Падающие в небеса - Азарий Лапидус

– Хорошо…

Сапожников остановил рукой Мотю, не дав ему закончить фразу, и продолжил:

– Ты прав. Меня вынудили согласиться работать с разведкой. Мой сын оказался в тюрьме, и за его освобождение я согласился встретиться с тобой.

Авдеев заелозил на стуле, его глаза забегали из стороны в сторону, останавливаясь то на одном, то на другом собеседнике. Ситуация выходила из-под контроля, было невозможно предположить, что еще может рассказать Сапожников. Антон Николаевич решил предпринять попытку сменить тему и вернулся к оставшемуся без ответа вопросу:

– Мотя, все-таки поведай, откуда ты берешь с такой регулярностью новые темы для своих открытий?

– Не перебивай! – резко сказал Сапожников и перевел взгляд на Липсица: – Видит бог, я не хотел причинить тебе боль, а знакомство с Софи было случайным совпадением. Я ее люблю!

Плечи Липсица передернулись от нервной дрожи. Конечно, у Софи, может, и должна быть личная жизнь, мужчины вокруг нее так и вьются, но представить в качестве пары дочери своего одноклассника, знакомство с которым было инспирировано спецслужбами, было выше отцовских сил. Вступать в дискуссию по поводу Софи он не собирался, поэтому просто пропустил сказанное мимо ушей, а Сапожников, наоборот, хотел до конца обсудить именно эту тему:

– Почему ты молчишь? Тебе трудно в это поверить? Почему? Потому что ты ее отец и я очень стар для нее?

– Нет.

– Потому что ты думаешь, что наша встреча подстроена?

– Нет.

Сапожников откинулся на стул, до него наконец дошло, что Мотя в принципе не желает обсуждать с ним его отношения с Софи. Значит, у него осталась одна возможность – пусть даже скороговоркой – рассказать то, что он чувствует.

– Я люблю Софи! Я не могу без нее жить. Случайно получилось, что мы встретились.

Липсиц кашлянул.

– Хорошо, не случайно. Нам подстроили встречу, но все остальное в наших отношениях было натуральным. Я влюбился в Софи без памяти. Неужели в это трудно поверить? Я не мыслю свою дальнейшую жизнь без нее. Поверь!

Липсиц сидел и смотрел перед собой отрешенно, потом демонстративно зевнул, показывая, что разговор нужно заканчивать и отправляться по домам. Авдеев заерзал на стуле, он явно не хотел уходить, не получив ответов на свои вопросы.

– Верит, верит! – сказал Антон.

– Хватит суфлировать, меня не интересует твое мнение! – резко бросил Сапожников. – Я уважаю Мотю, я виноват перед ним, и как только узнал о микрофонах, которые были в его доме, сразу же прилетел предупредить об этом, несмотря на те проблемы, которые у меня после этого могут возникнуть.

«Тьфу ты черт! – мысленно выругался Авдеев. – Только этого в конце разговора мне не хватало!»

Липсиц же, напротив, очень обрадовался произнесенным словам, воспрял духом, его глаза заблестели.

– Не переживай, на следующий день после твоего отъезда ко мне в дом приехали специалисты и осмотрели все места, в которых ты находился. Ни одного микрофона тебе поставить не удалось. А тот, который ты так профессионально перекинул мне на костюм, сняли вчера. Так что твоя миссия полностью провалилась. Не так ли? – обратился Липсиц к Авдееву.

– Да.

– Ну, вот видишь, а ты так переживал. Можешь больше не расстраиваться, у меня все нормально.

– Ты не прав! Они узнали, где находится твоя лаборатория и еще о чем-то, что я не знаю.

– Успокойся, все под контролем. У этих ребят служба такая – одни прячут, другие ищут, правильно, Антон?

– Вроде того, – улыбнулся Авдеев, – ты очень мудро сформулировал, великолепный девиз для разведслужб: «одни прячут, другие ищут». Надо будет продать идею нашему пресс-секретарю. – Не забудь только объявить, кто автор этого девиза.

– Хорошо. Кстати, а все-таки, что записано в твоей знаменитой тетради?

– О, я смотрю, вы успели использовать тот микрофон, что установили на мой пиджак. Молодцы, филигранно сработали. Ты, Миша, долго тренировался? Хотя нет, ты здесь ни при чем. Как объяснили наши «спецы», во время какой-нибудь публичной встречи коллеги Антона приблизились ко мне и отсканировали параметры моего персонального излучения. Эти характеристики индивидуальны у каждого человека и неповторимы, как, например, отпечатки пальцев или радужная оболочка глаза. Дальше настроили на них микрофон, и он при определенном сближении «перепрыгнул», как блоха, от тебя ко мне.

– Я даже не знал, что микрофон был на мне, а уж то, что при прощании я его перекидываю на тебя, и догадаться не мог, – удивленно произнес Сапожников.

