Пророк - Анатолий Юркин

— А как ваше племя относится к траве?

— Трава — волосы племенного божества.

— Бог создал людей и животных равноправными, но люди погубили животных, и они превратились в камни, деревья и траву, — высказался Фаддий.

— Животные произошли от людей или люди ведут начало от животных? — засомневался вождь. — Непонятно.

Мысленно Лориан готов был согласиться с вождем.

— Капли дождя — души и слезы животных, возвращающиеся на Перунику, — витиевато высказался вождь, и у Фаддия не было возражений против красивых слов.

Вождь заговорил с воодушевлением:

— Соворот создал прекрасных животных, но тот, чье имя непроизносимо, превратил часть животных в грязных и жадных людей. Соворот рассердился и забрал к себе животных на небо, а чтобы очистить людей, спустил огонь с неба на землю. Огонь — единственное животное, которое не бросило человека в беде. Пока есть костер, люди выживут. Люди нашего племени считают, что разжечь костер — значит дать ему и себе новую жизнь.

Лориан напряг слух: костер — живое существо? Вождь продолжал, заметив, что увлек слушателей:

— Увидев пламя на Перунике, души угасших предков хотят спуститься с холодных небес. Всем известно, что они не могут дойти до звезд. Звезды представляются душам умерших большими небесными кострами.

— «Вкушать» — привилегия животных, попавших на небо, — Фаддий сделал попытку атаковать собеседника, — но огонь «вкушает» сухие деревья и ветки. Огонь всеяднее любого другого существа.

— Дождь тоже живое существо? Дождь ведь может облизать любой предмет, оставив капельки слюны на каждом из нас.

— Дождь не меняет форму предмета. Огонь меняет, после огня всякий предмет становится намного легче.

Фаддий дотронулся до одного из самых массивных перстней:

— Этот перстень даже огню не по зубам.

На этом обсуждение религиозных проблем прервалось. Собеседники перешли к обозначению позиций в политических вопросах:

— Раздробленность Перуники на племена — зло или благо?

И, как издавна повелось в Перунике, заговорили о животных. Лориан впервые услышал, что возвращение животных может кого-то и не радовать.

— Ну и хорошо, что нет животных.

— ?

— Вернутся животные, вернутся и враги человеческие. Не о волках и драконах речь идет. О малюсеньких кровопийцах. Крохотные птички станут летать, клевать и пить кровь у человека. По вечерам у воды их будет так много, что и закатного солнца не увидите. Или вот, такие малюсенькие волки, бывает, прыгают по человеку. Когда-то маленькие волки ушли, но оставили после себя страшную болезнь — песочную чесотку. Если они вернутся, что будет? Нет, мы и без животных проживем. Больше бы рабочих рук в поле, больше земли засеем.

Спорили, спорили, но сошлись на том, что люди лишены потребности в еде в наказание за каннибализм. Воспоминание о людоедстве поддерживает в них отвращение к еде. Костер — единственный каннибал, которого боги не наказали.

Выяснилось, что рословичи мечтают объединиться с каким-нибудь племенем для создания сети оросительных каналов. Пока же приходится даже почетных гостей угощать плохой водой. Затем гостей отвели в окраинную хижину. В стенах были дырки размером с кулак взрослого мужчины.

— Местный старший бог Соворот мне вполне симпатичен, — признался Фаддий.

— А мне нравится, что становище…

— Становище, — перебил Лориана провожавший их юноша, тот самый Напролик, спор с которым ознаменовал их знакомство. — Какие словечки в ходу у твоего племени. Забудь их. Не «становище», а «деревня».

Лориан продолжал:

— …деревню они основали на реке Омока.

Фаддий вдруг проявил интерес к перепалке молодых людей:

— Ты не сказал «а мне нравится» повторно.

Лориан не понял слов старшего товарища. Фаддий улыбнулся:

— Провожатый тебя перебил, но ты не стал повторять начало фразы. Ты спокойно продолжил мысль. Юноша, ты старика Фаддия переспоришь… лет этак через шесть- восемь, хо-хо.

— Здорово, — пробормотал Лориан, устраиваясь ночлег.

— Ты о чем? — поинтересовался Напролик:

— Я хочу сказать, что мне нравится, когда племенем управляет мужчина, а не старухи, выжившие из ума.

Фаддий проворчал, ворочаясь с боку на бок:

— Ох уж эти мне речные глиняные свистульки. И где он только нахватался этих словечек? ему «нравится», ему «не нравится»… деревенщина.

— Я тоже хочу быть благородным. Что для этого необходимо?

— Пей воду с целебными красителями и ароматизаторами, обязательно станешь истинным представителем голубой крови, — отшутился засыпающий Фаддий.

Не поняв иронии, Лориан полночи продумал над его ответом. Утром спросил:

— Пить горькую воду и не плеваться — благородно?

— О, — застонал Фаддий. — Настырный мальчишка с дурацкими парадоксами меня доконает.

Утром он обратился к старейшинам племени:

— Мы благодарны вам, рословичи, но нам пора идти дальше.

Старейшина племени обратился к Фаддию с просьбой оставить Лориана на минуту для разговора. Старейшина племени обратился к малолетнему гостю:

— Будешь у нас гонцом? Посыльным? Порученцем? Это почетная работа. Многие подростки племени гордились бы таким предложением.

Вождь помолчал, а потом произнес, пристально глядя на Лориана:

— Наш шаман сильно постарел…

Но и на это двусмысленное предложение Лориан ничего не ответил. Он догнал попутчиков на ближайшей поляне. Фаддий удовлетворенно хмыкнул. За деревней к ним неожиданно присоединился Напролик:

— Возьмите меня с собой.

— Зачем ты уходишь от родного племени? — спросил Фаддий.

— Вы в дороге. У вас будут разные приключения. Что мне сиднем сидеть на трех семавитах? Я мир хочу увидеть.

— Не путешествие мудреца, а просто детская прогулка какая-то. Мне нужно много-много носовых платков: вытирать всем носики в дождливую погоду.

«Словом, наша с тобой беседа продолжается», — любил повторять Фаддий. Лориан непроизвольно заимствовал забавную привычку начинать предложения с выражения «словом».

Как было бы здорово, если бы и другие мальчишки его племени узнали о Фаддии! Как Лориану хотелось бы сохранить слова и жесты мудреца! Но нет, не дано. Все уходит в воздух, все исчезает сразу по произношении, по совершении действия. «Время, — впервые задумывается Лориан, — как ты коварно». С той поры они стали называть ночные остановки «семавитами».

Фаддий немолод, спалось ему беспокойно: то ноги ломит, то в спине колет. Проснувшись, мудрец ходил надутый и мрачный, сердясь на весь свет за дурное самочувствие, бурча себе под нос что-то неразборчивое.