Мне лучше - Давид Фонкинос

Как-то раз мы с Василисом прохаживались по коридорам, и я изложил ему свою теорию:

– Туристы обожают, когда за границей им встречается уголок родины. Они любят, когда им подмигивают.

– И что?

– Назовем все номера в честь писателей. И тогда испанцы будут ночевать в гостях у Сервантеса. Немцы – у Музиля. Ирландцы – у Джойса. Итальянцы – у Кальвино. Русские – у Гоголя или Чехова.

– Ага, кажется, я понял. Греков можно будет размещать в номере Аристотеля… или Платона… или Сократа… Поди еще выбери… у нас в Греции гениев море.

– Это точно, – подтвердил я, чтобы поддержать его в этом внезапном приливе философского патриотизма.

Так, слово за слово, мы подошли к тому самому, нашему с Полиной номеру.

– А здесь будет номер Гомбровича, – негромко сказал я.

– Кого? Какого еще Бобровича?

– Это польский писатель.

– Ну тогда ладно… у нас и в самом деле иногда бывают поляки. По большей части приятнейшие люди.

Спускаясь в холл, Василис выдал еще пару глубокомысленных суждений о поляках. Мне показалось, он произнес: “У меня гостиница международного уровня”, – или что-то в этом духе.

А я остался стоять перед польским номером.

После того раза Полина ответила на мое сообщение только под вечер. Я весь извелся.

“Мне хорошо с тобой”, – написала она. Она медлила с ответом, словно чтобы распробовать счастье на вкус. Как и мне, ей было не по себе от давешней нашей раскованности. Это один из бесчисленных парадоксов блаженства – и довод в пользу того, что человеческое существо имеет врожденную тягу к пассивной неврастении. Не знаю почему, но нам обоим было как-то жутковато. Последние годы мы оба жили, не подвергаясь ни малейшей опасности: сердце билось ровно, бестрепетно. Я до сих пор не понимал, чего ждать от Полины, она до сих не понимала, чего ждать от меня. Я ничего не мог сделать просто так. Часами думал, прежде чем настрочить ей два-три слова. Все не мог опомниться от того, какое безумное счастье выпало на мою долю, и страшно боялся нарушить его беспредельную хрупкость. Мы оттягивали момент встречи, а встретившись, поняли, что нам не нужно слов. Выходные мы провели у Полины и два дня не отрывались друг от друга. Тело избавляло от всех сомнений и страхов. В постели нам было легко и просто. Я словно заново открывал для себя любовь.

Между нами все с самого начала было очень серьезно. Очень скоро мы стали поговаривать о планах на будущее. “Мне не терпится увидеть твоих детей”, – сказала она. Я выбрал вечер, чтобы познакомить ее с Алисой, но та не смогла. Дочь постоянно находила предлоги, чтобы увильнуть от встречи с Полиной – можно подумать, хотела отыграться, показать мне, каково было ей. Но я знал, что это она не со зла. Ей тоже было не по себе от того, как стремительно появилась в моей жизни новая женщина. Кроме того, ее я посвятил в свою тайну, а Элизе ничего не сказал. И это усугубляло неловкость. Я до сих пор не знал, как себя вести. Старался не усложнять, но развязаться с целой эпохой своей жизни всегда непросто. С Элизой все шло гладко. Мы перезванивались два-три раза в неделю, но разговоров о личном всячески избегали. Обсуждали гостиницу, работу Элизы, дела детей, но не обмолвились ни единым словом о том, как устраиваемся друг без друга. Полина как-то заметила, что между мной и Элизой еще протянуты нити. Она не ревновала – знала, что между нами все кончено, но эти ее слова заставили меня понять, как крепко я все еще привязан к прошлому. Да и как иначе? Мы прожили вместе жизнь. Узы эти не были любовными, но и дружескими я бы тоже их не назвал. Я не терзался неопределенностью, все было ясней некуда, но все-таки что-то мешало. Понять, что же я чувствовал в глубине души, помог опять-таки разговор с Полиной. Однажды она сказала, что ее фотограф просит о встрече.

– И что ты ответила?

– Сказала “нет”, но он продолжает настаивать.

– Он все еще любит тебя, это естественно.

– Может быть, не знаю. Но по-моему, он скорее хочет поговорить о нас, о нашем разрыве. По правде говоря, я этого не ожидала.

– Почему?

– Не думала, что он такой чувствительный и что все это может так его задеть.

– По-моему, не стоит тебе с ним встречаться.

– Не знаю.

Я тоже не ревновал. Не боялся, что она вернется к нему, хотя, может, и зря. Мне казалось естественным, что любовные истории вот так налезают друг на друга. В сердце образуется своего рода смешанная зона. Из-за этого возникает сумятица, подчас довольно болезненная. В сущности, самое сложное в любом романе – суметь поставить точку. Я понял это из слов Полины о фотографе.

