Комедия убийств. Книга 1 - Александр Колин

— А я не Зина, — обиделась красотка, наделенная телепатическими способностями.

Богданов вздрогнул:

«Началось! Потолок поплыл!»

— Он у тебя давно поплыл, — подтвердил опасения Валентина Козлов. — Орешь на всю деревню и думаешь, что мы мысли читаем. Это Ленка, сестра Зинаиды.

Девушка мило и озорно улыбнулась. Так что стало ясно: никаких телепатических способностей у нее нет, зато у бывшего контрразведчика майора Богданова есть… вернее, появилась и успешно развивается способность размышлять вслух!

— Вам звонили, Роман Георгиевич…

— Потом, — оборвал Лену председатель «Зеленой лампы» и, обратившись к Валентину, уже берясь за ручку двери, закончил представление: — Между прочим, девочки — твои кадры.

— Как?! — каркнул Валентин.

— Так, — расплылся в улыбке Козлов. — Кто за тебя газетки почитывает да заметочки подчеркивает? — спросил он уже в кабинете и заспешил к холодильнику.

— А что же она, — не желал сдаваться бывший контрразведчик, — и с ним ходит и…

— Она не ходит, — пояснил Роман, который уже понял, что обречен сегодня отвечать на извечные «почему», «отчего», «кто», «что» и «зачем» взрослого дитя-ти. — Я попросил, он по-русски ни ухом ни рылом, а деятель этот, гид его, нажрался как свинья и дрыхнет под сценой.

— A-а… — протянул Богданов.

— На… — передразнил его Роман, ставя на стол водку и открытую баночку с черной икрой. — Хлеба нет, да и не надо!

XXVI

По ту сторону оленьих и моржовых шкур, покрывавших остов яранги, недолгий весенний день уже несколько раз сменил ночь, но та, которую прислали духи, дочь города, где живет Солнечный владыка, забыла об этом.

Сколько прошло времени, Ирина не знала, ока утратила счет часам и минутам, она почти забыла свое имя и так и не узнала имени того, кого увидела утром того дня, когда пришла сюда.

Старуха Ринэна сказала, не шевеля губами:

«Разве важно, как его зовут? Тебе нужно согреть его дыханием, а потом принять в свою душу… Но если хочешь, придумай сама, как называть этого человека. У того, кто ходил путями духов, много имен, ты можешь дать еще одно».

Когда это случилось? Очень давно, неделю или, может быть, месяц назад. Группа, конечно же, уже уехала, и ей — она стала называть себя Етгэвыт[34] — теперь, возможно, самой придется искать способ добраться домой. Впрочем, Етгэвыт это волновало мало: какой смысл думать о том, что должно случиться когда-то потом, и разве может быть что-либо более важное, чем то, что есть сейчас, в божественный миг, бесконечный и непоколебимый, как сама вечность. Ни прошлое, ни настоящее не имело больше значения для Етгэвыт, еще раньше оно утратило значение для того, которого она назвала Гырголтагын[35], первое, что пришло в голову…

Если бы Етгэвыт снова сделалась сейчас Ириной (самая глубинная часть мозга помнила это имя), то, возможно бы, возвращаясь к деталям далекого утра, когда впервые пришла сюда, она ужаснулась бы тому, что случилось потом, но… Почти тридцатичетырехлетняя москвичка с высшим техническим образованием, неплохая портниха, делившая постель с человеком, присутствием которого тяготилась, мать-одиночка в компании своей школьной подруги Натальи, дрессировщика удавов Караимова, на собачьей упряжке, управляемой смешливым мужичком по имени Памья, назвавшимся Павлом, отправилась на поиски приключений…

«Боже ты мой, — подумала Ирина, впервые переступив порог яранги. — Какой кошмар!»

Она с трудом поборола в себе желание броситься вон и бежать, бежать без оглядки. Таким диким показался Ирине, м-м-м… интерьер жилища шаманки, напомнив вдруг разом несколько американских фильмов про первобытных людей, скажем, сказочку про Кска-на-варвара.

Но то, что увидела Ирина в первый день пребывания тут, поразило ее. Отложив намерение немедленно исчезнуть, она огляделась. Если отвлечься от некой экзотичности внутреннего убранства яранги и пораскинуть умом, можно было бы сделать вывод — все здесь устроено во имя человека и служит на благо оного. Хотя куда большего внимания заслуживала старуха, сидевшая возле костра, на котором кипело некое варево в маленьком котелке. Она кусала край вырезанной из лахтачьей шкуры подошвы, придавая ей нужную форму. Чтобы разглядеть что-либо в слабом свете полуугасшего костра и коптивших жирников, озарявших чоттагин, гостям пришлось поднапрячь глаза, которые отказывались верить тому, что видели, — женщина сбросила кэркэр[36], чтобы не мешал ей работать, обнажив часть пропитанного копотью и грязью торса — плечо и сморщенную грудь. Лицо шаманки казалось маской, ликом высеченного из дерева или камня изваяния.

