Люди не ангелы - Иван Стаднюк

Вчера вечером, когда готовил снасти для рыбалки, Степан попросил Тосю:

- Сходи, Тоська, в камору за макухой.

- Я вам не дитятко! Тодоской зовите! - сердито ответила Тося. Потом, будто испугавшись своей резкости, мягко спросила: - Много брать макухи?

- Половину плитки, да растолки ее хорошенько.

Тодоске шел уже тринадцатый год. Была она высоконькой, тонколикой, жалко-худощавой. Как ни старалась казаться взрослой, вся еще была в плену детства. Охотно играла с Иваньо в тряпичные куклы, больше забавляясь при этом сама, дралась с младшей сестрой Олей из-за пустяков, лазила на ветлы за грачиными яйцами.

Сейчас Степан, догадываясь, что сзади него стоит именно Тося, притворился, что не слышит ее. Ждал, когда она заговорит первой.

А клев прекратился. Подул мягкий ветерок, взлохматив поверхность воды и закачав поплавки. Степан потянулся к торбе за прикормкой и непроизвольно повернул голову. С удивлением увидел, что за спиной у него была не Тося. В трех шагах, на скате берега, стоял Павлик. В старых полинялых штанах с пузырящимися заплатами на коленках, в ветхой рубашке из синего ситца в белую полоску, соломенном капелюхе, босоногий, он тем не менее выглядел как-то по-взрослому. Может, такой вид придавали Павлу черно-смоляные брови, туго сдвинутые над карими задумчивыми глазами, и смуглое, обветренное лицо с чуть зачерневшим над верхней губой пушком.

- Здравствуй, Степан Прокопович, - солидно поздоровался Павел, встретившись глазами со Степаном.

- Здорово, брательник! - ответил озадаченный Степан. - Ты чего же молчком стоишь? А я думал, мои девчата снеданок принесли.

- Помешать боялся.

- От тата нет вестей?

- Нет. - Павел подавил вздох.

- Не повезло дядьке... - Степан кинул подкормку и, зная, что после этого не будет сразу клева, встал на ноги и начал свертывать цигарку. Раздумчиво заговорил: - Знаешь, Павло, я думаю, что тато твой каких-то дел натворил во время петлюровщины. Иначе не стали б его держать за решеткой.

- А что он мог натворить? Я ничего такого не слышал ни дома, ни от людей.

- Люди могут не знать, а дома не обязательно говорить про это.

- Но Петлюра был на твоей памяти. Сам должен знать.

- Тогда, Павел, такое творилось, что за каждым не усмотреть было.

- Нет, тато не мог быть с Петлюрой. Он за советскую власть сам кому хочешь глотку перегрызет. Об этом я Сталину в Кремль написал.

- Давно? - заинтересовался Степан.

- Еще зимой... Не отвечают.

- Ответят обязательно. Не сразу, конечно; туда много разных писем приходит.

- Степан, мне справка нужна, - без всякой связи с предыдущим разговором сказал Павлик.

- Какая справка?

- Свидетельство о рождении.

- Это можно. Только церковные книги в двадцатом году сгорели, так что справка будет приблизительная. Тебе сколько лет?

- Семнадцать, - не моргнув глазом, соврал Павлик.

- Приходи завтра с утра в сельсовет...

- С утра не могу - экзамены у меня.

- Ну вечером. А зачем тебе справка?

- Хочу в летное училище поступать.

- Военное?

- Угу...

Степан пососал цигарку, глубоко затянулся едучим дымом, поглядел на поплавки. Еще некоторое время помолчал, потом каким-то виноватым тоном сказал:

- Выбрал бы ты себе другую профессию. Иди лучше в строительный техникум.

- Нет, я уже решил.

- Гм... Решил... Тут не все от тебя зависит. В военное училище могут не принять.

- Из-за батьки? - насторожился Павел.

- Да... Там отбор строгий.

- Про это я Сталину тоже написал.

Степан невесело засмеялся и, увидев, как нырнул в воду крайний поплавок, кинулся к удилищам.

Павел собрался уходить. Его остановил неожиданный вопрос Степана:

- А ты как же решил: с мачехой пойдешь или при Югине останешься?

- Куда пойду? - удивился Павел.

- Как куда? Твоя же мачеха продала в Березне свою хату, а купила мою батьковскую. Сегодня туда перебирается...

31

Через минуту Павел не помня себя бежал по узкой тропинке, вихлявшей меж густых зарослей боярышника, калины и бузины, которые толпились вдоль покатого речного берега. Ветви, как зеленые руки, хлестали его по лицу, хватали за плечи, будто хотели остановить и заставить поразмыслить над тем, куда и для чего он спешит. Ведь ничего изменить не удастся - это Павел понимал и сам. Да и надо ли менять?

Но было обидно. Нет, обида - не то слово. Что-то тяжелое и уныло-мрачное сдавило его грудь, заставив сердце подступить к горлу... И оно, сердце, подстреленной куропаткой трепыхалось судорожно, словно захлебываясь от слез, которые душили Павла.

Теперь Павлу было понятно, для чего на прошлой неделе ходила в Березну его мачеха, понятно, о чем шепталась она вчера вечером с Настькой. Но почему все тайком? Он же не враг им. Не скрыл он от Насти то, что Югина велела состричь клок волос из косы мачехи. Потом он и Настя ходили в колхозный коровник и укоротили черному телку хвост... Недавно те волосы Югина принесла от бабки Сазонихи - сожженные, завернутые в календарный листок с цифрой тринадцать. Югина позвала в садок Павла и таинственно сказала:

- Ну вот, заворожила бабка... Велела развеять по подворью и в хате.

Часть заколдованных волос Югина отсыпала в другую бумажку.

- Развей их в комнате мачехи...

Павел озорства ради дал понюхать сожженные волосы соседскому псу, и тот, доверчиво нюхнув, стал так чихать, что Павел и подбежавшая Настя покатывались от хохота.

"Неужели Настя рассказала обо всем маме?" - с обидой и досадой думал Павел, частыми шагами поднимаясь по затравелому косогору от Бужанки к селу.

С улицы посмотрел на свою хату, сверкавшую под солнцем белизной стен, и показалась она ему чужой и жалкой; окна ее, окаймленные темными наличниками, смотрели на мир с унылой грустью. Будто и хата скорбела вместе с Павлом о веселых колокольчиках, которыми больше не будет звенеть здесь смех Насти.

На порог вышла Югина - с веником в руках и с железной заслонкой от печи. На заслонке она несла мусор, выметенный из хаты. Павел понял, что Ганна и Настя уже перебрались.

Увидев Павла, Югина сердито накинулась на него:

- Где ты шляешься? Мачеха все добро покойной матери унесла - полотно, рушники, наперники! Голым тебя оставила!

- Обойдусь, - хмуро буркнул Павел.

- Ишь, добренький какой! Тебе не нужно - мне пригодилось бы. - И Югина, смахнув за плетень мусор, указала глазами на своих младших хлопчиков - Тарасика и Юру, которые играли в сливняке возле старой, обвалившейся сушарки.

- Не надо было отдавать, - ответил Павел.

- Что я, драться с ней буду? За косы таскать?

Вспомнив о косах, Югина вдруг рассмеялась, сверкнув двумя низками ровных мелких зубов:

- А бабка Сазониха помогла!