Инкуб - Виллард Корд

 Инкуб отвернулся. Спрятав руки в карманы плаща, направился прочь, покидая слепые причалы. Ветхий дом, накренившись телом, недовольно тряхнул сединой… но напрасно ждал, угрюмо скрежеща кастаньетами пальцев. Тёмный силуэт званого, но своенравного гостя исчезал за беспутицей швов, отказавши небрежно вояжу заброшенной коды. А незрячий беглец, потускневший за трещинами – решётками окон – поник на борту.

 "Завлечённый в шкатулку другим, похожим на него, коллекционером лунатической страсти: сомнамбул волнений, экзальтирующих на распутном ветру'."    

 _________

Человек и Кошка

 _________

 Вернувшись в мансарду, миновав дремавшего в обнимку с Гёссе Якоба, Наблюдатель налил в бокал виски, встречая закат у раскрытого настежь окна. Только сейчас, с рожденьем вечерних огней, Санкт-Петербург, насладившийся жертвами дня, отпускал грозовые тревоги, закручивал краны дождей, взбивал гипнотической костью перины туманов. Тихий, обманчивый, болезненно-вялый город белых ночей распускал свои крылья над зевающей, скользкой Невою; а на небе, удивительно ясном теперь, над клубящимся тленом проспектов едва заметно поправляла наряды Луна, расчётливо примеряя помады в зеркальном трюмо, желая предстать на виду в роковом променаде.

 Мягкий сумрак мрачнел, и в пятна гагата падали тени домов; фиалковый занавес неба улёгся в гранитовой урне марганцевым тленом; измождённые улицы нацепили янтарные шали… Наблюдатель внимал, снова слушая зов – петербургские стоны, рвущие шрамы придуманной людям реальности – признавая, что Городу сладок горчащий напиток чумы.

 Покачав головой, он коснулся бокалом окна, и звонкое эхо раскатилось по крышам, роняя осколки в прогалины между мостов… промолвив: «Инкуб, за тебя», - осушил терпкий маревный виски, пуская по тропам ноздрей обжигающий пар… и так и остался сидеть у окна, спустя долгие годы внезапно почувствовавший себя по-настоящему одиноким – одним, сочиняющим беды под волчьей луной.

 Чёрная кошка, скользнув на окно, тихо, прокравшись за сцену задумчивости, мягким, бархатным языком лизнула его руку, мурлыкнув довольно, пробуждая от самообмана морфийных камей. Глаза в глаза, обхватив страстно лапками шею Инкуба, она прошептала:

 - Ты не один. Иди ко мне. Я давно ждала тебя…

 И вместе они шагнули с обрыва смятения. 

 За фасадом развенчанных храмов, подчиняя судьбу, два демона, похожих на человека и кошку, предавались пороку. И горящий миндальный ликёр тёк по венчикам розовых губ…

 _________

Лунный Ноктюрн

 _________

 Луна, прикрываясь сатиновой шалью седых облаков, неспешно скользила по небу – куртизанкой ленивых ноктюрнов, лакая кальвадосы свеч над усталой, сопящей землёй. В распахнутых окнах мансарды дремали высокие клёны – их платья приливами ветра тишайше шумели, иногда задевая оборками листьев крыши ближайших домов. На подоконнике чёрная кошка играла, как будто катая Луну, словно маленький мутный клубок. А та усмехалась, полная сидром куртуазной томливости, лорнируя из-под длинных ресниц сквозь линзы гепардовых снов. Заблудшая леди холодных ночей прокуренных розмариновым дымом вела себя вдаль мимо закрытых дверей, тяжёлых портьер, пустующих улиц, на восток, где в приютах Аида, она растила свой сад амарантовых слёз. Но не спешила сегодня. Тайком проникала по свету серебряных нитей в открытые окна мансарды и, словно сама была кошкой, пушилась на мягкой постели под стоны пьянящих ревю'. Куталась в шёлк под крылом пламенеющей страсти.

 В соцветии боли, играя в четыре руки роялями тел на Луне солевые ноктюрны, они были близки как никогда, и ни с кем – похожие на человека и кошку. В другую такую ночь, возможно, они бы даже не встретились. Брели бы каждый под своей Луной, роняли кисти, запивали тени. Ведь именно такая жизнь и являлась их настоящим – переменчивая и непостоянная, словно будни ночного светила, столь же одинокого, как и они. И эта жизнь не казалась проклятием, или счастьем. Да и вряд ли кто-то особо задумывался. Просто сегодня они были вместе. Испарялись на клавишах рондо[186]. Рвали струны – одну за другой.

 А Луна, пользуясь каждой секундой, пока её нить, уплывая за сцену, не порвалась о рамку окна, ласкалась меж линий пленительной плоти, довольно урча, наливаясь тональностью муз, купаясь на кончиках вздохов и метафоричных шептаний, касаясь желаний, вонзаясь в кипящую кровь. Резкий взмах коготка – и она недовольно спорхнула, смешавшись за рассветным углом. И, в затишье демонической тантры, двое – похожие на человека и кошку – затушили свой лунный ноктюрн.     

 _________

 Art thou pale for weariness Of climbing heaven and gazing on the earth, Wandering companionless Among the stars that have a different birth, And ever changing, like a joyless eye That finds no object worth its constancy?  Art thou cold for rigidness Beyond the satin clouds covering nightly way, Mystifying decadence To me, who’s lying fey under the sway As following thy image from the west, Unveiling shapes of amaranth intimacy? Come here… My blurring clew of catly courtesy… My cider-full… by thread of silver chord Through open glass sneak in Dressed in conspiracy And purr under the wing of ardent sword                                     to take away the cold And chalky weariness… Companionless among the crossing fades, My lusting demoness Of spades and lonesome Hades, Art thou alike me – ever dying shine, That finds no subject worth its constancy? [187]

 - Скажи мне, - её кошачьи глаза светились безумием (и французские мягкие «р» трепетали на языке)[188] - Скажи, что не любишь меня.

 - Не хочу…

 - Скажи, что любишь…

 - Не могу.

 - Я тоже…

 Мечтательно улыбнувшись, она перевернулась на спину и потянулась, сбрасывая простыню, сжимая локтями налитые луны груди, ещё дышащие терпким миндальным соблазном.[189] 

 - Тогда не будем ничего говорить. Никогда.

 - Да.

 И вновь он под капли рассвета молчал о поэзии Шелли, Луне, покидающей небо, и кошке, мелькнувшей хвостом за оконной чертой. 

 Companionless among the crossing fades

 My lusting demoness

 Of spades and lonesome Hades

 Art thou alike me – ever dying shine

 That finds no subject worth its constancy?[190]

IX Dies

 Застывши на месте, в кресле, словно гаснущий уголь каминов вечерних балов, Председатель Совета Видящих Санкт-Петербурга, Коби Криштуфек Кёль, шарнирным движеньем руки, как по инерции подносившей к его чёрным усам крепкий вяжущий сознание биттер, макал в него солнце, обманчиво растушёванное наспех на шлейфах лазурных небес. С тех пор, как ушла Иоланда, он так и сидел, помутневший Тристан, отчаявшийся вновь слышать голос далёкой Изольды.