Половина собаки - Леэло Тунгал

Мне случалось с мамой несколько раз ходить к учительнице Тали, и хотя она тогда открывала нам дверь, теперь возникло жутковатое чувство при мысли, что вдруг тетя Тыниса уже дома и может открыть мне дверь и спросить, зачем мне нужен Тынис. Поэтому я обрадовалась, встретив возвращавшуюся из магазина Тийну. С Тийной хорошо, она не любопытная и не любит пустых сплетен, ее я осмелилась позвать с собой к Тынису.

— Будь миленькая, пойдем со мной! Мы там недолго, мне надо только отдать ему одну вещь. Одной так неловко идти, вдруг еще навстречу выйдет Тали и удивится, — упрашивала я Тийну, и она согласилась зайти на минуту к Тынису.

Он сам открыл дверь. Ничуть он не был болен.

— Ты по делу или как?

— У Мадиса, пожалуй, было бы к тебе дело, — сказала я, давая ему понять.

— С Мадисом у меня нет никаких дел. — Тынис пожал плечами.

Это лишило меня дара речи. Я молча достала из полиэтиленовой сумки бумажник и показала его Тынису. Он уставился на бумажник и, похоже, в свою очередь онемел. Тогда я спросила:

— Небось тебе это знакомо? Не следовало бы тебе вернуть это Мадису?

— Ах так! — Тынис усмехнулся. — Стало быть, это ты и есть столь ловкая карманщица? Так вытащить из кармана… Здорово! А теперь хочешь сделать меня козлом отпущения, да?

Тийна, наверное, не поняла ничего, кроме того, что Тынис несправедлив ко мне, и крикнула:

— Все ты врешь! Пилле — честная девочка!

— Ку-ку! Золушку приемный отец тоже выпустил погулять? — насмехался Тынис. — А сам небось вместе с отцом Мадиса справляет где-то праздник?

Тийна посмотрела на него, потом на меня, сделала странную гримасу и убежала. Конечно, я была единственной, кому она доверила свою тайну про приемного отца, так что нетрудно было догадаться, кто выболтал это Тынису.

— Ты жуткий подлец!

Он усмехнулся:

— Я же предупредил тебя, что у меня мерзкий характер! Так что, если не веришь людям старше и умнее тебя, сама и страдай! — И он захлопнул дверь перед моим носом.

Хорошо сделал, что захлопнул, а то я бы в него вцепилась.

Я сбежала по лестнице вниз и перед домом огляделась по сторонам, но Тийны нигде видно не было. Наверное, побежала домой, плачет там в подушку и от всей души сожалеет, что доверилась мне… И правильно делает, если сожалеет. Разве стоит доверять девчонке, которая выдает своих хороших друзей какому-то подлому типу, воришке, истязателю гитары… Вчера я сказала отцу, что могла бы стать разведчицей. И вот я здесь своим чужая!

На душе было так черно, что я не хотела видеть ни мать, ни отца — никогошеньки! А о Тынисе и думать не хотелось, но перед глазами то и дело возникала его деланно-невинная торжествующая физиономия: «Я же предупреждал тебя, что у меня мерзкий характер!» Словно это какое-то оправдание! Странно, что, подумав о Тынисе, мне показались детски наивными и какими-то старомодными и то, как Мадис радовался этим деньгам, заработанным своим трудом, и сбор денег для Мадиса, организованный Олавом, и идея «погреба нашего класса», и находка дневника первых пионеров нашей школы. Уж можно быть уверенной, что Тынис опять найдет какие-нибудь презрительные слова, чтобы высмеять наши новые планы.

Вспоминалась когда-то слышанная фраза: «Для него нет ничего святого!» — и мне казалось, что это относится именно к таким, как Тынис. Мадис с его почерпнутыми из книг словечками и фразами, Олав с его Леди, Тийна со своим братиком, я с моими заботами — все мы для Тыниса «деревенщина», более низкие и наивные существа, чем он.

Нет, так не пойдет! Сразу же, при первой возможности надо будет сказать учительнице Тали, пусть отправит своего «сосланного на поселение» родственничка обратно в город. И пусть его там сдадут в какую-то спецшколу — там ему и место. Почему весь наш класс должен мучиться из-за этого пришлого лгуна и воришки? Ну да, пока что мучаюсь только я, но ведь другие просто еще не имели с ним никаких дел и не знают, что за «прелести» нас ожидают!

Так, горестно размышляя, я шагала в лес, в тот, что за магазином. Там, между сосновой рощей и дубовой, есть маленькая ягодная поляна. Это как бы моя поляна, я всегда прихожу сюда одна, если иногда хочется о чем-то спокойно подумать. Земля тут сухая, всегда можно лечь на траву и смотреть, как движутся облака. Глядя на них, успокаиваешься и можешь искать решения своих проблем.

