Закопчённое небо - Костас Кодзяс

В редкие минуты затишья молчание вокруг казалось зловещим. Перакис закашлялся: густое облако дыма опять попало ему в лицо, хотя он и стоял, опустив голову.

— Можете вы хотя бы ненадолго прекратить огонь? — робко прошептал он.

— Зачем?

— Я пойду поговорю с ними.

Теперь капитан, ощупывая пальцами свой кадык, выпустил дым изо рта вверх.

— Если бы кто-нибудь пошел и убедил их сдаться, то оказал бы нам безусловно немалую услугу.

«Этот выживший из ума старик производит довольно жалкое впечатление, — думал капитан, снисходительно глядя на Перакиса. — Как мог он так опуститься!» А ведь прежде он сам дрожал перед полковником, являясь к нему с докладом, заикался и путался в словах.

— Разрешите мне, ну разрешите же мне повидаться с сыном, — умолял Перакис.

Несколько минут капитан стоял в нерешительности, покусывая губы.

— Вас убьют, если вы без всякого прикрытия пойдете туда, — наконец сказал он.

— Я же старик. Они не станут в меня стрелять.

— Вам не удастся сделать и пяти шагов… Во всяком случае, я снимаю с себя всякую ответственность, — прибавил он.

— Благодарю вас, благодарю вас, — пролепетал полковник.

Капитан покровительственно похлопал его по плечу.

— Если вам это удастся, господин полковник, я спасу вашего сына. Даю слово, — пообещал он.

Тень надежды мелькнула в оживших глазах Перакиса. Спасти сына любой ценой. Да, он был целиком поглощен только этой мыслью. Все остальное отступило на задний план, потеряло всякое значение. И даже налившаяся кровью физиономия капитана показалась ему симпатичной после того, как были произнесены эти слова. Но мучительное чувство стыда ни на минуту не покидало его.

— У вас полчаса времени, — сказал ему, капитан и, обратившись к солдатам, приказал прекратить огонь.

12

Перакис достал из кармана смятый… носовой платок, поднял его высоко над головой и двинулся вперед, держась середины улицы.

Он миновал несколько домов, в воротах которых прятался целый взвод солдат, и благополучно свернул в переулок. Ему казалось, что он переступил какую-то черту, за которой его подстерегает смерть. Но он был весь во власти странного чувства, гнавшего его вперед. Рубашка вылезла у него из брюк, но он не замечал этого. Ноги дрожали, он едва плелся. Однако взгляд его был прикован к домику, и он шел туда, как загипнотизированный, размахивая смятым носовым платком.

Ставни в домах были плотно закрыты, дворы пусты. Но в щелочки за полковником наблюдали испуганные глаза. С порога прыгнула кошка и перебежала ему дорогу.

В глубине переулка вокруг пулемета молча стояли немцы. Их офицер, светловолосый молодой северянин, подставлял лицо жарким лучам весеннего солнца. Ослепленный его ярким светом, офицер зажмурил глаза.

Казалось, светловолосый Тонио затеял веселую игру с солнцем. Нежная бело-розовая кожа немца жадно поглощала ласковое тепло.

Когда приблизительно месяц назад он покидал родную деревню, лед на пруду еще не растаял. При прощании отца Тонио мучили тяжелые мысли. Этот шутник из деревушки на горе, поросшей елями, на этот раз был необычайно молчалив и мрачен. Может быть, потому, что он сам потерял ногу на этой войне, может быть, потому, что погиб на русском фронте его старший сын… Но он потрепал по загривку Тонио, «ученого» в их семье, и с его губ сорвалось грубое ругательство. Так обычно ругались жители горной деревушки, когда их скот истребляла стая волков.

«Как далеко сейчас отец! Сидит себе в своем колпаке с длинной трубкой в зубах!» — думал Тоиио, греясь на солнышке.

Перакис прошел еще несколько метров, не выпуская из рук белого платка…

Кто знает, может быть, пуля сразит Тонио именно перед этими воротами. Через их приоткрывшиеся створки он, наверно, увидит висящую на веревке ночную рубашонку и детские носочки. О, какую боль почувствует он перед смертью при виде этой картины!

Легкомысленный Тонио, ты повесил свою кожаную куртку на гвоздь возле этажерки со школьными учебниками… Ты даже не успел прочесть послание, которое написала тебе Грета карандашом на полях «Дон Кихота». Девушка последнее время определенно льнула к тебе. Потом тебя вместе со многими твоими товарищами бросили в машину смерти. А ты пел марши, легкомысленный Тонио…

— Как далеко мой отец, — прошептал юноша.

13

Первым заметил старика с белым платком Мимис, который, притаившись у окна, наблюдал за происходящим на улице.

— Они кого-то послали к нам, если не ошибаюсь, — обернувшись к товарищам, сказал он прерывающимся от волнения голосом.

