Вершина холма - Ирвин Шоу

«Кажется, я приехал вовремя и в нужное место», – подумал Майкл.

Через неделю Антуан уже проворно скакал на костылях. Он перебрался в комнату, пристроенную к бару. Майкл решил воспользоваться днем, когда из-за дождя и оттепели кататься было невозможно, и отвезти свои вещи в коттедж. К сожалению, потеплело именно в ту субботу, когда предполагалось провести показательные выступления дельтапланеристов и лыжные соревнования, к которым готовилась Рита. И то и другое пришлось отложить. Узнав об этом, Рита сказала Майклу:

– Не знаю, плакать мне или смеяться. Всю неделю мне снились два сна. Первый – про то, как я победила и пью шампанское из огромного серебряного кубка. А во втором сне я падаю в самом начале трассы и слышу, как весь город смеется надо мной.

– В снах дело всегда доходит до крайности, – заметил Майкл. – Следующий раз, засыпая, представь себе что-нибудь умеренное – например, ты приходишь пятой и пьешь кока-колу.

– Странно, что вы произнесли это слово, – серьезно сказала Рита. – Мой папа говорит, будто я ни в чем не знаю меры. Он считает, что вы плохо на меня влияете.

– Неужели? – удивился Майкл.

– Вы не так меня поняли, – быстро произнесла Рита. – Вы ему нравитесь, он считает, ваше отношение к мистеру Хеггенеру свидетельствует о том, что вы – человек большой души. Но папа сказал, что любой дельтапланерист – дурной пример для молодежи. – Рита засмеялась. – Когда папа уедет отдыхать, я тоже попробую. Есть в городе пара домов, над которыми я хотела бы пролететь и сбросить на них бомбы.

– Я тебя понимаю, – улыбнувшись, сказал Майкл.

– Папа против того, чтобы я выступала в баре. Он считает, я еще слишком молода и успех может вскружить мне голову. А мама – за. Голос достался мне от нее, мы иногда поем в церкви дуэтом. Отец ворчит, но серьезно с мамой не спорит. С ней никто не спорит. Он хочет осенью послать меня с братом в колледж учиться на юриста. Папа говорит, что человек, который живет в современном мире, должен знать свои права и что юристу легче их отстаивать. Тем не менее мама уговорила его пойти в бар и послушать мое первое выступление.

– Когда оно состоится?

– В следующую субботу. Мы с Антуаном готовим программу. Он замечательно чувствует музыку, этот одноногий француз. Никогда бы раньше не подумала, что он умеет сердиться, если не выполняешь его указания.

– Мистер Дэвид хорошо тебе заплатит?

– Я не знаю, что такое хорошо. В церкви я пою просто так. Он обещал мне десять долларов за вечер, я должна петь три раза в неделю. Это ведь неплохо, правда?

– Да, неплохо, – согласился Майкл и подумал: «Придется поговорить с этим скупердяем».

– Мне очень жаль, что вы уезжаете отсюда, – сказала Рита, провожая Майкла до места стоянки набитой вещами машины. – Без вас гостиница будет уже не та. Вы так человечно ко всем относитесь. Большинство приезжих и понятия не имеют о человеческом отношении. Нам, обслуживающему персоналу, есть что рассказать о некоторых из наших гостей, чьи имена и фотографии не сходят с газетных страниц, о тех, кого пресса называет общественными лидерами. У вас бы волосы встали дыбом.

Она улыбнулась, помахала рукой, и Майкл тронулся.

Чтобы уведомить хозяев о своем появлении, Майкл сразу подъехал к, главному дому, который явно претендовал на сходство с особняком, характерным для американского Юга: высокие белые колонны тянулись до второго этажа. Дом выглядел солидно, но плохо вписывался в суровый вермонтский пейзаж. Майкл видел дом впервые. Он нажал кнопку звонка. Дверь открыл Андреас Хеггенер. Утром Майкл предупредил его, что сегодня о лыжах и речи быть не может, а также сказал о своем переезде; Хеггенер попросил Сторза подъехать к дому и выпить с ним.

– Заходите, сосед, заходите, – сказал Хеггенер.

Он был, как всегда, со вкусом одет, седые волосы и бородка – расчесаны, успевшее загореть лицо – чисто выбрито. Майкл увидел на Хеггенере рубашку со стоячим воротничком, галстук, свободный вельветовый костюм и начищенные до блеска коричневые туфли. Возможно, семидесятилетняя служанка действительно плохо слышала и не владела другими языками, кроме немецкого, но чистила обувь она превосходно.

