…Но еще ночь - Карен Свасьян

Я не знаю, кого еще, кроме меня, имеет в виду Перцев, говоря о русскоязычных переводчиках Ницше (не Бермана же и не Франка, в самом деле). Судя по всему, ему понадобилось это обобщение, чтобы избежать анекдотического:«Переводчиков Ницше следует делить на русских и Свасьяна» . Но, наверное, лучше было бы ему попасть в анекдот, чем обобщить случай до «русскоязычных» ; смешная асимметрия сопоставления не напоминала бы столь явно бандитскую логику из одного виденного нами с Перцевым в детстве фильма: «В Техасе банк должны грабить только техасцы» . Соответственно: на русский должны переводить только русские. Те, потому что: как же иначе. Эти, потому что: чутье.

Ситуация усложняется тем, что Перцев не просто философ-критик, а, как оказывается, еще и профессор. Это обременяет мою реплику (ничего личного!) дополнительной заботой. Придется, говоря о нелегкостях переводческого ремесла, то и дело коситься на фатальную проблему, которую — в свое время и, очевидно, на все времена — элегантно решил граф Делянов (русскоязычный, кстати), министр народного просвещения. На вопрос, почему Владимир Соловьев не профессор, министр ответил: «У него мысли» .

В статье разобрано множество примеров. Я ограничусь немногими, чтобы сберечь время, да и просто из экологических соображений. Когда врач-бактериолог собирается исследовать какой-то пораженный инфекцией участок, он ведь тоже осматривает не каждый сантиметр, а берет пробы, по которым и определяет затем качество и степень заразы.

Перцев говорит о «языковом чутье» . Мне вспоминается при этом педант, изображенный Тиком. Разумеется, педант мог бы быть как «русским» , так и «русскоязычным» ; решающим оставалось бы не это, а то, что он одинаково смешон на всех языках. Педант у Тика[188]жалуется: «Когда человек только сравнивает один предмет с другим, то он уже лжет. „Утренняя заря рассыпает розы“. Есть ли чтонибудь глупее? „Солнце погружается в море“. Чушь! „Вино ярко-рубинового оттенка“. Ерунда! „Утро пробуждается“. Нет никакого утра, как же оно может спать? Это ведь не что иное, как час восхода солнца. Проклятие! Ведь солнце даже не восходит — и это уже бессмыслица и поэзия. О, если бы мне была хоть однажды дана власть над языком, как бы я бы его очистил и вымел!.. О проклятие! Вымести! В нашем лгущем мире нельзя обойтись без того, чтобы не говорить бессмыслицы!» — Это случай крайне интенсивной, образцовой бездарности, к которой люди бездарные могут приближаться асимптотически.

Формально Перцев работает в два приема. Один раз, добросовестно, когда цитирует вместе с переводом и оригинал. Другой раз, когда обходится без оригинала. Впрочем, по существу это ничего не меняет.

Так, Заратустра восклицает в просмотренном и отредактированном мною переводе Антоновского: «Горе мне! Куда девалось время? Не опустился ли я в глубокие родники?» Перцев приводит оригинал: «Wehe mir! Wo ist die Zeit hin? Sank ich nicht in tiefe Brunnen?» Дальше Тик. Перцев: «Есть на свете люди, которые ни разу в жизни не видели родника. Им остается только положиться на авторитетное мнение специалистов из Института лингвистических исследований Российской Академии наук. Там полагают, что родник — это водный источник, бьющий, текущий из глубины земли». Короче, родник выходит на поверхность земли, образуя небольшую лужицу. «Теперь поставим такой вопрос: как в эту лужицу можно опуститься?» Очевидно, это и есть смешное, от которого по ночам просыпаются семьи. «Конечно, входить в родник никому в голову не приходит. Во-первых, вода в нем просто ледяная. Во-вторых, к родникам в народе относятся с благоговением — как к божьему дару. Над тем, кто поганит чистую воду грязными сапожищами, могут учинить самосуд. Но даже если представить себе безумца, который забрел в родник по колено, […] для того, кто знает и чувствует русский язык, совершенно ясно: опуститься в родник можно, только сев в холодную лужу».

В чем тут проблема? Слово Brunnen должно быть как-то переведено! Как же? Перцев находит в словаре три варианта: колодцы, родники и шахты. Колодцы он отвергает, как «явную несуразицу» . Остаются (словарно: южнонемецкие) родники и (наверное, рурские, а для русского слуха, скорее, кузбасско-донбасские) шахты. Антоновский — faute de mieux — выбрал родники. Понятно, что это небезупречно. Безупречными были бы колодцы, но именно в немецких, а не русских коннотациях. Перцев, очутившись между Сциллой колодцев и Харибдой родников, выбрал шахты. Но с (русскими) шахтами дело обстоит несуразнее, чем с (русскими же) колодцами. Если в глубокие родники можно еще опуститься в переносном смысле, то есть не садясь задом в холодную лужу, а переносясь духом к мертвым, силою которых и рождается родник жизни, то представить себе Заратустру шахтером не решились бы даже профессиональные кабаретисты. Перцев, выбравший шахты, рекомендует перевести их как глухие подземелья. Tiefe Brunnen — глухие (?) подземелья (= шахты). Наверное, это и есть те тонкости и нюансы языкового чутья, которые он имеет в виду.

