Сильнодействующее лекарство - Артур Хейли

— Давидов всегда больше, а значит, от них больше пользы, когда наступает пора выборов, — как-то раз слетело с языка у одного из помощников сенатора.

Он давным-давно смекнул, что там, где речь идет о трудовых конфликтах и безработице, открываются широкие возможности для честолюбивого политика. Именно поэтому, когда уровень безработицы поднимался выше обычного, сенатора можно было увидеть в очередях у бирж труда, где он вступал в разговоры с теми, кто пытался найти себе работу. Делалось это под предлогом “необходимости лично убедиться и удостовериться в положении безработных”.

Весьма примечательно, что о намерениях сенатора всегда становилось заранее известно, и, когда он появлялся на месте события, его уже ждали телевизионщики и фоторепортеры. Ну и конечно же, его всем знакомое лицо с написанным на нем выражением растроганности во время беседы с безработными появлялось в программах телевизионных новостей в тот же вечер и на следующее же утро — на страницах газет.

Что касается прочих аспектов жизни “простых людей”, то не так давно сенатор счел весьма полезным выступить с возражениями против не облагаемых налогами воздушных путешествий по первому классу, услугами которых пользовались представители делового мира. Если людям угодно пользоваться подобными особыми привилегиями, заявил сенатор, они должны оплачивать их из собственного кармана, а не за счет налогоплательщиков. Он выступил в сенате с предложением снять подобные налоговые ограничения, хотя отлично понимал, что этому законопроекту суждено умереть в тенетах законодательного процесса.

Зато в прессе его инициатива вызвала целую шумиху. Дабы подлить масла в огонь, сенатор Донэхью заявил, что сам он намерен путешествовать туристическим классом, о чем не забывал сообщить газетчикам накануне каждого своего перелета. При этом ни один пассажир первого класса не пользовался таким вниманием, как примостившийся в хвостовом отсеке, в кресле салона туристического класса Донэхью. Надо ли говорить, что он предпочитал умалчивать в своих публичных выступлениях, что при этом путешествует преимущественно в комфортабельных частных самолетах — либо взятых напрокат семейной кредитной компанией, либо одолженных у друзей.

Донэхью был приземист. Щечки его горели розовым румянцем, и он выглядел моложе своих сорока девяти лет. Он был тяжеловат, но без лишнего жира. Большую часть времени, особенно на людях, он прямо-таки лучился дружелюбием, постоянно расплывался в широкой улыбке. Костюм сенатора и даже его прическа носили отпечаток продуманной небрежности, что должно было соответствовать облику “парня из народа”.

И хотя объективные наблюдатели прекрасно понимали, что Донэхью — всего лишь оппортунист, он пользовался искренними симпатиями многих не только в своей партии, но и среди политических противников. Объяснялось это, в частности, тем, что он обладал чувством юмора и умел принимать шутки на свой счет. Кроме того, это был человек живой, с ним всегда было интересно.

Все это, по-видимому, служило причиной успеха, которым он пользовался у прекрасного пола и, как поговаривали, не упускал случая ответить взаимностью, несмотря на то что считался добропорядочным семьянином и частенько появлялся в обществе с женой и детьми-подростками.

Таков был сенатор Донэхью, ударом молотка в десять утра в первый вторник декабря месяца призвавший к вниманию сенатский подкомитет по этике торговли и заявивший, что начинающиеся слушания он откроет собственным коротким заявлением.

Председатель и другие сенаторы — члены подкомитета сидели за столом, напоминающим подкову. Ее концы были направлены к свидетелям и публике. Из трех широких окон были видны фонтан и парк, примыкавший к зданию сената. Зал украшал мраморный камин. На бежевых гардинах был выткан государственный герб Соединенных Штатов.

— Все мы, здесь присутствующие, — начал читать Донэхью заранее подготовленный текст, — знаем о страшной, потрясшей весь мир трагедии с детьми, чьи умственные способности и другие нормальные жизненные функции оказались нарушенными действием препарата, который еще до недавнего времени прописывался и продавался у нас в стране. Этот препарат — монтейн.

Сенатор был умелым оратором, и более ста человек, собравшихся в зале, напряженно внимали его властному голосу. На него были устремлены объективы телевизионных камер.

— Цель этих слушаний, — продолжал Донэхью, — определить, кто несет ответственность за ряд событий, а также…

Селия — в списке свидетелей она значилась первой — слушала вступительное слово сенатора. Все шло так, как она и ожидала. Она сидела за покрытым зеленым сукном столом. Соседнее с ней место занимал адвокат Чайлдерс Куэнтин. Она уговорила его не отказать в любезности и взять на себя эту дополнительную ответственность:

— В настоящее время нет ни одного юриста, который разбирается в истории с монтейном лучше вас, да и, кроме того, я полностью доверяю вашим советам.