Хеггенер провел Майкла в гостиную, где одна большая стена была снизу доверху заставлена книгами; рядом стояла лестница-стремянка. Великолепный старый персидский ковер закрывал большую часть пола, а на противоположной стене, среди других картин, висели полотна Кандинского и Кокошки. Благодаря совершенным с Трейси походам в музеи и на выставки Майкл узнал работы этих художников, но чтобы не выглядеть в глазах Хеггенера человеком, претендующим на знание живописи, он лишь сказал: «Какая милая комната».

Перед застекленной дверью, ведущей на веранду из красного кирпича, находились столик для триктрака и два кресла с высокими спинками. Прибранная, скромно обставленная комната свидетельствовала о педантичности Евы и ее любви к порядку.

«Когда мне будет столько лет, сколько Хеггенеру сейчас, – подумал Майкл, – я соглашусь жить в такой комнате, но до тех пор – нет».

Хеггенер подошел к серванту, где хранились бутылки и бокалы, ведерко со льдом и серебряный кувшин с томатным соком. Майкл следил за тем, как Хеггенер бросил в шейкер кубики льда, залил их водкой и соком. Он действовал ловко и умело, ему явно нравился процесс приготовления напитка. Закрыв шейкер серебряной крышкой, он сделал несколько резких движений и налил коктейль в два расширяющихся книзу бокала. Протянув один бокал Майклу, он поднял второй:

– Ну что, мой любитель немецкого языка, – prosit.

– Prosit, – повторил Майкл.

– Да, – Хеггенер сделал первый глоток, – Ева считает этот напиток варварским, а мне надоело ее австрийское вино.

Никогда еще, даже в столь мягкой форме, Хеггенер не критиковал при Майкле вкусы жены.

– Она поехала к ветеринару, – сказал Хеггенер. – Бруно нужно сделать какой-то укол. Но этот скромный подарок – от нас обоих, на тот случай, если вы почувствуете себя одиноко в маленьком коттедже.

Он торжественно вручил Майклу коробку с литровой бутылкой «Джонни Уокера».

– Спасибо, – сказал Майкл и поставил виски на журнальный столик. – В самый раз для холодного зимнего вечера.

– Садитесь, садитесь. – Хеггенер подошел к карточному столику. Он сел в одно из двух деревянных кресел и жестом предложил Майклу другое. – Я люблю тут сидеть и смотреть в окно, – сказал Хеггенер. – Вид открывается чудесный, даже в такое хмурое утро. – Он прочистил горло, словно собираясь сделать важное заявление. – Догадываюсь, – сдержанно добавил он, – что Ева уговаривала вас прекратить кататься со мной.

– Пару раз она затрагивала этот вопрос.

– Она мне сказала об этом.

Хеггенер отпил коктейль.

– Надеюсь, расхождение наших мнений не вызвало у вас чувства неловкости.

– Если бы я думал, что лыжи могут навредить вам, я бы так прямо и сказал.

– Ева – женщина с характером, она привыкла добиваться своего. Фанатично верит врачам. Чего нельзя сказать обо мне. Я сомневаюсь даже в том, так ли уж необходим Бруно этот укол, который делает ему сейчас ветеринар. – Он улыбнулся. – Да, чуть не забыл отдать вам ключ от коттеджа. – Хеггенер порылся в боковом кармане пиджака и извлек оттуда массивный железный ключ. Он подержал его на ладони, как бы взвешивая, и снова улыбнулся. – Ему не меньше ста лет. При необходимости им можно пользоваться как оружием. – Он протянул ключ Майклу. – Одного вам хватит?

– Пока я его не потеряю, – ответил Майкл. Он не сомневался, что у Евы есть второй.

– Видимо, мне не удастся покататься с вами на следующей неделе, Майкл.

– Очень жаль.

– Спасибо за вежливость. Ева настаивает на том, чтобы я поехал в Нью-Йорк и лег на обследование в колумбийскую пресвитерианскую больницу. Она слышала, там есть один доктор… – Хеггенер пожал плечами. – Время от времени она узнает о новом враче, – устало пояснил он. – В тот вечер, когда я выбросил все лекарства, у нас произошла сцена, каких еще не бывало. Она обвинила меня и, простите, вас в желании приблизить мой конец. Я говорю это для того, чтобы вы были готовы – она может заявить нечто подобное и вам.

Майкл не стал говорить, что Ева уже не может удивить его ни словами, ни поступками.

– Я еще не дал согласия. Но в конце концов, ради спокойствия… – Хеггенер не завершил фразу. – Зато вы получите возможность больше кататься с красивой мисс Хартли. Удивительно, что она не замужем. Такая обаятельная и хорошенькая молодая женщина.

– Она дорожит свободой.

Хеггенер понимающе кивнул.

– Это состояние легко переоценить. Помните старую поговорку – «Лучшее – враг хорошего»? Вы, кажется, женаты? Я не слишком любопытен? – поспешно добавил он.