Далее следует ряд примеров без параллельных оригиналов. Заратустра: «Счастье найдено нами, — говорят последние люди, и моргают» . На что Перцев: «Вообще-то, моргают все люди — не только последние, но даже самые что ни на есть великие. А вот подмигивают — со значением! — только самодовольные тупицы, которые считают себя хитрованами, знающими, что к чему в жизни» . То, что способность подмигивать приписывается «только» самодовольным тупицам, тогда как все прочие моргают, — довольно смелое утверждение. Можно было бы уже по нему одному составить себе ясное представление об уровне перцевской апперцепции. Но речь не о Перцеве, а о Ницше. У Ницше: «„Wir haben das Glück erfunden“ — sagen die letzten Menschen und blinzeln» . Blinzeln и значит моргать, непроизвольно. Подмигивать было бы: zublinzeln , или zwinkern . Конечно, последние люди, которых Перцев по ему одному известным причинам производит в «тупиц» и «хитрованов» , могли бы и подмигивать, «со значением» ; наверное, они и подмигивали самому Перцеву,

когда он писал о них: ты, мол, раскусил нас, тогда как те другие простофили думают (и переводят), что мы тупо моргаем от счастья.

Еще пример: «…Этот, увидев, что его соперник побеждает его, потерял голову и канат; он бросил свой шест и сам еще быстрее, чем шест, полетел вниз, как какой-то вихрь из рук и ног» . Комментарий Перцева: «Какая же неведомая физике сила придала несчастному канатоходцу бешеное вращение — словно в экзотических фильмах про летучее каратэ?» Вопрос, еще раз, следовало бы адресовать не переводчику, а автору, который демонстрирует это каратэ в оригинале: «Dieser aber, als er so seinen Nebenbuhler siegen sah, verlor dabei den Kopf und das Seil; er warf seine Stange weg und schoß schneller als diese, wie ein Wirbel von Armen und Beinen, in die Tiefe». Перевод абсолютно адекватный. Наверное, у Перцева канатный танцор упал бы иначе, но это уже были бы их (Перцева с танцором) проблемы.

Аналогично обстоит с ницшевскими «десятью смехами» . Проблема даже не в том, что Перцев снова не цитирует оригинал. Проблема в том, что, будь он немцем, не переставая быть Перцевым, он потешался бы и над оригиналом («die zehn Gelächter») , как потешались же в свое время другие Перцевы над хлебниковскими смехачами[189].

Еще один образчик, на этот раз, ко всему прочему, и наглого перевирания. Заратустра: «Сон колотит меня по глазам. […] Поистине, тихими шагами приходит он ко мне, лучший из воров, и похищает у меня мысли […]». В оригинале: «Der Schlaf klopft mir auf mein Auge. […] Wahrlich auf weichen Sohlen kommt er mir, der liebste der Diebe, und stiehlt mir meine Gedanken». Перцев резвится: «Неужели столь безумное косноязычие, которое колотит тихо, как вор, всерьез притязало на то, чтобы стать пятым Евангелием?» Но где же он взял «колотит тихо, как вор» ! Или он рассчитывает на то, что не заметят! Есть ведь такие воры, которые воруют открыто и нагло, у всех на глазах, полагая, иногда не без оснований, что так это будет меньше бросаться в глаза. У Ницше сон приходит тихо, как вор, а, придя, колотит (можно было бы и: стучит) в глаза, как в дверь, — чтобы войти. Сон, подкравшийся, как вор, колотит Заратустру по глазам — пока тот не провалится в сон. Согласен, так не скажет ни один профессор, но ведь не зря же Заратустра ушел из страны этих раскрашенных горшков и хлопнул еще за собою дверью.

Перцеву мало; он устраивает раунды, в которых стравливает «русскоязычного» , меня, с дореволюционным «русским» А. Николаевым. Победа присуждается, конечно, «русскому» , хотя достается порядком и ему. Вот несколько примеров: Ницше: «Habe ich noch Ohren?» . Я перевожу: «Есть ли у меня еще уши?» . Николаев: «Слышу ли я?» Перцев решает в пользу Николаева, потому что «сомнение лирического героя в наличии у него ушей звучит несколько комично» . Но в таком случае комичен, по Перцеву, именно Ницше, который почему-то обычному для немца: «Höre ich noch?» (Слышу ли я еще?), предпочитает необычное: «Есть ли у меня еще уши?» Если Перцеву кто-то скажет: «Есть ли у тебя голова на плечах?» , а он, полагаясь на свое языковое чутье, сочтет вопрос «несколько комичным» , он лишь подтвердит этим обоснованность подозрения.