10

Интенсивность боли: 1

Настроение: долой прошлое

11

К Элизе я нагрянул без предупреждения. Прошло уже больше месяца, как я ушел из дома. Я помедлил у двери, точно прошлое преграждало мне путь. Сколько раз я бездумно взбегал по ступеням, нащупывая в кармане ключи; ключи, которых у меня больше не было. Позвонив в дверь, я заявлю о себе в новом качестве – в качестве гостя. Я не захотел предупреждать, что зайду. Есть вещи, о которых не объявляют заранее, некоторые поступки нельзя как-то заблаговременно обговорить. Только на крыльце мне пришло в голову, что ее может и не быть дома. А что, если она вообще не одна? При мысли о подобном раскладе я замялся в нерешительности. И тут Элиза сама распахнула дверь:

– Чем ты тут занят?

– Я…

– Ты прошел под окнами пять минут назад. Только не говори, что все это время не решался нажать на звонок.

– Нет. То есть… да. Боялся тебе помешать, вот и все.

– Ты мне не помешаешь. Я читала. Зайдешь?

– Да.

Знакомая гостиная. Но как-то в ней уныло. Я мельком огляделся. Все по-старому. Ни дать ни взять мавзолей нашей любви. Повсюду царило прошлое. Я был уверен, что Элиза все-все переменит после моего отъезда, в особенности же свою жизнь. Разлуке нередко сопутствует ветер свободы. Хочется пить, гулять, убеждать себя, что снова нахлынула молодость. Но ничуть не бывало. Дом был погружен в безрадостный полумрак. Только возле кресла неярко горела лампа. Элиза читала толстенный роман – и это тоже не говорило о счастье; когда люди счастливы, они читают короткие романы; стремление зарыться в толщу страниц выдает слабость. Я молча опустился на диван. Чуть погодя Элиза заметила с улыбкой:

– Ты сидишь и молчишь. Вообще-то, когда куда-либо приходят… объясняют, зачем пожаловали.

– Да, извини. Я хотел с тобой поговорить.

– Выпьешь чего-нибудь?

– Не откажусь.

Она вышла на кухню и вернулась с бутылкой вина. По пути она щелкнула выключателем, и резкий свет обнажил наши лица.

– Устала, – сказала она. – Вчера очень поздно вернулась.

– …

Всего пара секунд – и от моих домыслов не осталось камня на камне. Я-то думал, что у меня прибавилось проницательности и трезвой зоркости, а оказалось, снова промахнулся. Элиза, показавшаяся мне безутешной, на самом деле всего-навсего вымоталась. К тому же при свете стало видно, что гостиная не блещет порядком. Кое-где даже валялись неприбранные вещи, была разбросана одежда. Ревностная чистюля, Элиза теперь давала себе поблажку. Эта простая деталь указывала на крупные перемены.

– Правда? Ты вчера… засиделась? – пробормотал я по меньшей мере минуту спустя.

– Ну да, Поль завел мне страничку в фейсбуке, и мне написал один бывший одноклассник.

– …

– Забавно было с ним повидаться.

И снова я пришел к выводу, что все у всех одинаково. Такой уж цикл: люди встречаются, теряют друг друга из виду, а теперь пошла мода на встречи годы спустя. Со временем понимаешь, что чем дальше, тем сложнее сходиться с людьми, и начинаешь отыскивать старых знакомых. Тактика современного одиночества.

– Странно, – сказал я.

– Что странно?

– Я тоже повидался со старинной знакомой. С Софи Кастело.

– Ты никогда мне о ней не рассказывал.

– Мы вместе учились в школе. Она стала сексологом.

Почему я тотчас же это выпалил? Что Элизе с того, что Софи Кастело – сексолог? И тут я вспомнил, что с тех самых пор мы больше не виделись. Софи начисто вылетела у меня из головы. Хотя посидели мы тогда замечательно. Пообещали друг другу, что будем время от времени встречаться, но за тем обедом других подземных толчков прошлого не последовало. Со старыми знакомыми приятно повидаться – разочек. Но даже если вы нашли общий язык, вряд ли удастся раскочегарить отношения после столь долгой разлуки. Лихорадочный интерес поддерживается любопытством: кто кем стал? Как сложилась жизнь? Но как только все пересказано, радость от встречи делается несколько натужной.

– Вряд ли вы надумаете встретиться еще раз.

– Это почему же? Я прекрасно провела вечер.

– Не сомневаюсь. И о чем вы с ним говорили?

– Да ни о чем. О себе.

– Интересно, что ты ему наговорила о нас, о нашем браке, о нашем разводе.

– …

– …

– Знаешь, – вдруг сказала она, – я не рвусь заводить новый роман.