Завещание императора - Александр Старшинов

— Кстати, а где Максим? — еще больше встревожился Филон.

— Не знаю… Я искал его утром, но не нашел. Он никогда не говорит, куда идет.

— А что тебе сказал Приск? — спросил Филон. У него внезапно застучали зубы. — Он что-то говорил тебе обо всем этом… или…

— Говорил — что Адриан может его убить… запросто.

— Значит — убил… Но за что?

Декстр огляделся.

Дворец наместника, нарядный, сверкающий полированным мрамором, показался в этот миг опасным, как вражеская крепость. Что… почему… Марк не понимал — тайный механизм движения огромного механического театра был скрыт от него, как в машинах Филона. Он видел лишь, как выскакивают и исчезают фигурки, как вздымаются и опадают искусно вырезанные из дерева волны, слышал, как гремит гром, но не мог распознать ни одной шестеренки, ни одной механической передачи, ни одного рычага или привода…

— Я должен вернуться в Рим, — прошептал Марк. — Так сказал мне Приск. Если он не вернется, я должен…

— Да-да, мой мальчик, конечно, возвращайся… — закивал Филон.

Сам он уже раздумывал над другим — как быстрее построить гелеполис, и каких размеров эта машина должна быть. Ему хотелось сделать нечто удивительное, хотя бы по размерам. Рассуждения о судьбе Приска только отвлекали.

А Декстр не стал больше рассуждать. В конце концов, трибун четко сказал, что делать в этом случае. Марк накинул плащ и торопливым шагом устремился вон со двора.

Филон же уселся на каменные плиты в тени своей машины.

«А меня точно так же, как Приска, если узнают про баллисты для Хатры…» — мелькнула непрошеная мысль.

Филону показалось, что удар уже нанесен, и он ощутил ледяную пустоту в груди — как будто невидимый клинок мгновение назад вошел под ребра. Вот только он понятия не имел, за что же Адриан мог расправиться с Приском и почему с такой скоростью удрал юный Декстр. А вот за ним, Филоном, вина числилась… Признаться — советовал Приск. Ну уж нет!

Тут прибежал мальчишка-раб из прислуги и пригласил Филона со двора во внутренний перистиль, где для него приготовили закуски и ложе.

«Кинжал или яд?» — подумал Филон обреченно.

Но пошел. Бежать не имело смысла. Куда он убежит от своей золотой Антиохии и от своих машин. Так что и вино, и закуски в перистиле он вкушал как в последний раз. Не забывая чертить на восковой табличке новую машину.

Зенон вернулся довольно быстро — ушел он пешком, а назад прискакал на шустрой тонконогой кобыле в сопровождении верхового центуриона.

Адриан уже был во дворе.

— Военный трибун Приск похищен, двое из конной охраны убиты, — доложил Зенон.

— Отыскать! — приказал Адриан. — Бери моих людей, бери городскую стражу. Пусть обыщут хоть все дома в городе, но Приска найдут. Ясно?

— Это невозможно, господин, совершенно невозможно… Это же Антиохия.

— Зенон, — голос Адриана наполнился холодной яростью. — Я не слышал твоего «невозможно». Ты найдешь Приска. Живого или мертвого. Лучше — живого. Ступай!

После того как Адриан отдал распоряжения страже, Зенон в сопровождении декурии всадников помчался в храм Дианы. Тот, кто похитил трибуна, наверняка следил за ним от Дафнийской рощи. Появление Зенона произвело некоторый переполох — девушки и жрицы еще спали. Да и охрана — несколько вялых толстяков с накрашенными глазами — не производила бодрого впечатления.

Жрица вышла к Зенону в просторных белых одеждах, с помятым лицом, ненакрашенная.

И не подумав даже отвечать на гневный протест, Зенон потребовал вызвать всех девушек из тех, что им вчера прислуживали.

— Всех до единой, — уточнил Зенон.

Их привели — правда, не сразу — девушки отсыпались после бурной ночи.

— Вы все причастны к похищению римского гражданина и военного трибуна! — объявил Зенон. — Если никто из вас не скажет мне ничего такого, что приведет меня к похитителям, то все вы — все без исключения — будете изображать в амфитеатрах империи Пасифаю, которая совокупляется с быком. Могу заверить — никакого удовольствия вы при этом не получите, даже если сильно захотите. Раскаленный бронзовый фаллос проткнет ваши внутренности до самого горла…

В ответ он услышал истошные вопли. Были крики, ползание на коленях, срывание и без того немногочисленных одежд — попытка тут же ему отдаться. Никакого эффекта. Если Зенон чем и мог упиваться — то своей абсолютной властью над беспомощными существами. Но и на это не было времени.

