Шпион особого назначения - Андрей Троицкий

– Может пива глотнем? Тут есть фирменное.

– Мне это пиво после Праги в кошмарах будет сниться, – поморщился Петров. – Тошнит от него.

Он поманил пальцем официанта, отсчитал деньги и поднялся. В тамбуре Спицын нагнал Петрова, раскрыл пачку сигарет, мол, несколько затяжек не грех после обеда.

– После такого обеда – грех, – ответил Петров, но сигарету взял.

Спицын все медлили, долго не мог справиться с зажигалкой, которая вдруг перестала слушаться хозяина. Наконец, прикурили. Спицын снова украдкой посмотрел на часы. Пусть на перекур уйдет четыре минуты. Дорога отсюда от восьмого вагона до купе – это еще верных семь-восемь минут. Но все эти жалкие минуты не спасают дела. Операция, считай, уже провалена.

Петров быстро в несколько затяжек скурил сигарету и попросил еще одну.

– Хороший табачок, – сказал он. – Когда выпиваю, забываю о врачах, всяких там полезных советах и прочей ерунде.

Спицын долго доставал из кармана пачку сигарет и возился с зажигалкой. Перекурив, тронулись в обратный путь. Но в коридоре седьмого вагона у Спицына неожиданно развязался шнурок. Петров шел следом, и ему пришлось еще пару минут ждать, когда неловкий попутчик, перегородивший собой весь коридор, разобрался со шнурками.

Проводник в коридоре не маячил – это добрый знак. Когда дошли до купе, Спицын дверь не дернул, а пропустил Петрова вперед. Теперь, в случае чего, можно прогнуть ему на шею, сделать захват, выбить оружие и придушить.

Петров рванул вбок ручку двери, переступил порог купе и сел на свое место у окна.

– Что-то изжога у меня после нашего закусона, – пожаловался он и погладил живот ладонью.

Спицын сел напротив и на минуту закрыл глаза. Надо же: Гриценко все успел сделать. Фантастика какая-то. Минут через десять Спицын вышел в тамбур покурить. Там уже нетерпеливо топтался Гриценко.

– Наш кадр, – выпалил он. – В его чемодане несколько любительских снимков замка «Водичков». И печати с обратной стороны фотографий. Такие печати делают всем желающим туристам, ну, вроде как на память. В сумке удостоверение на имя некоего Музина Вячеслава Ивановича, специального корреспондента столичный газеты, и еще пропуск в редакцию, на отдельном бланке редакционное поручение. Ну, это что-то вроде командировочного удостоверения в Прагу. Но это семечки. Главное вот. Нашел под подкладкой второго чемодана.

Он протянул Спицыну скрученную в трубочку записку. Написано мелко, по-русски, подчерк женский. «Уважаемый пан Петер, еще раз убедительно прошу вас о встречи. Если вы откажетесь и на этот раз уладить наши разногласия, я обращаюсь в местную полицию и Интерпол». Подписи нет.

– Надо сунуть записку на место.

– Нет и еще раз нет, – помотал головой Гриценко. – Слишком рискованно. Вряд ли Петров станет проверять, на месте ли записка. На фиг она ему сдалась? А вот мы можем напороться на неприятности. Один раз повезло, второй раз уже не повезет.

– Согласен, – кивнул Спицын.

– Дуй к машинисту, – приказал Гриценко. – Надо связываться с Москвой. Удобнее всего паковать этого Петера на вокзале. Когда он будет выгружаться со своими чемоданами из вагона.

Глава восьмая

Прага, район Градчаны. 14 октября.

Обход злачных заведений, где могла появляться Мига Фабуш, Колчин начал ровно в полдень, благо, что рестораны в Праге открываются ни свет, ни заря. До полудня удалось утрясти вопрос с костюмом. Аптекарь отправился в ближайший магазин мужской одежды, потащил с собой и молодую жену, не рискнув оставить ее наедине с бывшим любовником.

Колчин посмеялся про себя над болезненной подозрительностью аптекаря, но позже, когда парочка вернулась с покупками решил, что все к лучшему. Это хорошо, что Эмма пошла с мужем. На те жалкие копейки, что выделил скуповатый аптекарь, она сумела выбрать хороший плащ и довольно приличный костюм, который выглядел втрое дороже, чем стоил на самом деле. Переодевшись, Колчин долго тряс сухую ладонь хозяина дома, обещал больше никогда не злоупотреблять его безграничной добротой.

И, напоследок, уже у самой двери, попросил денег взаймы. Мол, сегодня предстоят траты, но в двести долларов он постарается уложиться. Аптекарь сначала чуть не схватился за сердце. Но, подумав минуту, принял какое-то решение, ушел в спальню, где, запертая, сидела жена, и вернулся искомой суммой мелкими банкнотами.

– Даю эти деньги при том условии, что вижу вас в последний раз в жизни, – сказал, как отрезал, Алеш. – Вышлите долг по почте.