В комнате все было перевернуто вверх дном. Тяжелая мраморная доска от комода загораживала дверь, выходившую во двор. За доской были нагромождены тюфяки, старое сломанное кресло и какие-то большие узлы бабушки Мосхулы. Получилась настоящая баррикада.

Скомканная куртка Тимиоса валялась перед полкой с посудой. Сам он, закатав рукава выцветшей футболки, лежал за баррикадой и следил за действиями солдат, занявших террасу противоположного дома; он даже не замечал, что футболка у него на плече стала мокрой от крови. Расположившийся рядом с ним Георгос отодвинул немного мраморную доску и стал смотреть в образовавшуюся щелку.

Некоторое время он с надеждой глядел на высившиеся впереди крыши домов. «Нет, и здесь не уйти. А с другой стороны переулок. Там вон глухая стена. Позади темная каморка, где прячется бабушка… Тогда как же? Как же мы можем спастись?» — спрашивал он себя.

Георгос обернулся и бросил взволнованный взгляд на Элени: совсем обессилев, девушка сидела на полу у стены. Она даже не подняла на него глаз.

Вдруг он почувствовал чье-то прикосновение. Это положил ему руку на плечо Сарантис, который пролез под столом и подполз к Георгосу.

— Ну что? — спросил Сарантис.

— Этим путем нам не уйти. Они расположились на террасе того дома, что напротив.

Опершись о пол здоровым плечом, Тимиос повернул к ним голову.

— Поглядите туда, за курятник, — сказал он. — Если мы по одному проберемся вдоль вон той стены и перелезем через нее на соседний двор…

Сарантис внимательно смотрел в щелку баррикады.

Он один отдавал себе отчет в том, что уже нет никакой надежды на спасение. Судя по всему, их окружили со всех сторон. Он оглядел глухую стену, о которой говорил Тимиос. Если даже немцы с террасы не заметят их и они успеют проскользнуть в соседний двор, то неизвестно, что их там ждет. Враг не настолько глуп, чтобы оставить им хоть какую-нибудь лазейку.

Вдруг над курятником мелькнула и тотчас спряталась солдатская пилотка. Сарантис понял, какую им расставили ловушку. Видно, враги нарочно притаились с той стороны, чтобы попавшим в засаду казалось, что у них есть еще шанс на спасение. А когда они по одному перелезут через стену, то попадут прямо в руки к немцам…

Между тем бой продолжался.

Элени подползла к Мимису, и они вдвоем стали стрелять из окна в переулок. Позади дома было тихо. Только куры бабушки Мосхулы, переполошившись, метались по двору.

Оторвав взгляд от щели, Сарантис увидел бледное лицо Георгоса, не сводившего с него напряженного взгляда.

— Как ты думаешь, удастся? — дрожащим голосом спросил Георгос.

Ни он, ни Тимиос не заметили солдатской пилотки, промелькнувшей над курятником. Попав в затруднительное положение, Сарантис ломал голову, что ему ответить, как поступить? По-прежнему скрывать то, что стало уже очевидным? Нет, в этом не было никакого смысла.

Минут десять назад он отверг план Элени бежать через переулок. Предложение девушки просто удивило его. Неужели они не понимают, что их изрешетят пулями, как только они высунут нос из дому? А ведь все остальные полностью одобрили ее план.

Именно это заставило Сарантиса внимательней приглядеться к товарищам. Ребята, конечно, потеряли хладнокровие. Это видно было по их судорожным движениям, испуганным взглядам, которые они бросали на крыши соседних домов, на небо… Они бессмысленно израсходовали три ручные гранаты. И тогда Сарантис решил дать им возможность самим убедиться в том, что происходит позади двора. Что нет больше никакой надежды на спасение. А может быть, у него просто не поворачивался язык объявить им об этом?

Но ребята по-прежнему настаивали на своем. Значит, они ничего не видели?

— Решай скорой, — сказал, весь дрожа, Георгос. — Еще немного, и мы погибли.

— Пробраться мне туда, поглядеть? — предложил тут же Тимиос.

— Не торопитесь! — оборвал их Сарантис.

Поймав на себе недоуменные взгляды товарищей, он принялся невозмутимо заряжать пистолет. — Где еще, ребята, устроимся мы с такими удобствами? — с улыбкой прибавил он.

Когда Сарантис жил в ссылке на острове, он на жалком клочке земли выращивал помидоры, капусту и другие овощи. Это занятие нравилось ему. Ежедневно много времени тратил он на уход за своим огородиком, потому что нелегко было вырастить что-нибудь там, где еще недавно были лишь голые скалы. Жизнь в этом пустынном местечке среди товарищей имела свою прелесть. В ссылке Сарантис созрел духовно.