Комедия убийств. Книга 1 - Александр Колин

— Я на верном пути… в психушку, — вздохнул майор.

Надо ли говорить, что спал в ту ночь Валентин скверно. Ему то и дело казалось, что фиксаторы крышки ящика отщелкиваются и… тварь обретает свободу. Трижды просыпался он и, обнаруживая в руке пистолет, клялся утром призвать к ответу Козлова за травлю рептилиями живых людей. Для спокойствия Богданов как следует проверил фиксаторы крышки и на всякий случай положил сверху на оргстекло две двенадцатикилограммовые гантели.

XXVIII

Совокупление.

Ирина всегда так стеснялась, когда слышала это слово. Наташка как-то раз даже попеняла ей, сказав: «Говорить стыдно, а трахаться нет? Ути-пути-пути…» Ирина возмутилась: «Как ты можешь?!» — «Так же как и ты», — ехидно усмехаясь, отозвалась Наталья. «Я не о том, — возразила Ирина. — Так говорят о животных, а мы люди!» — «Вот горе-то, правда?» — с притворной грустью в голосе произнесла подруга и тяжело вздохнула.

«Какая же дура эта Ирка!» — удивлялась Етгэвыт, разметав волосы по груди Гырголтагына, который, перестав стараниями молодой шаманки (она считала себя таковой) напоминать «труп отца Гамлета», сказал, что имя не имеет для него никакого значения.

Впрочем, знакомиться они начали не сразу, поначалу просто не было времени на разговоры. Они перепробовали все способы и позы, как известные Ирининому телу из собственной практики, так и унаследованные разумом Етгэвыт от ханжи-москвички, просмотревшей в свое время какое-то количество журналов и эротических фильмов (Ира терпеть не могла порнуху, но, оказываясь в гостях, всегда, если хозяева включали, смотрела). Известного оказалось недостаточно, и они дали волю сделавшейся под влиянием чувств особенно буркой фантазии.

Когда бы это пришло в голову Ирине заниматься любовью с кем-нибудь при посторонних? Никогда! Под страхом смерти! Ни за что! Сейчас же она позволяла мужчине брать себя, сама бросалась на него в присутствии Ринэны, которая иногда смотрела на них. Ловя взгляд погруженной в работу старухи (она шила какую-то одежду из оленьих шкур), Етгэвыт читала в нем одобрение. Впрочем, если бы не Ринэна, любовники умерли бы с голоду, хозяйка поила их мясными бульонами и пахучими отварами каких-то трав. Давала чай, заваренный вовсе не «по-колхозному», каким впервые угощала невежественную Ирину, когда та появилась здесь в яранге.

«Да то, скорее всего, был и не чай!» — догадывалась Етгэвыт.

Ели они и овощи — морские водоросли, заквашенные или засоленные в бочках, подобно привычным русским людям капусте или огурцам. Иногда хозяйка подзывала опустошенных безумными ласками любовников к костру; те, даже не дав себе труда одеться, спешили к Ринэне, и она давала им копальхен или кымгыт — нечто вроде рулета из кожи, жира и подпорченного мяса. Етгэвыт и Гырголтагын пожирали это «лакомство» с жадностью голодых ездовых собак.

Молодой шаманке казалось, что так будет длиться вечно, она даже не спрашивала мнения любовника, оно не интересовало ее. Но… оно существовало, и Ирина, спрятавшаяся в дальние периферийные участки мозга, кричала, желая предупредить беспечную глупышку Етгэвыт, что ничто не длится всегда, потому что «всегда» точно так же, как и «никогда», кончается и никогда не бывает всегда.

Вторжение. Проникновение. Поглощение.

Заливались краской стыда щеки ханжи Ирки, пылало румянцем искаженное безумной страстью лицо, поглощенной совокуплениями (теперь это слово восхищало ее) чукотской девушки, юной дикарки Етгэвыт.

Она и Гырголтагын стали единым целым.

XXIX

Утром же Богданов, разбуженный звонком Процента, осведомился у последнего:

— Где корм для твоей собачки? Или в качестве него ты предполагал использовать меня?

Роман опять пустился в объяснения, что был затор; экспедиторы, которые везли рептилию в театр, поехали переулками; машина стала; оказались тут рядом, позвонили, он и велел занести в квартиру, чтобы вечером забрали.

«Так запасной ключ есть у соседки сверху», — подумал Богданов, которого объяснение Романа никак не удовлетворило. — Слишком много случайностей, так не бывает. Процент явно петлял. Потом все же раскололся, что просто решил пошутить. Теперь-то он понимал, что шутка вышла идиотской, и раскаивался в содеянном.

