Сильнодействующее лекарство - Артур Хейли

Ингрэм — он выступал в поддержку монтейна, а значит, против Селии на совещании руководства компании, когда была предрешена ее отставка, — испытывал неловкость и раскаяние, когда она вернулась. Спустя несколько недель он признался Селии:

— Я вообще-то не рассчитывал, что после всего случившегося вы захотите, чтобы я продолжал здесь работать.

— Это вы бросьте, — ответила ему Селия. — Я знаю вам цену как работнику, кроме того, я вам доверяю и могу на вас положиться. Что касается прошлого, ну что ж, вы совершили ошибку; время от времени такое случается со всеми нами. Беда в том, что эта ошибка повлекла за собой страшные последствия, но виноваты не вы один, и, как мне кажется, вы извлекли из этого соответствующий урок.

— Ого, и еще какой! А как я страдал, проклиная себя, что не хватило ума и воли поддержать вас.

— Вовсе не обязательно всегда меня поддерживать, — посоветовала ему Селия. — Даже теперь не обязательно. От ошибок и я не застрахована, и, если вы в чем-то со мной не согласитесь в будущем, я хочу, чтобы вы откровенно говорили мне об этом, Селия, а теперь она стала полноправным членом совета директоров, тщательно готовилась к совещанию, на котором предстояло рассмотреть выдвинутую ею декларацию компании “Фелдинг-Рот”.

Она не забыла рассказы Сэма о том, как трудно ему бывало убедить членов совета. Помня о том сопротивлении, которое было оказано Сэму, когда он выступил с весьма спорным предложением создать научно-исследовательский центр в Англии, Селия приготовилась столкнуться с оппозицией.

К ее удивлению, ей практически не возражали. Один из членов совета — Адриан Кэстон, глава объединенного финансового треста, человек весьма осторожный — спросил ее:

— Скажите, разве столь уж необходимо и правильно принимать решение навсегда закрыть себе доступ в область медицины, которая в будущем может стать ареной применения новых, более безопасных средств, способных к тому же явиться источником высоких доходов?

Совещание происходило в помещении управления компании. Окинув взглядом сидевших за длинным ореховым столом, Селия ответила:

— Мистер Кэстон, я считаю, что именно так мы и должны поступить, ибо тем самым мы оградим себя и тех, кто придет нам на смену, от невольного искушения и риска оказаться снова в ситуации, подобной той, что сложилась с монтейном.

За столом воцарилось молчание. Все ее внимательно слушали.

— Людям свойственно быстро забывать, — продолжала Селия, — Множество молодых женщин, вступающих сейчас в пору материнства, не помнят о случае с талидомидом. Они даже никогда о нем и не слышали. Пройдет несколько лет — и то же самое будет с монтейном, и беременные снова начнут принимать любые лекарства, которые им предложат.

Время и опыт наглядно продемонстрировали, что беременность, пожалуй, единственное состояние человеческого организма, когда следует воздерживаться от вмешательства в естественное развитие и полностью положиться на природу. Нашей компании приходится платить дорогой ценой за катастрофу, вызванную попытками подобного вмешательства. И мы изберем на будущее иные, лучшие и в моральном плане, да и в финансовом отношении сферы приложения сил, способные приносить прибыль, и будем побуждать к этому и других.

Неожиданно для Селии ее поддержал один из старейших директоров компании адвокат Клинтон Этеридж:

— Что касается прибылей, мне нравится идея миссис Джордан использовать наш провал с монтейном ради коммерческого успеха. В случае если присутствующие этого не заметили, эта декларация, — тут Этеридж выдержал паузу, — дьявольски хитрая штука. Это отличный пример коммерческой рекламы всех прочих препаратов, выпускаемых нашей компанией. Я думаю, со временем мы поймем, что ценность этого документа измеряется весьма весомыми долларами.

При этих словах Селию внутренне передернуло, но она напомнила себе, что вовсе не дурно заручиться поддержкой, независимо от того, чем она обоснована. Выступление Этериджа ее удивило.

С последним словом выступил Оуэн Нортон — “король” радиотелевизионной сети.

Глядя на Селию с противоположного конца длинного стола, Нортон — а всего за несколько дней до совещания он отметил свою восемьдесят вторую годовщину — изрек скрипучим голосом:

— Миссис Джордан, вы, вероятно, заметили, что наконец-то мы начинаем проникаться большим уважением к вам: оказывается, женщины способны здраво рассуждать. Могу лишь добавить от себя лично и от имени моих давних коллег: нам жаль, что для этого потребовалось так много времени.

