Литературное наследие - Арсений Несмелов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Завершают публикацию дополнения к библиографии произведений, вошедших в Собрание сочинений. Варианты приводятся выборочно, в основном для поздних редакций. Перепечатки из владивостокских сборников “Стихи” и “Уступы” не учитываются.
Владислав Резвый
СТИХОТВОРЕНИЯ
ЭТО БЫВАЕТ…
Вы знаете — это бывает, — Проснешься внезапно, и вдруг Оно на тебя наплывает, Как медленный потный испуг.
Не знаю, что это, откуда, Но мнится в мгновения те: Огромное темное чудо Крылами шуршит в темноте!
Конечно, нервозность, припадок, Усталости, мнительный вздор, Но как упоительно сладок Тоску отпускающий вздох.
Так, значит, минуты не вышли Идти на поклон к палачу… И руку положишь: “стучишь ли?” И сердце ответит: “стучу!”
1927. № 2158, 18 дек. С. 4.
СОНЕТ О ПОЭТЕ
Опять чертил в уме скелет сонета (Не пел — о, нет! — скорее рисовал), Бросая рифм тяжелые монеты На пятистопных строчек перевал.
И темный вяз в твое окно кивал, И говорил и ветром пел: “Во сне ты, Как Дант и Тасс, как строгие поэты, Пронесшие над миром свой кимвал”.
И счастлив ты, что мир тебя не знал, Что всё твое (и яростные пятна, И голубая сердца белизна) Там, в стороне, отложено опрятно.
Ты жизнь прошел сомнамбулой. Из сна Ведомый в сон своей мечтою статной.
1928. № 5 (2175), 7 янв. С. 7.
Из цикла “МАРИНЫ”
Владивостоку
I
Должно быть, библейский Давид Играет на облачной арфе, — У моря мечтательный вид, А солнце в коричневом шарфе.
Зюд-вест, укачавший апрель, Целует лиловую почку, И стебель, царапая прель, Сверлит осторожную точку.
В бегущих ветвях, на юру, Бумажно белеет береста, И я никогда не умру, И это, как молодость — просто!
1928. № 97 (2267), 15 апр. С. 7.
БИЛЕТЕРША
IУж и это ль не мученье, Пятаки зажав в руке, От тюрьмы до управленья Тарахтеть в грузовике!
Натрясешься на подножках, Обобьешься об углы, А ведь крошечные ножки Так игрушечно малы.
Но еще трудней и горше Деловито хмурить бровь, Если щеки билетерши И без краски красит кровь.
Если взоры как озеры, Если нежный ласков рот, Если так томит нескорый Этих дней круговорот.
Если платье вечно в дырах, Если, нагло и таясь, Молодые пассажиры Не спускают с Веры глаз.
Эти взгляды, точно руки, Вмиг обшаривают всю… Знает Вера эти штуки И не спустит “карасю”.
IIНекий старец для прогулок Полюбил трясучий “Форд”, Только старцу не поддуло, Отскочил, паршивый черт!
Он сюсюкал: “Одуванчик! Умоляю об одном: Разрешите в ресторанчик Прокатить на легковом!”
И отменно отхлестали Злые лапки старика, И шоферы гоготали, Ухватившись за бока.
Но… не все же в мире плохи, И не так уж скверен мир: Не напрасно тратит вздохи “Симпатичный пассажир”.
Он студент, и вечно с книжкой, Двадцати, не больше, лет: Замечательный мальчишка, Исключительный “предмет”!
IIIЛетний ветер, вей и вейся… Задуши летящей тьмой!.. Старый “Форд” в последнем рейсе, Громыхая, мчит домой.
Город душный, город темный Весь закутан в синий тюль, И шофер, в тебя влюбленный, От тоски теряет руль.
Жизнь шофера страстью смята, Муке будет ли конец?.. Для тебя ушел с “Фиата” Этот рыжий молодец.
Но Веренку что за хворость? Пусть дрожит еще сильней!.. Для него ль на третью скорость Бросить скачку юных дней.
IVЗавтра снова на подножке, С черной сумкой у бедра, Будешь маленькие ножки Мучить с самого утра.
Затрясется “Форд”, качая На скамьях угрюмых нас, И хитришь, не замечая Молодых влюбленных глаз.
И, пожалуй, не без злыни, Да и зависть чую тут, Билетерши герцогиней Эту девушку зовут.
1928. № 97 (2267), 15 апр. С. 15.
ВСТРЕЧА
Со складкой напряжения на лбу — “Шоффер, обратно!” — Повернуть машину, Разрезав завывающий табун Автомобилей, Напиравший в спину.
И гнать, Как пятистопную строку Слепого хореического метра, Чтоб вновь увидеть — Розы на боку У шляпы из коричневого фетра. И выскочить И обогнать, В лицо Взглянув, Сердцебиением измаян, И крепко сжать железное кольцо, К которому уже прикован Тайно. Поклон, Улыбка И лаун-теннис слов, Но точно так же, Лодку опрокинув, — Глаза в глаза И выронив весло, — Встречал зеленоглазую Ундину
Рыбак на Рейне, и терял ее, И зыбь опять, Клубясь, Крутила пятна, Как вымыслы в мечтательных фабльо Средневековья… И: — Шоффер, обратно!
1928. № 142 (2312), 3 июня. С. 6.
МАНЕКЕН
Из-за стекла, из водопада шелка, Перчаток, лент и кружевных десу, — Она блестит прилизанною челкой И электричеством на восковом носу.
Безгрудая, она — изгибом бедр Синкоп джесс-банда выдразнив зигзаг, — Прищуривает ясные, как ордер, Искусно подведенные глаза.
Толпа мужчин, глаза и рты листая, За мглой стекла не согнана никем, И в каждом вопль: “О, если бы такая Моя любовница, как этот манекен!”
Еще минута, может быть, секунда, Чтоб рявкнула еще одна деталь, — И искра эротического бунта Молниеносно будет поднята.
Витрина брызнет искрами осколков, Завертится подобно колесу, И этот воск, который синь и шелков, Над городом, как бога, понесут.
Случится это завтра или нынче: Ведь, хохоча, срывает век-смутьян Улыбки с женщин Леонардо Винчи И прелесть с доморощенных Татьян.
От тайн улыбок (выбора загадка?), От грусти тайной (выбери меня?) Останется, как бронзовый задаток, Лишь то, что невозможно разменять.
И даже взор, что неустанно зябок, Бронею воли стойкой замолчит, Лишь нечто, невесомое, как запах Влекущий, пол ее определит.
Зане от каждой куклы из Парижа, Где женщину обнюхивает век, — Пульверизатором одеколонным брызжет — Два идеала, женственницы — две!
И на плечах грядущих революций Ворвется в мир иная красота, И новые художники найдутся Из признаков типичное соткать.
И манекен, склонив головку набок, Презрительно на Джиоконд глядит, Как девочка на чопорных прабабок, На выцветающий даггеротип!..
1928, Харбин
