим, добрым парнем. Но эта гонка на выживание в 12-м Гвардейском, где свирепствовал закон джун-глей, исказила черты лица мальчишки, сделав так, что он стал походить на пожилого алкоголика, и
