Матросы - Аркадий Первенцев

Начальник группы, продолжая чертить огрызком карандаша, чем показывал и свою занятость, и презрение к празднословию, сухо сказал:

— Сегодня, как мы договорились с начальником, вы свободны. Завтра же прошу познакомиться с материалами, обживайте рабочее место. Типовое проектирование, как вы знаете, указано сверху. Фантазировать, проявлять индивидуальность не придется…

По всей вероятности, начальник мастерских успел полностью проинформировать этого педантичного и сухого человека о своем разговоре с Татьяной Михайловной. Как частенько бывает, многое извратил. Отсюда и упреки в фантазиях, индивидуальности и тому подобное.

— Простите, я не настаивала на самостоятельных проектах, — сдержанно ответила Татьяна Михайловна. К их беседе все внимательно прислушивались. — Типизация удешевляет строительство. Но мне кажется, полностью применить типизацию не всегда возможно… в Севастополе…

На лице инженера появилось скучающее выражение, очки поползли на сморщенный лоб, углы губ опустились книзу. Поправив синие нарукавники, он посмотрел на часы, недовольно проводил глазами лениво уходившую из комнаты Ирину Григорьевну.

— Кстати, напоминаю, мы соревнуемся, и не формально для отчета группкома, для птички. Дел действительно много. Рекомендуется являться на службу без опоздания. Добровольная табельная аккуратность. Не берите пример с некоторых дамочек. — Намек был ясен. — Да… вы не закончили свою мысль.

— Закончила, — вызывающе ответила Татьяна Михайловна. — Разрешите идти?

— Минуточку… Вы прямо по-военному? Или… — инженер всполошился, привстал. Предвидение неприятных осложнений, в случае если «эта пухленькая флотская дамочка» обидится, оказало свое действие на примерного служаку. — Извините, если обмолвился. Конечно, в Севастополе полностью применить типизацию не всегда возможно. Я согласен с вами. Севастополь не Воронеж и не Красноярск. Надо принимать во внимание местные условия, рельеф, сейсмичность района… Севастополь должен иметь свой архитектурный облик… Я вам дам плановое задание, познакомлю с эскизами проектов застройки магистралей, с будущим силуэтом города…

В узком коридорчике Ступнину задержала Ирина, курившая у открытых дверей. Возле конторы, на свеженасыпанной щебенке, топтались и размахивали руками рабочие, судя по одежде, бетонщики. Катюша в чем-то их убеждала, доносился ее возбужденный голос и обрывки фраз. На ней была надета ватная стеганка, на голове голубая косынка.

«Мне придется работать близко от Катюши, — с чувством облегчения подумала Татьяна Михайловна. — Ишь какая она здесь! Совсем другая».

— Вам у нас быстро надоест, — Ирина глубоко затянулась дымом. — К тому же наш групповод — мелочная личность. Цепляется за каждый пустяк. Пока он подпишет проект…

— Я не новичок, — вежливо ответила Татьяна Михайловна, которой не понравилась манера этой женщины держаться с покровительственной снисходительностью.

— Не хватает мужниной зарплаты или надоели дети? — Ирина погасила окурок о стену.

— Ни то ни другое…

— Гражданский порыв? Высокие чувства?

— Возможно, и это, — более сухо ответила Татьяна Михайловна и вышла.

Ее заметила Катюша, подбежала к ней, обняла:

— Татьяна Михайловна, решили, милая?

— Да, решила.

— Вот здорово! Вы даже сами еще не представляете, как хорошо поступили! — Катюша снова припала к ней, свежая, молоденькая, задыхающаяся от своего собственного счастья. — Ну как мой Боря, он вам понравился, Татьяна Михайловна?

— Мне он показался неплохим человеком, Катюша. Все же многое в семейном счастье зависит и от нас… от жен.

— Да, да… Верно, верно, — зашептала Катюша. — А папа говорит мне: «Вот увидишь, дочка, вернется к своему делу Татьяна Михайловна. Строительство как магнит». Мы будем здесь рядом. Я сейчас всего-навсего табельщица. Бываю на стройках. Ругаюсь иногда отчаянно… Строительного рабочего не всегда легко приучить к дисциплине. Но народ они хороший, трудовой…

Татьяне Михайловне вспомнилось: как-то на улице она увидела партию рабочих, осматривавших разрушенный жилой дом. Она спросила басовито окающего десятника, как предполагают они поступить с домом.

Десятник насмешливо обласкал ее бесоватыми глазами:

— Пошуруем да всю изгарь на лопату.

— Коробка может сгодиться?

— Коробку из-под пудры и ту небось, милая, кидают в мусор. А нам рекомендуешь тетешкаться с эдакой оковиной? Иди-ка, гражданочка, по своим делам, а нам дай памяти в своих разобраться.