Он хотел добавить к угрозам что-то еще — уже совершенно запредельное, но тут в его руку вцепилась белокурая дакийка:

— Я видела одного человека. Вчера днем, до того, как здесь появились гости. Нос сломан, губы изуродованы, уши напоминали поджаренные колбаски. На щеке шрам. Потом он появился снова — уже на рассвете, разговаривал со старшей жрицей, пока военный трибун дремал, и указывал на господина несколько раз…

— Знаешь этого человека?

— Знаю, господин… — торопливо закивала дакийка. — Он много раз приходил сюда и всякий раз посещал нашу жрицу и одну прислужницу, которая ныне покинула храм. И меня он тоже посещал. Его зовут — Амаст. Он хвастался, что дом его стоит возле фонтана с тремя дельфинами. Будто у него в доме — самые большие домашние бани во всем городе. Только я почему-то думаю, что он лгал, — не может у такого человека быть такой дом. Он там прислуживает — и только.

Мышка — а это была она — не стала уточнять, что подслушивала нарочно. Ведь для того, чтобы Приск помог ей, надо было чем-то заплатить… А денег у Мышки не было.

В следующий миг Зенон выскочил из храма. В город мчался галопом. Фонтан с тремя дельфинами… Кажется, Зенон знает, где его искать.

Впрочем, долго рыскать не пришлось — выскочивший из тени портика человек ухватил коня Зенона за повод.

— Максим? — узнал вольноотпущенника Декстра Зенон.

Есть зрелища и зрелища. Наверное, было что-то театральное в том, как личная охрана наместника Сирии шла на штурм дома возле фонтана с тремя дельфинами. Как хозяин, дебелый, в шелковых одеждах, валялся в ногах у наместника Адриана. Как с визгом разбегались хорошенькие девочки и мальчишки, как причитала хозяйка, юная особа лет пятнадцати, как гонялись воины за павлинами в просторном перистиле, как рухнула мраморная статуя на плиты двора и разбилась, как упал один из телохранителей хозяина в бассейн, окрашивая воду кровью.

Театральным было и появление Сабазия — как он ворвался в дом, выкрикивая что-то яростно-злое на непонятном наречии, ворвался и тут же исчез где-то в аллеях, обсаженных кипарисами.

Уже не театральное, а цирковое действо было в том, как выволокли из подвала палача, как он визжал и отбивался чем-то жутким, металлическим, в засохшей крови, от наседавших на него воинов. В конце концов его скрутили, и тогда он снова визжал как свинья и умолял не убивать его, рыдал, бился в истерике и выкрикивал восхваления Траяну, уверенный, что, пока он славит наилучшего принцепса, его не убьют. Ради смеха его отпустили, и он полз к Адриану на коленях, целуя мраморные плиты. И уже совершенно ничего театрального не было в том, как вынесли на руках из подвала военного трибуна. Тело его напоминало восковую куклу — руки безвольно заламывались, голова, запрокинутая, мела волосами мозаичный пол. Кончики пальцев превратились в сплошные кровавые язвы. Кое-где под ногтями так и остались торчать загнанные щепы. Правая нога напоминала красный раздутый сапог… Адриан не сразу понял — что до середины голени кожа покрыта чудовищными волдырями, и многие из них полопались.

— Он жив? — спросил Адриан, невольно облизнув губы.

— Кажется, да, — отозвался не очень уверенно лекарь.

— Кто-нибудь ускользнул?

— Один человек… тот самый бывший кулачный боец Амаст, — шепотом сообщил Адриану Зенон. — Как-то он заметил, что твои люди окружают дом, и успел выскочить в сад. Похоже, был еще один выход из подвала, о котором знали немногие.

— Так ловите!

— Уже ловят, господин…

— Гермоген! — обратился Адриан к лекарю-греку. — Военный трибун не должен умереть!

— Не умрет, господин… его тело выносливо и справится с ранами…

— Где Амаст! Взять Амаста живым! — в следующий миг гремел голос Адриана в обширном саду за домом.

Но приказ запоздал. Амаста так и не нашли. И не взяли. Обыскали дом. Ни донесений, ни пергаментов, ни особых знаков. И все же театральное действо сработало. Один из актеров знал чуть больше, чем положено знать деревянным фигуркам. А деревянные фигурки боятся огня.

Пока люди Адриана метались по саду в поисках Амаста, Сабазий спустился в подвал, где пытали Приска. Здесь, на каменном полу, он долго сидел, сжимая в руке медный амулет в виде груженного мешками кричащего ослика и вдыхая запах горелого мяса. Вдыхал и касался пальцами изуродованной щеки. Пять лет назад его пытали в этом подвале. И он знал, что подземный ход за неприметной дверью, которую никто не удосужился открыть, ведет в сад — в аллею с кипарисами.