Кто косит травы по ночам - Галина Артемьева

– Что, интересно, ему тут надо? Что он все ходит? – спросил возмущенный Коля.

– Кто это косит по ночам, интересно? – поддержала ребенка Энэм.

Надя набрала номер Никиты, в осенне-зимний период охранявшего обычно порядок в поселке и знавшего все тонкости сельских работ.

– Никит, привет, это Надя.

– Привет, Надюх, а я как раз завтра к вам собирался, посмотреть на твоих, как вымахали, – зазвучал добрый спокойный голос, вполне приведший Надю в чувство.

– Слушай, может, мы психи, но вот у всех такое странное чувство возникло…

Надя объяснила, что их тревожит, и Никита тоже удивился:

– В плащ-палатке, говоришь? По такой жарыни? С косой? У кого бы это он косил? Все меня просят, я на мотоблоке, раз-раз – и готово. Давай-ка я завтра вечерком подойду, засяду у вас, чаи погоняем, а если этот косец или, как его там, косарь снова мимо пойдет, я у него повыспрошу, кто такой и что ему тут надо. Ты посмотри сейчас, ушел или нет?

– Да он сразу же и ушел. Медленно так шел и ушел себе. Но вторую ночь подряд, понимаешь!

– А чего не понимать – пуганая ворона куста боится, – шутканул Никита, намекая на прошлые Надины дачные приключения.

– Ну пусть куста, – согласилась Надя, – только ты давай завтра приходи, не забудь. Андрей из города вернется, посидите.

– Ну, ладненько, не скучай. А если что – я на телефоне.

Игра еще некоторое время продолжилась, но накал поостыл. Все были увлечены загадкой странного человека, который зачем-то ходит косить по ночам.

– Вполне возможно, что это настоящее привидение! – решил Коля. – Их тоже иногда камеры фиксируют, помнишь, мы фильм такой смотрели, да, Леш? Если у некой субстанции огромный энергетический потенциал…

– То эта субстанция отправляется спать, чтоб сберечь свой потенциал и использовать его в мирных целях, – приказала Надя.

Лучше бы мимо их ворот ходило привидение. Хоть каждую-прекаждую ночь.

Ночные развлечения

Опять никак не получалось заснуть. Ворочалась с боку на бок, мысли сумбурные колошматились в голове, страхи обступали.

Она пробовала мечтать о чем-то очень хорошем, о самом-самом несбыточном, обычно это сразу умиротворяло.

Это была такая игра с самой собой: тебе сейчас не по себе, да? Ну, и ничего. Давай построим воздушный замок. Плевать, что воздушный, зато самый прекрасный замок на свете. Мы же не чтоб жить-поживать строим, а для сиюминутной радости и покоя. На этот небольшой с точки зрения вечности отрезочек времени…

Сейчас мечты почему-то не желали появляться. Им явно мешала непроходимая стена тревоги, окружившая Надю со всех сторон. С этим необходимо было совладать любой ценой.

Надя встала, пошлепала босиком на кухню. Сонный Тихон застучал хвостом по полу, давая понять, что все чует, а зажмурился и захрапел только для отвода вражеских глаз.

Монитор безразлично отражал неподвижный ночной покой. Очень захотелось пробраться на второй этаж к детям, заглянуть к каждому, подоткнуть одеяла, полюбоваться ими спящими. В Москве она каждую ночь заходит в их комнату, крестит, целует, слушает дорогое дыхание. А тут отъединились, забрались на верхотуру, лишний раз и не заглянешь. Вот убедится сейчас, что у них все в порядке, и можно наконец расслабиться.

Она совсем неслышно поднялась по лестнице, осторожненько взялась за дверную ручку, принялась медленно-медленно ее поворачивать, тихо-тихо приоткрывать дверь, чтоб не скрипнула, не испугала никого, не разбудила. Щель уже увеличилась настолько, что в нее можно было бесшумно проскользнуть бочком, и Надя сделала аккуратный шажок. В этот самый момент раздался ошеломляющий грохот, что-то опрокинулось сверху, окатило ее холодным потоком с ног до головы и вдобавок чем-то шмякнуло по макушке. Все эти комплексные эффекты привели к тому, что Надя осела, тихо сползла по стенке и внятно произнесла:

– Ой, мамочки!

Но никакие-такие мамочки на обескураженный зов не явились. Напротив – обнаружились как раз-таки детки, чьим ангельским сном она кралась любоваться минуту назад.

– Это ты, мам? – солидным выдержанным баском культурного человека, держащего всю ситуацию под контролем, спросил Алексей.

– Тебе плохо, мамулечка? – взволнованно пропищал младшенький – душа-человек Коленька.

– Что это было? – прошептала Надя, абсолютно не ориентируясь в происходящем.

– Ты о'кей, мамуленька? – настаивал Коля.

– Я тысячу раз просила обходиться без этих идиотских американизмов, без этих «упсов», «океев», «вау»!

– Мамочка о'кей, Коленька! – точно копируя интонации братика, подтвердил Алеша. – Ты, мам, прости нас, по-идиотски получилось.

– Но это работает! Это же работает, точно по расчету! – возбужденно запищал Коля.

– Так это вы мне устроили теплый прием в верхах? – наконец-то догадалась Надежда.

– Это мы не тебе. Мы решили, что если кто к нам полезет, ну, этот чебурах с косой, или кто еще, то мы сварганим такую штуку, что сразу сами проснемся, а он и шагу больше не сделает, ну вот как ты сейчас. Прости, мамочка, ладно?

– Неплохо, – похвалила Надя.

В ее ушибленной голове даже мелькнуло мимолетно воспоминание о гениальных детях индиго, получивших в процессе эволюционного скачка лишнюю хромосому. Или не лишнюю? Или не хромосому? На что-то, в общем, дети эти способны решительное и необычайное. Вот в два счета соорудили прибор, способный обезвредить супостата.

– А что это на меня вылилось?

– Просто вода! Чистая вода! – с готовностью успокоили сынульки.

– А по кумполу чем шарахнуло?

– Ведром! Пластиковым! Мы сначала хотели побольше взять, бачок эмалированный. Тогда б сильней стукнуло! И шумовой эффект…

– Спасибо, что на время испытаний прибора ограничились ведром. И «просто вода» – это тоже очень-очень гуманно.

Надя легко поднялась. Теперь, когда выяснилось, что ее только слегка и задело стандартное пластиковое ведро, изображать раненую было бы просто неприлично.

– Ну, спите! И помните – своих предупреждать надо. Иначе разразится гражданская война.

– Да мы внезапно… Случайно мысль в голову пришла… Думали, ты заснула… – провожали ее ангельские голоса.

Очутившись в собственной спальне, Надя немедленно скинула с себя мокрую ночнушку, вытерлась досуха, натянула байковую пижаму и тут поняла, что конец. Сну ее пришел конец.

Она понуро потащилась на кухню. Если уж сон уничтожен на корню, надо чем-то заняться. Отвлечься. Вот, можно хворост к завтраку сделать.

Как она в детстве любила тоненькую английскую книжечку, в которой большое семейство пело, глотая слюнки: «Лимонад и хворост! Лимонад и хворост!»

Сейчас замесит тесто, все для него есть: яйца, мука, молоко, сахар, ложка коньяку, масло растительное, сахарная пудра. Наготовит огромное блюдо хвороста, и утром – немым укором…

Густое тесто месилось плохо, раскатывалось с трудом, и неутомимая кулинарка и чуткая мать в одном лице принялась тихонько плакать от нахлынувшего перечня горестных причин, внезапно оформившихся в усталом мозгу.

– Я так больше не могу, – вхлипывала она, обращаясь к благодарному слушателю Тихону, верно и внимательно глядящему на хозяйку. – Я на грани! Ничего себе летний отдых! Планировала же, что поедем все вместе куда-нибудь, где еще не были. Я здесь с ума сойду! Ни разу не выспалась по-человечески. Он же прекрасно знает, каково мне здесь одной! Знает, гад, и устраивает свои добрые делишки за мой счет. Он у нас добренький! На чужие плечи все взвалить – и можно быть добреньким. Тебя лишний раз в новостях покажут, интервью у тебя возьмут. А кто по-настоящему все это тянет?

Надя распаляла себя все больше и больше, с остервенением раскатывая плохо поддающееся тесто.

– И этот несчастный ребенок! Надо тысячу раз думать, прежде чем в такие игры с ней играть! Три месяца – и вали назад в свой занюханный детдом. Посмотрела, как люди живут, и хватит. И мы – тоже хороши! Расспрашиваем, лезем к ней. Надежду напрасную подаем. А если ничего у нас не выйдет? Это же запросто может быть, что мы потужимся-потужимся и так и не сообразим, кого это нам мужик напоминает, папа этот хренов! А она ждет, верит нам. И после всей этой трепотни ничего не будет, как приехала, так и уедет. А мы останемся со своими деточками свое добро стеречь! Тьфу! Он об этом не думает! Он, как подкаблучник, слушает свою сестричку-невеличку (тут Надя ухмыльнулась, вспомнив мощные Натальины габариты) и со мной не считается вообще. И никогда не считался.

Тесто, словно поняв, что шутить тут никто не намерен, раскатывалось на славу. Оставалось нарезать его тоненькими полосочками и завязывать эти отрезочки в узелки и бантики.

Эта самая приятная часть приготовления хвороста усилий никаких не требовала. Можно было уже спокойно присесть у стола. Тихон улегся у ее ног и в утешение лизнул ей пятку.

– Всех жалко, а всех не пережалеешь, – уже более спокойным тоном сообщила ему Надя. – И честнее бы было, уж раз взялись, удочерить ребенка и растить как свою, а не раскапывать мифических родителей. Нервы только ей трепать. Она уже такого натерпелась, что иной человек за всю жизнь не испытает. А мы при ней: «Лесинька, Колюнечка, Жоржик, ам-ням-ням!» А она одна-одинешенька перемогается, и ни от кого доброго слова…