Теперь эти дела станут и ее делами.

Дома Татьяна Михайловна встретила мужа, грустно вышагивающего из угла в угол. Младший сын Максимка, перемазавшись углем, заканчивал на недавно побеленной стене рисунок пятитрубного корабля с бесчисленным количеством иллюминаторов и пушек.

— Удачно? — спросил Михаил Васильевич.

— Да. Можешь поздравить…

— От всей души…

— Что же ты, не видишь? Максимка стену испортил!

— А не все ли равно, Танечка! Теперь все в твоих могучих руках. Подошлешь маляров, мигом отработают… Отвлекся, не уследил… Как тебя принимали?

Рассказывая все, без утайки, и хорошее и дурное, как было принято в их взаимоотношениях, она упомянула и об Ирине Григорьевне.

— Послушай, да ведь это она «светлая любовь» нашего Черкашина.

— Разве?

— Ты помрачнела, Танюша?

— Задумалась. Что это за тип — так называемая опасная женщина? Если Ирина Григорьевна похожа на нее, то… мне трудно понять, чем же привлекают мужчину такие, как она? Во имя чего муж, отец семейства бросает семью?

Прогулка закончилась для Бориса приятной неожиданностью — он увидел Ирину. И где? В Севастополе! Вот так случай!

— Ирина Григорьевна? Вы? — Ганецкий бросился к ней.

Она отступила на шаг, натянула перчатки и, не поворачивая головы, осмотрелась. Во дворе строительного участка по-прежнему перебранивались бетонщики. Со скрежетом буксовала машина с железобетонными плитами. Молодой шофер-сквернослов лихо прокатывался по деятелям, паскудно следившим за подъездными путями.

— Нет, нет, — строго предупредила Ирина, — мы с вами здесь не знакомы. — И добавила снисходительно: — Севастополь не Ленинград…

— Разрешите проводить вас? У меня такие потрясающие новости, Ирина Григорьевна.

Она нахмурилась и ледяным, чужим голосом сказала:

— Не безумствуйте. Ведь невдалеке ваша молодая супруга, а вы…

— Вы знаете? — Борис сразу погас и беспомощно опустил руки.

— О ваших успехах тараторят все кумушки. До свидания.

— Разрешите… Разрешите мне навестить вас?..

Проходя мимо и обдав его запахом острых духов, она сказала, не поднимая ресниц:

— Не выношу, когда это превращается в привычку. Когда начинаются упреки, ревность…

— Нет, вы не должны так поступать, — догоняя ее, прошептал Борис, — я мечтаю о вас, Ирина. Та ночь наполнила меня…

— Глупо, Борис, глупо. Оставьте для провинциалок… Возвращайтесь… Нас могут заметить. Мне это не нужно. Идите. Или я вас возненавижу…

Борис подчинился, отстал. В нем боролись противоречивые чувства. «Так тебе и надо, мальчишка, мелкий слюнтяй. А она? Подожди, я тебе припомню».

И неожиданно именно эта женщина остро напомнила о его потерянной свободе.

Наступил день отъезда. От вокзала не увидишь моря. Зато его слышно. Беснуется «моряк». Холмы Корабелки кажутся фортами неприступной твердыни.

Ганецким владели смутные чувства растерянности и злости. Все совершается помимо его воли. Он спустился в среду примитивных людей. Они окружили его на прощание. «Иван, принес то, что полагается?» — «Курсант рванет с нами, а как же». — «Какая там закуска, снимай капсюль». Даже Тома явилась. Ну этой-то что нужно?

Возле Галочки ее друзья из спорткружка в распахнутых куртках, похожих на бушлаты. Видны динамовские майки. И это зимой? И ими они горды. Они наперебой стараются услужить Галочке, которая, ничего не скажешь, умеет держаться, откуда что взялось?

— Береги себя, — Катюша шепчет шаблонные слова, сама не понимая, как они мучительно раздражают ее мужа.

Скорее бы, скорей! Наконец-то. Пыхтит паровоз… Стучит тележка с почтой. Почему-то пассажиры спешат, толкаются, нервничают, по привычке ожидая на железнодорожном транспорте всяких неприятностей.

— Прощай, Катя, — Борис целует ее губы, щеки, а потом глаза, и на миг его сердце замирает. Он вскакивает на уплывающую подножку и машет, машет рукой, пока последний раз не сверкнет вода бухты. Поезд шел на Бахчисарай и дальше.

X

Посередине комнаты горела электрическая печка. Круглое рефлекторное пятно струилось кровавыми тонами. Глухо шумело море. Если посмотреть на бухту, даже через мутные, запотевшие стекла можно увидеть синий огонек на мачте дежурного гвардейского крейсера.