– Очень вам благодарен, – Колчин спрятал деньги в карман. – Мои документы и карточки сгорели на пожаре, а новые…

– Ничего не хочу слушать. Ничего не хочу знать. Ни о пожаре, ни о чем…

Алеш запер дверь за Колчиным, выглянул в глазок и убедился, что тот, немного прихрамывая на больную ногу, убирается восвояси. Аптекарь облегченно вздохнул, вернулся в спальню, где на кровати сидела грустная Эмма, сделал по комнате пару кругов и позволил себе колкость.

– Он не успел уйти, а ты, наверное, уже скучаешь. Да?

Жена не ответила, опустила голову. Алеш засмеялся своей шутке. Действительно, с уходом беспокойного гостя на душе стало легче.

Колчин сел в машину, вытащил из сумки портативный компьютер, оставленный под сиденьем, и выяснил точный адрес ресторана «Рио Гранде». Десять минут езды от дома аптекаря и еще минут десять пешком: заведение расположилось в посередине длинной пешеходной улицы.

Ресторан «Рио Гранде» пользовался репутацией, чуть ли не элитного заведения, где поздними вечерами собирается золотая молодежь, богемная публика и богатые туристы, хотя находился кабак в сыром полуподвале и скорее напоминал крысиную нору, где расставили плетеную мебель и пластиковые кактусы, а на стенах развесили пончо чешского производства и цветные домотканые одеяла. Считалось, что в «Рио Гранде» готовят национальные мексиканские блюда. Впрочем, повара имели слабое, самое приблизительное представление о тамошней кухне.

Гвоздем кулинарной программы были маисовые лепешки с мясом, больше напоминавшие плохо пропеченную, а местами сырую пиццу, щедро посыпанную красным перцем. Но посетители почему-то не жаловались на качество стряпни. По вечерам здесь играл мексиканские мелодии духовой оркестрик из пяти чехов. Сам ресторан открывался в четыре вечера, с утра работал только бар. Колчин спустился вниз по вытертым ступеням, осмотрел помещение ресторана, пустое и темное, и сел на высокий табурет перед стойкой. Выпивка здесь была выставлена обычная, какая попадается во всех городских забегаловках, разнообразие вносили лишь бутылки кактусовой водки.

С другой стороны прилавка стоял некто Эрик Пытлек, смуглолицый здоровенный малый в грубой холщовой рубахе с вышивкой, деревянными бусами на шее и в широкополом соломенном сомбреро. По матери Пытлек был испанцем. От нее и унаследовал такую смуглую кожу, будто только что вернулся с Кипра, где три месяца валялся на пляже. Из-за своей колоритной внешности, этой смуглой кожи, двухметрового роста, шикарных усов и вьющихся длинных волос он и получил денежную работу в мексиканском баре. Пытлеку доплачивали половину ставки за то, что вечерами, когда работал ресторан, он исполнял роль вышибалы.

Испанского языка Пытлек почти не знал, английский знал того хуже. Но по указанию своих работодателей ввертывал в речь всякие испанские и английские словечки.

– Что будет пить, мучачо? – обратился Пытлек к единственному посетителю. – Текилу?

– Мучачо – это юноша, – поправил Колчин.

Нога после десятиминутной прогулки снова заболела, сейчас ему было не до шуток. Хотелось задать бармену пару вопросов и выйти на свежий воздух.

– А свою юность, девственность и прочие прелести я оставил в далеком прошлом.

– С чем тебя и поздравляю, – мрачно кивнул Пытлек. – Чего хочешь?

– Рома налей. Двойную.

Пытлек достал из-под прилавка початую бутылку, накатил рюмку под ободок и так поставил рюмку перед посетителем, что разлил на стойку едва ли не половину порции. За вежливость и добропорядочные манеры Пытлику не доплачивали, поэтому время от времени он позволял себе с посетителями, которые ему не нравились, всякие вольности, вроде этой.

– Мучас грасиас, – сказал Колчин и выпил то, что осталось в рюмке. – Повтори то же самое.

Пытлек снова наполнил рюмку и грохнул ее о стойку так, что пролил половину. Колчин с невозмутимым видом выпил, не обратив внимания на лужицу рома на стойке.

– Вижу, тут мне не очень рады, – сказал он.

– Ты что, самый умный из всех идиотов? – оскалился Пытлек и сжал кулаки. – Он видит… Ему не рады… Проваливай лучше, а то на носилках вынесут.

Запах хорошей драки, запах крови уже висели в воздухе. Бармен ощущал свое физическое преимущество, а кураж будоражил кровь. На счастье, начальства в этот ранний час не было на месте, помешать драке никто не сможет. А кулаки зудели и чесались, словно искусанные комарами. Пытлек нарывался. Он хотел, от души, от сердца хотел набить морду этому засранцу в чистеньком костюмчике и плаще, который много о себе возомнил.