Не знай Богданов о страсти Козлова к разного рода розыгрышам, он решил бы, чего доброго, что Роман надумал выжить надоевшего квартиранта. Словом, Валентин не обиделся. К тому же Ромка (знал, подлец, чем взять) обрадовал товарища:

— Билет тебе купили, господин ученый. Чего молчишь? Не слышу радости.

Богданову определение «ученый» с известных пор перестало казаться безобидным.

— Спасибо, — проговорил он без ожидаемого восторга, — но только не надо меня ученым называть, ладно?

Процент как ни в чем не бывало заявил:

— Хорошо, буду звать неученым.

Убедившись, что спорить с Ромкой бесполезно,

Валентин промолчал. Козлов же предложил:

— Прикатывай в зал, похмелимся.

При атлетическом зале или, если угодно, спортивно-оздоровительном центре существовала небольшая сауна с бассейном.

В предбаннике (оборудованном по последнему слову техники) находился (совершенно непонятно для чего) компьютер, не говоря, конечно, о видике и телевизоре с экраном метр по диагонали. Похмеляться, как выразился Козлов, там было просто здорово, а потому Богданов хотя и недоспавший, но чувствовавший себя хорошо, мысленно окунув в голубую прохладную воду бассейна распаренное, пылавшее огнем тело, представив янтарь пива в высоком стекле, согласился, хотя и имел цели прямо с утра начать розыскную работу.

К тому же в список «свидетелей по делу» первым номером майор определил Аркадия Арнольдовича Ромаду, а отправляться к солидному человеку с визитом в восемь часов утра было как-то неудобно. Валентин ругал себя за то, что не позаботился выяснить домашний номер последнего. Если бы не дурацкая нелепица с гробом-крокодилоноской, Валентин сделал бы это, но беседа с Шарпом и борьба с «сообщником» иностранца совершенно выбили Богданова из колеи.

Через час, распаренный, слегка захмелевший, завернувшийся в чистую простыню, Богданов, садя в деревянном кресле, туповато взирал на огромный экран телевизора.

Внезапно дверь отворилась, и в теплое марево соснового бора (так пахло в предбаннике, Ромка любил этот запах) вошел человечек. Он казался особенно маленьким оттого, что сопровождали его два шкафообразных господина в явно отягощавших их (ребята привыкли к «Адидасу») строгих костюмах. Впрочем, «джентльмены» немедленно удалились и заняли посты с противоположной стороны двери, а типчик, поздоровавшись со всеми за руку (ладошка как сдохшая рыбка), стал вести себя очень уж по-хозяйски.

Богданов всегда слышал: «Шаркунов. — хрен моржачий», «Шаркунов — пидор гнойный», но никак не ассоциировал эту личность с простым и добрым русским именем Борис Николаевич, а так типчик и назвался.

В профиль лик его напоминал утонувшую в при-вздернутых плечиках длинноносую головенку польского орла.

«Что за козел? — рассердился Валентин. — Так хорошо сидели!»

— Что у нас с Рязанью, Гена? — спросил «символ польской государственности» третьего из присутствовавших — первого зама Геннадия Германовича Гнатенко. — Ломаются еще? Так добивай, кто тебе мешает? Перекрой им краны… Пивзавод наш?.. — Гнатенко кивнул. «Птичка» тоже качнула маленькой головушкой. — Ну так вы с Толиком лишите их пива, водку перестаньте продавать, ввоз спиртного иностранного производства прекрати… Мы водку поднимем… Да ты не волнуйся, Рома, не волнуйся, наберем денег, а потом вновь опустим. Может, и не опустим, тогда уже не ясно будет, подняли или опустили. Главное, ты знаешь нашу позицию?

— Пусть неудачник пла-а-а-атит! — неожиданно запел Шаркунов.

Все, кроме несказанно удивившегося Богданова, заулыбались. Уроду такое его поведение, судя по всему, не понравилось. Однако Шаркунов не стал обращать внимание на столь малозначительное существо. Обнажив желтокожий, как у китайца, торс, а затем освободившись и от всей прочей одежды, шеф Гнатенко и Козлова исчез за дверью банного отделения.

Когда его не стало в предбаннике, все с явным облегчением переглянулись. Богданов не успел высказаться по поводу президента «Исполина», как дверь, за которой тот скрылся, снова распахнулась. Входить весь целиком великий босс Шаркунов не стал, он, простирая начальственную длань, произнес:

— Позови своего водилу, Рома, пусть берет веник и ко мне… Знает хохол толк в парной. Вы тоже присоединяйтесь.

Он исчез, и Гнатенко, многозначительно переглянувшись с Козловым, также покинул предбанник. Роман позвал Мишаню и, когда армейские товарищи остались вдвоем, сказал вдруг:

— Надоел мне этот ублюдок…