– Антон, это правда? – Авдеев промолчал, но Липсиц уже научился расшифровывать его молчание. – Ну что же, в этом случае, Миша, еще один минус тебе перевожу в плюс. Так, глядишь, и до реабилитации недалеко! Ладно, хватит, уже спать пора. Пойдемте по домам, господа, или к вам лучше обращаться по-прежнему – товарищи? – Липсиц поднялся из-за стола.

Сапожников тоже встал, но Авдеев не тронулся с места:

– Подожди, расскажи про тетрадь.

– Как-нибудь в следующий раз, – зевая, проронил Липсиц.

Глава 21

Прошел почти год с момента окончания школы, шел март 1974 года. Матвей Лифшиц с замиранием сердца дожидался письма, разрешающего семье выезд за рубеж. Он окончил школу в шестнадцать лет, семнадцать ему исполнилось только в конце ноября, и это было единственной причиной, позволившей ему избежать весеннего призыва в Советскую Армию. А вот удастся ли не отправиться на службу в армию осенью, было под большим вопросом. Семья, состоящая из трех человек – родителей и их единственного сына, планировала выехать не позже мая, прождав год после подачи документов, как обычно происходило у эмигрантов, не связанных с государственной тайной и не имеющих никаких других обязательств. А какие обязательства могли быть у преподавателей музыки и истории, не имеющих ученых степеней и званий? Даже их высшее образование – консерватория у мамы и университет у отца – не являлось препятствием для отъезда. Тем не менее семья ждала уже несколько месяцев, и никто не мог сказать точно, когда же они получат заветное разрешение на выезд.

Раздался звонок в дверь, Матвей в предвкушении чуда бросился открывать. На пороге стоял сияющий отец, а в его руках была бумага, по-видимому, та заветная, давно ожидаемая.

– Все, можем собираться!

– Здорово! – возбужденно воскликнул Матвей, но в сердце тут же защемила тоска: теперь уже стало окончательно понятно, что он покидает Родину, и, похоже, навсегда.

Поезд в Вену пришел с точностью до минуты. Для семьи Лифшицев начиналась новая жизнь. Сейчас они согласно инструкции должны были поехать на заранее снятую квартиру, провести там от четырех до семи дней, а потом получить билеты и направление в Италию, в лагерь для эмигрантов, дожидающихся отправки в Соединенные Штаты. Еще в Москве на семейном совете было принято решение, что, имея дальних родственников как в Израиле, так и в США, Лифшицы поедут в Америку. Религиозных мотивов для отъезда из России у них не было, а с точки зрения экономических возможностей Штаты давали значительно больше преимущества, да и Матвею с его гениальными способностями там легче будет найти достойный университет.

Трехкомнатная квартира, в которую их привезли, предполагала наличие трех семей, таких же, как Лифшицы, или на одного-двух человек больше. Район, в котором размещалось жилище, был не центральным, и отец сразу же по прибытии, оставив немногочисленный багаж, пошел узнавать, как добраться до исторического центра города. Глава семейства очень хорошо говорил по-немецки, поэтому, увидев местного жителя, стоявшего у соседнего дома, быстро выяснил, что до центра идет прямой автобус и поездка занимает минут двадцать-тридцать.

– Ну что, дорогие мои, поехали смотреть Вену – город музыкантов и императоров. Готов выступить экскурсоводом – я вам расскажу и покажу много интересного.

Мотя не удивился словам отца, тот был человеком энциклопедических знаний и наверняка, направляясь в Австрию, проштудировал не один десяток книг, посвященных великим австрийцам и их знаменитым городам.

Действительно, экскурсия была потрясающая, за два часа Лифшицы увидели столько, сколько неорганизованные туристы не осмотрят и за две недели. Мать Матвея, как всегда, восхищалась своим мужем, только время от времени поглядывала на часы, боясь опоздать на инструктаж, который должны были провести с ними представители еврейской эмиграционной службы.

Когда уже совсем не осталось времени, Матвей увидел большой книжный магазин и с мольбой в голосе обратился к родителям:

– Разрешите только пять минут посмотреть, что там продается.

Отец знал страсть сына к чтению, особенно к книгам по математике и физике. Он вопросительно посмотрел на жену, та, улыбнувшись, кивнула в ответ.

– Ладно, беги. У тебя есть пять минут, мы пока с мамой посидим, покурим.

Матвей стремглав заскочил в магазин и увидел сидевшего за прилавком пожилого человека лет шестидесяти пяти. У него были абсолютно белые волосы и такая же белая борода. Он читал книгу и сначала поднял голову из вежливости, а потом посмотрел на юношу с нескрываемым любопытством. Матвей в это время уже крутил головой на сто восемьдесят градусов, старясь за отведенное родителями время найти наиболее интересные книги. От этого занятия его оторвал голос продавца, прервавшего чтение: