Семья Рубанюк - Евгений Поповкин

— Я не оголец, я Гаврюшка, — поправил его паренек. — Дедкину хату спалили, потому и плакал.

Он всхлипнул коротко, без слез.

— И ты видел, как они палили?

— Ага.

Гаврюшка, шмыгая носом и проглатывая слова, торопливо начал выкладывать:

— Они пришли, а дедка до вас ходил. Потом они его спросили, а он ругался. Он серди-и-и-тый, наш дедка. Тогда один ка-а-а-ак ударит его, а дедка — его. Тогда дедку схватили, а один хату запалил.

— А ты сидел на дубе и плакал?

— Ага. Дедку было жалко… и хату… Дедку они с собой повели.

— Вот же ироды! — гневно произнесла Наталья. И, заметив, что парнишка снова собирается заплакать, поспешила утешить его: — Может, отпустят твоего деда. Что он им плохого сделал?

— Ну, а дорогу на Умань знаешь, Гаврюша? — спросил Петро.

— Ага. Я вас доведу, только… чтоб солдат этих проклятущих побить. Вы их не боитесь? Нет?

Петро кинул многозначительный взгляд в сторону Шумилова.

— Как, Павел, боимся? Разъясни хлопчику.

— Ладно, ладно, — угрюмо буркнул Шумилов. — Давайте не терять времени.

Гаврюшка шагал впереди так уверенно, что все, глядя на вихрастый затылок и мелькающие крепкие ноги, одобрительно улыбались. Михаил хромал позади, опираясь на вырезанную для него Домбровецким палку, И время от времени молил:

— Скажите, пусть не летит так. Отстану!

Солнце, пробиваясь сквозь сплетение ветвей, палило нещадно. Спустя часа полтора Гаврюша, миновав оставшееся слева село, вывел их к просеке и остановился. Он подождал, Пока подошли Михаил и Наталья.

— Вот так, — видимо подражая деду, степенно принялся объяснять мальчик. — Пойдете прямо, верстов три, потом будет большая сосна. Она одна там. От сосны возьмете направо и никуда не свертайте, пока не выйдете на сошу. Та соша и идет на Умань.

Он попрощался со всеми за руку, отошел несколько шагов и пустился бежать вприпрыжку.

Сосну разыскали через час с небольшим. Петро предложил, не задерживаясь, двигаться дальше, но Наталья зароптала.

— Рад, что сам здоров, как бугай, — накинулась она на Петра. — Ты на Мишку погляди! Из последних сил выбился. Пошагай, как он, на одной ноге, узнаешь!

Михаил и в самом деле выбился из сил. Он молча лежал на траве, недвижно уставившись в небо и тяжело дыша.

Когда стемнело, Шумилов улегся рядом с Мамедом и долго ворочался, вздыхая. Перед рассветом Наталья, проснувшись раньше всех, увидела, что место, где он лежал, было пусто.

Она растолкала Петра.

— Вставай, Павел ушел…

— Винтовку оставил? — с неожиданным спокойствием осведомился Петро.

— Сейчас погляжу… Это не его?

— Моя, — откликнулся Мамед.

— Моя со мной, не галдите, — сказал из темноты негромко Шумилов. Он подошел ближе и произнес еще тише: — Разговаривают где-то недалеко. Я уже час слушаю. И моторы гудели.

Он осторожно, стараясь не производить шума, сел.

— Вот послухайте…

Несколько минут молчали. Но в лесу лишь слышалось посвистыванье пташек да шорох в верхушках деревьев.

— Трусоват ты, Павел, — сказал беззлобно Михаил.

— Ну, что я, стану выдумывать? — обиделся Шумилов. Позже, когда рассвело и они двинулись дальше, Шумилов, шагая рядом с Петром, сказал грустно:

— Ты вот зря серчаешь на меня. Знаешь, как жить хочется!

— А мне, думаешь, жить не хочется? Мишке, Мамеду не хочется? Только вопрос — как жить. Под сапогом у фашиста? Какое же это житье?

Внезапно, совсем близко впереди два голоса с сильным немецким акцентом крикнули:

— Рус, останафлифайся!

— Бросай финтовку! Шнель! Быстро!

Автоматная очередь полоснула в тишине и отдалась эхом.

— Ложись! — крикнул Петро, срывая с плеча винтовку. — Засада!.. Отползай!

Он успел заметить, как Домбровецкий, шедший впереди, выхватил пистолет и, не целясь, выстрелил несколько раз в чащу. Тахтасимов, отбежав к кустам, палил в том же направлении.

— Отползай! — крикнул Петро Михаилу и пригнул голову от близкого выстрела Шумилова.

Тотчас же сзади, шагах в тридцати, затрещало несколько автоматов. Наталья кинулась в сторону и скрылась в кустарнике.

Шумилов, лежа рядом с Петром, быстро перезарядил винтовку Он бил в чащу раз за разом.

