Шпион особого назначения - Андрей Троицкий

На этот раз пряжка чирикнула по зубам Тарасенко. Колчин отступил назад, в номер. Свободной рукой полез в карман, но пистолет лежал в другом, правом кармане.

– Пу, пу, пу, – Тарасенко выплюнул изо рта зубы, выбитые пряжкой. – Пу.

Кровь из рассеченного лба заливала глаза. Он почти ничего не видел, только ощущал кожей близкое горячее пламя.

Из ближней комнаты выбежала женщина с растрепанными волосами. Путаясь ногами в длинной ночной рубашке, она вихрем пронеслась по коридору мимо мужчин. Через секунду ее босые пятки уже стучали по ступеням лестницы. Из левого крыла коридора тоже показались какие-то люди, они бежали к лестнице.

Из соседнего с душевой комнатой номера выскочил седой немец, в майке без рукавов и подштанниках небесно голубого цвета. Он не успел надеть на себя ни рубашки, ни штанов, зато успел нацепить на нос очки в золотой оправе. Мужчина бросился вперед, но тут увидел впереди себя полосу огня. Остановился и стал задом пятиться в конец коридора к окну, за которым находилась площадка внешней пожарной лестницы. Обеими руками мужчина поддерживал подштанники со слабой резинкой, чтобы не потерять их по дороге. Он подскочил к окну, поднял раму.

Подштанники свалились с живота, съехали по бедрам вниз и повисли на коленях. Сквозь дым, летящую по воздуху сажу и копоть можно было издали увидеть бледный, как молодая луна, зад.

Мужчина перекинул одну ногу через низкий подоконник, наступил на широкую, огороженную ржавыми поручнями, площадку пожарной лестницы и зачем-то оглянулся назад. Тарасенко вскинул пистолет и несколько раз выстрелил на звук. Когда грохнул второй выстрел, мужчина вдруг остановился, расставив ноги по сторонам, сел на подоконник. Очки слетели с носа. Он схватился ладонью за шею, из-под пальцев брызнула кровь. Мужчина прислонился спиной к стене, уронил голову на грудь и больше не пошевелился. Кровь лилась из простреленной шеи, как вода из крана.

Колчин выстрелил с бедра, держа пистолет в левой руке. Первая же пуля вошла Тарасенко под ребра, сбила его с ног. Теряя равновесие, он пальнул в потолок, упал. На лицо посыпалась сухая штукатурка. Тарасенко выпустил последний патрон в сторону своего врага, но пуля застряла в дверном наличнике. Колчин шагнул в коридор, прикончил его выстрелом в голову. Пуля вошла точно между глаз. В коридоре стало так жарко, что дышалось с трудом.

Колчин сбросил ремень с руки, стал задом отступать к лестнице. – Пожар, – закричал Колчин. – Выходите все. Пожар.

События развивались так быстро, что Ломков, находившийся в номере Колчина, потерял их нить. Он видел женщину в длинной рубахе, пробежавшую в сторону лестницы, но затем услышал выстрелы, но не рискнул высунуться, боясь угодить под пулю. Он медленно, шаг за шагом, отступал к окну, смотрел, как быстро огонь расползается, подбирается все ближе к нему. Пару минут Ломков ничего не предпринимал, прикидывая варианты отступления. Но вариант оставался лишь один – рвануть к двери, проскочить огонь на полном ходу. Ломков успел надышаться дымом и наглотаться копоти. Если и дальше оставаться здесь, то поджаришься, как кусок мяса на вертеле заснувшего шашлычника.

Ломков втянул в себя горячий воздух, рванулся вперед, перепрыгнул горящую разломанную дверь, перелетел порог номера. Оказавшись в коридоре, проскочил полосу огня, рванулся дальше и грудью натолкнулся на Колчина, в момент столкновения не устоявшего на ногах. Колчина шатнуло в сторону, он потерял равновесие, присел на одно колено, пистолет вывалился из пальцев и отлетел куда-то в огонь.

В эту секунду Ломков увидел лежавшего на полу Тарасенко, окровавленное лицо, черную дырку между глаз. Ботинки Тарасенко горели, а брюки дымились и готовы были вспыхнуть. Человек, за которым они пришли в пансион, как ни странно, оказался цел и невредим. Колчин уже поднялся на ноги. Пистолета у Ломкова не было, в трудных жизненных ситуациях он больше полагался на финку или кулаки, чем на ствол. Он выхватил из внутреннего кармана куртки нож фабричной работы с пятнадцати сантиметровым обоюдоострым клинком, деревянной ручкой и латунным тыльником.

Ломкова и Колчина разделяли всего два шага. Ломков держа нож прямым хватом, отвел руку назад для удара. Он хотел воткнуть нож в живот противника снизу, затем вытащить его. Снова воткнуть и крутануть рукоятку на девяносто градусов. Без сомнения, это ранение окажется смертельным.