Рекомендации Куэнтина относительно сегодняшних событий были конкретны и четки.

— Опишите имевшие место факты откровенно, ничего не утаивая, ясно и по возможности кратко, — настоятельно советовал Селии Куэнтин. — И не вздумайте щеголять красноречием или пытаться переиграть Денниса Донэхью.

Последнее замечание было высказано в ответ на желание Селии напомнить во время дачи свидетельских показаний о том, что два года назад, когда внедрение монтейна натолкнулось на барьеры ФДА, Донэхью был в числе тех, кто протестовал против этой задержки и отзывался о ней как о “явно нелепой с учетом создавшихся условий”.

— Ни в коем случае! — категорически отверг эту идею Куэнтин. — Во-первых, Донэхью это ваше замечание мимо ушей не пропустит, но даже если и позабудет о нем, то его люди ему напомнят, так что он успеет подготовиться и найдет что сказать. Скорее всего он заявит, что и сам оказался очередной жертвой пропаганды, развернутой вашей компанией, или что-нибудь еще в подобном роде. Во-вторых, вы возбудите в нем антипатию, что было бы крайне нежелательно.

Затем Куэнтин рассказал Селии о кое-каких закулисных сторонах столичной жизни.

— В Соединенных Штатах сенатор обладает колоссальной властью и влиянием; в определенном смысле он даже могущественнее президента, ибо его власть проявляется более завуалированно. Нет такого правительственного департамента, куда бы он не мог проникнуть и что-то там перекрутить. Все зиждется на принципе “ты мне, я тебе”, и в этой игре самый крупный козырь — власть сенатора. Он может и миловать, и казнить. А значит, надо быть круглым идиотом, чтобы нажить себе врага в лице сенатора Соединенных Штатов.

Селия со всей серьезностью отнеслась к этому совету и дала себе зарок не забывать о нем, как бы ни повернулся ее диалог с Деннисом Донэхью, к которому она уже успела проникнуться отвращением.

Селию сопровождал Винсент Лорд. Он сидел по другую сторону от Куэнтина. Если ей предстояло сделать заявление от лица компании “Фелдинг-Рот”, а затем отвечать на вопросы при перекрестном допросе, то роль директора научного отдела сводилась лишь к ответам на вопросы, если в том возникнет необходимость.

Сенатор Донэхью закончил свое выступление, сделал краткую паузу и объявил:

— Первая свидетельница — миссис Селия Джордан, президент фармацевтической компании “Фелдинг-Рот” в Нью-Джерси. Миссис Джордан, желаете ли вы представить своих помощников?

— Да, сенатор.

Селия кратко представила Куэнтина и Лорда.

— Мистер Куэнтин нам хорошо знаком, — коротко кивнув, сказал Донэхью. — Доктор Лорд, мы рады видеть вас здесь. Миссис Джордан, насколько я понимаю, вы хотите сделать заявление. Прошу вас, начинайте.

Селия наклонилась к микрофону, стоявшему на столе для свидетелей. Она продолжала сидеть.

— Господин председатель и члены подкомитета. Прежде всего и больше всего моя компания хочет выразить свою глубочайшую скорбь и сочувствие тем семьям, в которых, как совершенно справедливо только что выразился сенатор Донэхью, произошла страшная трагедия. И хотя научные данные пока что отсутствуют и могут потребоваться годы, чтобы собрать их во всей полноте, уже сейчас ясно следующее: причина ущерба, понесенного младенцами в утробе матери, — монтейн. Оказалось невозможным предвидеть возникновение подобных обстоятельств во время широкой программы испытаний этого препарата — сначала во Франции, затем в других странах и, наконец, в США.

Голос Селии звучал негромко, но отчетливо. Она говорила подчеркнуто ровно. Речь была тщательно продумана. Над текстом работали несколько человек, но главными его создателями были все-таки Селия и Чайлдерс Куэнтин. Она читала текст буквально слово в слово, лишь изредка позволяя себе небольшие отступления, там, где это было можно.

— Кроме того, моя компания хочет подчеркнуть, что во всем, что касается монтейна — на всех стадиях испытаний, распространения и информации об этом препарате, — мы действовали в соответствии с существующим законодательством. Естественно, когда в отношении этого препарата у нас возникли серьезные сомнения, компания добровольно свернула его производство и продажу, не дожидаясь соответствующего решения ФДА.