Японская разведка против СССР - Алексей Борисович Кириченко

Иванов два дня беседовал с генералом Гавриленко. А затем столько же со мной. Хотя у меня и было 100 %-ное алиби в этом деле, так как я не присутствовал на партийном собрании и тайным голосованием лично не выразил свое отношение к Гавриленко, я осознавал, что мой начальник в беседе с инструктором ЦК КПСС захочет все свалить на меня как на подстрекателя. Поэтому я не хотел ему уподобляться и ни одного плохого слова в адрес Гавриленко не сказал. Я сказал, что у нас с ним были разногласия при решении оперативных вопросов, но в конце концов мы всегда приходили к обоюдному согласию.

Все попытки Иванова получить от меня какую-то негативную информацию о личных качествах Гавриленко я начисто отвергал, а говорил, что он мне сделал немало хорошего, что соответствовало действительности.

Как мне потом стало известно, такая моя позиция была правильной и сыграла немалую роль в дальнейшем. Но в соответствии с решением руководства в целях «оздоровления обстановки в отделе» вначале был удален Гавриленко, а через три года пришлось уйти и мне. Куда-то постепенно рассосались и остальные противники Гавриленко.

Вскоре после ухода Гавриленко начальником отдела был назначен полковник Королев Ювеналий Иванович (в бывшем отделе, где он работал, его звали пренебрежительно-ласково «Юрок»). Делом он не занимался, а читал детективы, которые прятал в ящике стола, который с испугом задвигал, если кто-то входил к нему без стука.

Что же касалось моих оперативных дел, то особенно он постарался на эпистолярном поприще, когда в рапорте на имя Ю.В. Андропова о завербованном мною одном исключительно важном иностранце, генерале, военном атташе одной из стран, представители которой считались до того времени невербуемыми, «Юрок» далеко не по забывчивости не указал фамилию того, кто завербовал агента. Правда, руководство контрразведки подписало этот документ, может быть потому, чтобы не напоминать Андропову, что сделал это тот, который «организовал заговор» против Гавриленко.

Было у Ю.И. Королева еще две страсти.

Он не мог, например, отказать секретарше из соседнего отдела Люсе, которая надвигалась на него своим безразмерным бюстом, когда просила в свое распоряжение закрепленную за отделом оперативную машину. Не мог устоять перед женскими чарами, ну не мог.

А второе — обожал, чертяка, зеленого змия, даже перебирал иногда. Но пил только один, без компании. Правда, проживая по Волковому переулку в кооперативном доме сотрудников ПГУ, иногда пользовался их помощью, когда они помогали ему подняться с тротуара или со ступенек лестницы, когда он, нетвердо ступая, терял равновесие.

Еще он запомнился мне своим искренним интересом к моей личной и семейной жизни. Однажды он с пристрастием стал допрашивать, а в каком месте находится моя «дача» (шесть соток в садовом товариществе таким понятием обозвать трудновато). Я не стал напрягать силы «наружного наблюдения», которые все равно бы установили адрес моего «бунгало», «сев мне на хвост» в выходной день, когда я ездил на участок. Поэтому точно обрисовал на бумаге, как туда проехать.

То ли «Юрок» посчитал, что я совсем дурак, то ли он был слишком умный, но он с радостью схватил мои наспех исполненные кроки и рванул к нашему куратору, генерал-майору Расщепову Евгению Михайловичу, ныне покойному.

Как мне потом в красках рассказывал сторож нашего садового товарищества (нашли кого перевербовывать!), среди недели с утра нагрянула в черной машине пара молодцов, которые, взяв с него клятву о неразглашении факта разговора с ним, попросили провести к моему незаконченному строению и сделали в нескольких ракурсах снимки.

Затем они выехали в г. Подольск и встретились с председателем нашего товарищества, у которого начали с пристрастием выяснять, а как я получил эти шесть соток. Мужик он был тертый, не один раз ему приходилось сталкиваться с такими проверками. Он сказал, что участок мне выделили обоснованно в связи поступившим из главка письмом. Будучи от природы добрым человеком, председатель товарищества сказал, что они могут представить участок еще одному военнослужащему, так как устав это позволяет.

Когда я узнал об этой детективной истории, то в горечи подумал: «До чего же генералы наши докатились? Занимались бы лучше защитой интересов государства вместо поиска блох в моем недостроенном курене в 60 км от Москвы. Неужели я не заработал даже этого?»

Но что зря трепыхаться и добиваться справедливости или какого-то понимания? Я не первый год служил и знал, что есть план по комплексной проверке моей личности, по результатам которого должны меня «употребить». Но что мне могут предъявить? Что временами к женщинам был неравнодушен? Да любой из проверяющих в этом деле мог дать мне 100 очков фору! А больше ничего темного на моей репутации не могло быть. Потому что за оперативные достижения я был достаточно отмечен всеми наградами, в майорах вообще проходил полгода вместо положенных четырех лет, мне было присвоено звание «Почетный сотрудник органов КГБ». Присвоено не по очереди, не за должность, как это часто бывало, а за конкретное дело. Видно, было за что.

И тем не менее меня так и подмывало поиздеваться над «Юрком». Поэтому после выходного дня, когда я узнал о «налетной ревизии», я зашел к нему и, решив текущие оперативные вопросы, попросил его:

— Ювеналий Иванович, а нельзя ли сделать и для меня фотографии?

— Какие фотографии? — всполошился «Юрок», непроизвольно прикладывая ладонь к уху, как будто он не совсем расслышал мой вопрос.

— Да моей дачи, — будничным тоном продолжал я.

Бедный любитель детективов, еще не отошедший от воскресных возлияний, оторопело смотрел на меня и молчал, лихорадочно перебирая дрожащими пальцами.

Я прервал затянувшееся молчание и сказал:

— Передайте Евгению Михайловичу (Расщепову), что не к лицу заместителю начальника советской контрразведки заниматься такими мелкими интригами.

— Вы что, вы что! Вы что это себе позволяете! — начал орать пришедший в себя «Юрок». — Да я, да я!..

— Что «да я, да я»? — помог докончить я собеседнику мысль. — Работать надо, а не читать целыми днями детективы и сексотить за своим заместителем.

Я был груб и резок, но справедлив. С негодяями, если они даже полковники или генералы, нужно говорить только на понятном им языке, иначе тебя заклюют.

После перепалки со мной «Юрок» сразу же рванул к Расщепову, но тот молчал. Я занимался повседневной оперативной текучкой и дорабатывал оставшиеся до пенсии дни. Меня никто не тревожил, и я ни к кому не лез.

Но через несколько дней вдруг позвонил Расщепов:

— Алексей Алексеевич, как у тебя со временем? Ты не можешь ко мне зайти? (Оперативные