Итак, первое: сказать Тали, что мы не хотим видеть Тыниса в нашем классе — и все! Во-вторых, надо будет рассказать Мадису все, как было с бумажником. Или… лучше сперва расскажу все Олаву. Все равно они с Мадисом приятели и устроят, как сказал Мадис, «шотландскую юбочку» этому Тынису. И поделом ему! Подумать только, когда мне было пять лет, меня выпороли из-за двух сорванных в школьном саду цветков, а этот пятиклассник врет и ворует, совершенно ничего не опасаясь, и, видимо, думает, что сумеет остаться безнаказанным.

«Поделом тебе! Поделом, поделом!» — твердила я про себя. И на сердце вроде бы сделалось легче.

Я села на большой валун под дубом и следила, как муравьи по своей тропе спешили к муравейнику и каждый что-нибудь тащил.

Одни тащили пожелтевшие иголки хвои, другие — крохотные обломки веток. Один муравей, похоже, был силач, он храбро тащил побелевшую хворостинку, которая была гораздо больше его самого. Я загородила ему дорогу. Посмотрим, что думает силач о таком огромном белом препятствии. Муравей остановился; возможно, он подумал: «Ого, это еще что за наваждение?» Но тут же собрался со всей своей смелостью, шустро побежал по руке и, перебежав, скрылся между травинками.

Намного ли станет выше муравейник от одной хворостинки! Кажется, что суета маленьких насекомых напрасна и забавна, однако же муравьиная куча с каждым месяцем становится выше.

По небу сновали крохотные белые облачка, по земле — еще более маленькие муравьи, а я между небом и землей казалась себе большой и сильной. Иногда так хорошо не думать ни о чем, просто смотреть вверх, вниз и по сторонам.

Когда я пришла домой, было уже полдесятого. Из комнаты, где стоит рояль, слышен был какой-то разговор. Я прислушалась — мама говорила виновато: «Вот незадача, и как это я забыла купить сливки для кофе!» «Как прекрасно, что ты вернулась!» — хотелось мне крикнуть.

Я вбежала в комнату и обняла маму.

— Тише, тише, — предостерегла мама. — А то обе окажемся облитыми кофе. И между прочим, когда входят в комнату, здороваются.

— Тере![13] — выпалила я, повернувшись к сидящим за столом.

10

Со всеми находящимися в комнате, кроме мамы, я сегодня уже здоровалась. Здесь была завуч Тали, тетя Тыниса. Полчаса назад я решила пожаловаться на Тыниса именно ей. Сейчас она держала чашечку с кофе большим и указательным пальцами, а мизинец был забавно оттопырен. Рейн Сельге уминал торт и кивнул мне в знак приветствия. Отец, позвякивая ложечкой, размешивал в кофе сахар (меня-то он всегда учит, что позвякивать — невоспитанно) и улыбался во все лицо.

— Возьми стакан и налей себе лимонаду, Пилле, — сказала мама, — и садись тоже, угощайся тортом.

Мама была снова прежней — голос строгий, но глаза мягко светились.

— Я никогда бы не подумала, что мне будет так не хватать концертов, — говорила мама. — Но после сегодняшнего Брамса — удивительное самочувствие, будто после сауны. Раньше-то мы часто ходили на концерты, а ведь тогда это было гораздо труднее: ребенок маленький, денег мало. Нет, надо все-таки постоянно заботиться о своей духовной жизни. Вместо того чтобы пойти в магазин, пошла на концерт, и сразу — душевное равновесие…

— А мы тут с Пилле нашли новый концертный зал, — сообщил учитель Сельге, кивнув в мою сторону. — Большой школьный погреб можно перестроить под клуб с чудесной акустикой, или в кафе, или даже в музей.

— Как это — вы с Пилле? — удивилась мама.

— Ах, это долгая история, — махнула я рукой. — Сегодня, во всяком случае, мы уже убирали в погребе и нашли дневник первых пионеров нашей школы. Поглядим, что там еще завтра обнаружится!

— А я нашел новую уборщицу для школы! — гордо объявил отец. — Мать одной ученицы, Тийны Киркаль, сейчас сидит дома — у нее младенец, но она полагает, что с уборкой справится. Сначала-то ей, понятно, будет нелегко, но мы постараемся добиться в совхозных яслях места для ее малыша.

— Да, чем только нам не приходится заниматься. — Завуч Тали вздохнула. — Я, например, просто вынуждена была взять к себе на воспитание племянника, сына моей сестры. Развал семьи, перенапряжение нервов, плохая компания… Пилле, я надеюсь, что этот разговор останется между нами?

Я кивнула. Мне, ребенку учителей, эта фраза была знакома с самых малых лет.

— Мальчик циничен, крайне нестабилен, приходит часто в состоянии аффекта, а когда нервничает, у него даже возникает нарушение речи, — продолжала завуч.