— Сэр, ваши слова — самый лучший для меня подарок, — ответила Селия, причем совершенно искренне.

Последовавшее за этим голосование по вопросу о перестройке политики компании было единогласным.

Воздействие декларации “Фелдинг-Рот” оказалось весьма ощутимым, однако в целом она не получила того отклика среди широкой публики, на который надеялась Селия.

Врачам, за редким исключением, она пришлась по душе.

Среди врачей были и такие, кто выступал против. Свой протест они обосновывали тем, что они, а не фармацевтическая компания должны советовать больным, какие лекарства и когда принимать или не принимать. Но таких врачей было незначительное меньшинство.

Декларации “Фелдинг-Рот” уделялось широкое внимание в рекламных мероприятиях компании, ограниченных, правда, научными и медицинскими журналами. Вначале Селия поддержала идею использовать для рекламы газеты и другие массовые печатные издания, но затем вняла доводам, что это может вызвать нарекания профсоюзов медицинских работников. Как и в ФДА, там косо смотрели на попытки непосредственного воздействия на потребителя, когда речь касалась рецептурных средств.

Вероятно, по этой причине декларация компании нашла довольно слабое отражение на страницах газет. “Нью-Йорк тайме” поместила лишь заметку в два параграфа в колонке финансовых новостей. “Вашингтон пост” опубликовала аналогичное сообщение на своей последней странице. Другие газеты ограничились лишь краткой информацией, да и то в тех случаях, когда им удавалось выкроить несколько свободных строк. Телевидение, несмотря на все старания рекламного отдела компании, так и не откликнулось на эту новость.

Реакция различных фармацевтических компаний на декларацию “Фелдинг-Рот” была неоднозначной.

— Дешевый трюк, грязная самореклама, и только! — такими словами отозвался об инициативе “Фелдинг-Рот” представитель одной из таких компаний. Причем заявил об этом публично.

Другие замечали по этому поводу, что “Фелдинг-Рот” стремится быть “святее самого папы римского” и что все это может нанести ущерб отрасли в целом; при этом, правда, не указывалось, какой именно. Однако среди конкурирующих фирм нашлись и такие, где не скрывали своего восхищения.

— Честно говоря, — признался Селии один из уважаемых лидеров отрасли, — мне жаль, что подобная мысль не осенила нас первыми.

— В общем, все это доказывает лишь одно, — призналась Селия в разговоре с Эндрю, — а именно: всем сразу угодить невозможно.

— Не торопись с выводами, — заметил ее муж. — Ты сделала доброе дело, но круги по воде уже идут вовсю. Со временем ты сама удивишься, как далеко они могут зайти.

Но этим дело не ограничилось. Давали о себе знать и другие “круги” — последствия скандала с монтейном. В том числе и от камня, брошенного с Капитолийского холма в Вашингтоне.

Если бы слово “демагог” или “демагогос” не родилось в Древней Греции где-то во времена Клеона, его все равно пришлось бы изобрести, чтобы определить сущность члена сената США Денниса Донэхью. Более яркого представителя этого племени быть не могло.

С самого рождения он купался в богатстве и привилегиях, однако постоянно пытался из себя изображать, как он говорил, “сына простых людей, выходца из народа, кость от кости тех, кто всего ближе к земле”. Большей несуразности выдумать было невозможно, но, как часто бывает, постоянное повторение возымело свое действие и на сей раз: нашлось немало тех, кто свыкся с этими словами и стал в них верить.

Сенатору нравилось также, когда его изображали “защитником бедняков и угнетенных, врагом их притеснителей”. В действительности же если он и питал к “беднякам и угнетенным” чувство сострадания, то запрятано оно было так глубоко, что оставалось тайной души Донэхью, известной лишь ему одному. Но вот пользу для себя извлечь из этого он умел.

Донэхью мчался в любую точку страны, где бы ни разгоралась очередная, и к тому же сенсационная с точки зрения прессы, схватка в духе сражения Давида с Голиафом. Донэхью с ходу вступал в бой на стороне давидов, даже когда правда, по мнению людей здравомыслящих, была на стороне голиафов.

— Давидов всегда больше, а значит, от них больше пользы, когда наступает пора выборов, — как-то раз слетело с языка у одного из помощников сенатора.