— Етти, — сурово произнесла старуха. В ответ Па-вел-Памья издал звук, похожий на долгое английское «и». Таковую распевку следовало, вероятно, понимать, как обмен приветствиями между соплеменниками. Гости, чувствовавшие себя крайне неуютно, попытались вспомнить о вежливости и недружно промямлили: «Здрасьте».

Павел вышел вперед и с почтительным поклоном положил около старухи свернутую оленью шкуру, из которой торчали кости какого-то крупного животного, вероятнее всего оленя. Рядом он поставил купленную вчера по совету Арсюши Ириной и ее подругой двухсотпятидесятиграммовую пачку чая. Шаманка едва заметно кивнула, точнее, просто шевельнула головой.

Белые люди в нетерпении переминались с ноги на ногу. Все они приехали сюда в ожидании некоего чуда, потому что женщинам из болтовни Караимова еще накануне вечером стало известно, что шаманка или ымэм[37], как называл Ринэну Павел, может воскрешать мертвых, заставлять тяжелобольных подниматься с постели и прочее и прочее и прочее.

— Ока Иисус Христос? — не могла не съязвить Наталья.

— А? Чего? — встрепенулся Павел, который подтверждал рассказы Арсюши, подкрепляя их упоминаниями о спасенных шаманкой людях, живых свидетельствах чудесных исцелений. — Моя сын умер, ымэм его спасать.

— Он не очень-то понимает, кто такой Христос, — пояснил Караимов. — Для него любой более или менее важный человек — «началник партия».

Прием, которого удостоилась честная троица у шаманки, немало обескуражил московских гостей. Поприветствовав Павла и совершенно пропустив мимо ушей блеяние его спутников, старуха отложила в сторону подошву и не торопясь облачилась в кэркзр. Ирина нервно оглянулась по сторонам: даже и в полумраке яранги было видно, что губы шаманки не шевелились, однако москвичка почувствовала, как кто-то, обращаясь к ней на чистом русском языке, произнес:

«Пришла? Не испугалась?.. Можешь еще уйти, если боишься… А выберешь след россомахи, придется идти до конца. Ну? Что ты топчешься, как глупая важенка?»

По лицам товарищей можно было заключить, что они, по меньшей мере, растерянны, но все же Ирина каким-то необъяснимым образом поняла: они не слышали «голоса», который говорил с ней.

«Мне нечего терять, — вдруг подумала Ирина. — Скоро я не буду нужна никому, даже Славику, я уже никому не нужна».

«Ты можешь потерять и то малое, что имеешь, — услышала она вновь. — Поворачивайся и уходи, уходи, пока не поздно».

«Я останусь, — упрямо подумала Ирина. — Останусь!»

Внезапно шаманка заговорила. Павел засуетился, виновато посмотрел на привезенных им людей и, как бы извиняясь, проговорил:

— Имэм говорить, все уехать домой, один оставайся. — Оленевод указал на Ирину и, как показалось той, посмотрел на нее с каким-то особенным почтением, хотя, наверное, причина заключалась в том, что каюру заплатили, а дела он не сделал, о чем Караимов и поспешил напомнить.

Старуха опять что-то сказала, и из дальнейших слов Павла стало ясно, что русскую речь ымэм Ринэна прекрасно понимала, что же касалось Памьи, тот, как вдруг выяснилось, обладал широким и разносторонним словарным запасом.

— Все назад давать, энкинкален давать, — запричитал он, безбожно коверкая слово «эквивалент», угодливо склоняясь перед гостями. Ясно было только одно — оленевод готов на все, только бы не возвращать «пырт». -Мяса, шкура, мех, сам выбирай. Извиняй, ымэм говорить, Памья слушать. Памья ымэм слушать, как балшой эрэмгин[38]. Все лыгьоравэтльан[39] ее уважать. — Речь свою он закончил неожиданно, по-боевому обратившись к Арсению: — Извиняй, камандыр.

Хозяйка сказала еще несколько слов, Памья-Павел коротко поклонился и, пятясь, направился к выходу.

Поняв, что «аудиенция окончена», Караимов и Наталья, пробурчав себе под нос «До свидания», повернулись и вышли следом за каюром. Очевидно, краткий сеанс телепатической связи с шаманкой оказался плодом не в меру разыгравшейся под влиянием необычной обстановки фантазии Ирины. Больше никто посторонний не вторгался в ее сознание.