Но Колчин двигался быстрее. Он ударил основанием ладони в верхнюю челюсть Ломкова, под нос. Отступил на шаг, двумя ладонями захватил руку, в которой Ломков сжимал нож, рванул руку вверх, нырнул под нее. А затем резко опустил захваченную руку так, что Ломков сам животом напоролся на собственный нож. Колчин разжал пальцы, отступил на шаг.

Ломков согнулся пополам, повалился на колени, он дернул за рукоятку ножа, стараясь вытащить клинок из живота. Но сила, которой славился Ломков, испарилась, ушла, как вода в песок. Пальцы сделались влажными, непослушными. Они скользили по рукоятке ножа, не могли за нее зацепиться. Язык вывалился изо рта Ломкова, с языка капала кровь.

Колчин хотел повернуться к лестнице, но не успел… Шкилю удалось сбить с себя огонь, когда Тарасенко был уже мертв, а Ломков доживал последние минуты. Шкиль на карачках полз к лестнице, когда за его спиной завязалась драка, тут он поменял решение, развернулся и пополз в обратном направлении. Куртка, свитер и рубаха прогорели насквозь. Дырявая одежда еще дымилась, лицо Шкиля сделалось страшным, на этом черном нечеловеческом лице блуждала дикая идиотическая улыбка и блестели оскаленные острые зубы. Его плоть горела от ожогов, а душу разрывали ненависть и жажда мести.

Передвигаясь на карачках, как собака, Шкиль рванулся к Колчину, повис у него на правой ноге, прокусил брючину, глубоко вонзил зубы в мышцу.

Колчин взбрыкнул ногой, но освободился лишь на мгновение. Шкиль зарычал и снова вцепился зубами в икроножную мышцу. Чтобы не упасть, Колчин облокотился двумя руками о горячую стену, поднял левую ногу, согнул ее в колене. И резко опустил каблук ботинка на шею Шкиля.

Что-то хрустнуло, будто под ногой сломалась сухая ветка. Шкиль распластался на полу, дернулся, плюнул кровью и затих. Колчин, приволакивая искусанную ногу, захромал к выходу. На ходу он кашлял и отплевывался. Дым на лестнице оказался таким густым, что Колчин нашел перила ощупью. Глаза слезились, а в глотке словно застряла пробка из-под шампанского. Колчин спускался медленно, чтобы не грохнуться вниз. На площадке второго этажа дышалось немного легче.

Постояльцы, разбуженные криками и пистолетными выстрелами, уже толпились на первом этаже возле лестницы, спрашивая друг у друга, что произошло наверху. По холлу металась забывшая о простуде пани Новатны. Она голосила и рвала вставшие дыбом волосы. Пан Вацлав подскочил к Колчину.

– Господи, я думал, вы…

– Нет, по недоразумению я еще жив.

Колчин подошел к стойке, взял графин с водой и сделал несколько глотков из горлышка. Пан Вацлав снова подскочил, встряхнул Колчина за грудки.

– Что? Что там произошло? Скажите…

– А вы не сами догадываетесь? – удивился Колчин. – По-моему, двух мнений тут быть не может. Это пожар.

Колчин взглянул на хозяина с жалостью. В лице пана Вацлава не было ни кровинки. Он выглядел взволнованным и растерянным. Так выглядит почтальон, потерявший свою сумку. Ведь без этой чертовой сумки он уже не почтальон.

– Ваша заведение застраховано от пожара? – спросил Колчин.

– Да, застраховано, – рассеяно кивнул хозяин.

– Прекрасно, вы получите деньги, возместите все убытки. И сделаете здесь такой шикарный ремонт, что сможете брать с жильцов двойной тариф.

Краски жизни снова появились на лице пана Вацлава. Он подумал, что в жизни есть и приятные моменты, например, получение страховой премии.

– Все на улицу, – закричал хозяин повеселевшим голосом.

Колчин, смешавшись с группой постояльцев пансиона, протиснулся к выходу, спустился на тротуар. Превозмогая боль в ноге, он перешел на противоположную сторону улицы, открыл дверцу «Фиата». Замер, поднял голову кверху. В двух крайних окнах третьего этажа, плясали отсветы оранжевого пламени, из открытой форточки валил черный дым.

Пожар медленно превращался в коллективное развлечение: сбегались зеваки из окрестных домов, весело улюлюкали подростки, что-то кричали женщины. Через минуту вниз посыпались лопнувшие стекла, вдалеке, в лабиринте переулков завыла пожарная сирена, другая близкая сирена отозвалась за соседним домом. Колчин сел за руль и повернул ключ в замке зажигания. Ему здесь больше делать нечего.

Глава седьмая

Прага, Новый город. 13 октября.

Аптекаря Карела Алеша среди ночи разбудили длинные настойчивые звонки в дверь. Он сел на кровати и протер глаза. Эмма тоже проснулась, заворочалась на своей половине кровати, включила лампу.