Домбровецкий вдруг странно дернулся и, ломая кусты боярышника, упал.

— Беги! — крикнул Петру Шумилов, не поворачивая головы. — Я их задержу.

По выстрелам и отрывистым, злым возгласам Петро заключил, что гитлеровцев немало. Мамед и Михаил уже отползли в чащу. Домбровецкий не шевелился.

— Давай в лес, Шумилов! — приказал Петро.

Броском он достиг кустов, затем, петляя и сгоряча натыкаясь на ветки, побежал в глубину леса. Его подстегивали резкие окрики сзади, частые разрозненные выстрелы.

У яблони-дичка он заметил Наталью, вытиравшую на щеке кровь.

Переждав, пока улеглась поднявшаяся из-за них суматоха среди немецких солдат, Петро оставил Наталью в надежном месте, а сам пошел на розыски товарищей.

Лес был густой, запущенный. Петро останавливался, осторожно свистел… В ответ — ни звука!

Потеряв всякую надежду разыскать Михаила, Мамеда, Шумилова и опасаясь, как бы не заблудиться, не потерять и Наталью, Петро прекратил поиски.

— Не может быть, чтобы они в плен попали, — сумрачно сказал он Наталье, поджидавшей его с все возраставшим волнением. — А вблизи нигде нет.

— Как они в лес ушли, я сама видела, — ответила Наталья. — Где-то, как и мы, разыскивают нас…

Село Белозерье прижалось к лесу. У желто-зеленого ельника, сразу же за неглубоким оврагом, густо поросшим травой и белыми цветами, отсвечивали на закате медным блеском окна хаток.

Петро с Натальей пришли в Белозерье перед вечером.

Прежде чем пойти в село, они постояли у крайних от леса тополем с черными грачиными гнездами.

На большом ровном выгоне с криком гонялись друг за другом мальчишки, в овраге паслись рыжие телята. Ни телефонных проводов, ни серых или пятнистых закамуфлированных машин, на которых ездили фашисты, видно не было.

— Кажется, на ночлег мы тут устроимся, — сказал Петро.

— Должны бы.

Позади осталось много исхоженных дорог и тропинок Киевщины, десятки сел, лесов и деревушек. В Вишнеполе, подле Умани, Петро раздобыл у сапожника-инвалида поношенные штаны и пиджак, переоделся. Его не оставляла мысль о том, что где-то в лесах есть партизаны и он их разыщет. Держать при себе оружие было опасно; Петро отдал сапожнику свою винтовку, а сам носил под рубахой, за поясом подобранный на дороге пистолет. Давно не бритый, почерневший, он казался пожилым крестьянином.

Время от времени, прячась даже от Натальи, Петро извлекал из-под сорочки знамя, развертывал его. Это знамя, спасенное от врага, было для Петра символом советской власти, свободы, непоколебимости и стойкости. Оно вело его через все испытания и опасности к своей родине, к своей армии.

Петро бережно складывал полотнище и, спрятав его, шел к своей спутнице.

Наталья похудела, тоненькие бороздки прорезали ее лоб, под глазами легли коричневые тени, но она была все такая же бодрая, опрятная. Она ухитрялась и в трудных условиях скитаний тщательно следить за собой.

Постояв минут пятнадцать и окончательно убедившись, что оккупантов в селе нет, Петро еще раз сказал:

— Здесь сегодня и заночуем, Наталка.

К оврагу ковыляла, помахивая хворостиной, старуха. Она остановилась, приложив руку к глазам, посмотрела на Петра и Наталью и похромала дальше. Длинная косая тень прыгала за ней по зеленой, мураве.

Когда бабка, найдя свою телушку, погнала ее домой, Петро подошел. Старуха оказалась бойкой и словоохотливой. Петро узнал у нее, что в селе фашисты стоять опасаются, но наезжают сюда почти каждый день.

— Ну, а людей не трогают? — спросил Петро. — Не забирают, не казнят?

— Пока бог миловал. Не казнят… А курей — считай, сынок, что не осталось в селе. Увидят курку, кидаются на нее пять-шесть барбосов. Пока не поймают, покою им, гыцелям[24]; нету…

Старуха, забыв о телке, подперла ладонью сморщенную, как дубовая кора, щеку:

— Такие они ненаедливые, все чисто забирают, жрут, скажи, как никогда не ели. Тьфу, прости господи! Тесто в диже подходит — солдата с ружьем становят. Как испечется хлеб, оставят одну хлебину, остальное все забирают.

Все эти повадки фашистских захватчиков были Петру давно известны по рассказам жителей, и он, не дослушав, спросил:

— Переночевать у вас, бабуня, не найдется где? Я не один. С жинкой. Идем в Смелу, до ее родителей.

— Невестку мою спросить надо. Мы с ней живем. Сынок мой Павлушка на войну еще спервоначалу забран. Спросим Харитину, места, слава богу, хватит. Хата большая.

Петро подозвал Наталью. Они пошли следом за бабкой.