Белоснежка и семь клонов - Катя Чудакова

– А по поводу убитого садовника, вы что-нибудь слышали – кто и зачем его убил?

Кажется, иранцу стали уж слишком подозрительными настойчивые расспросы Алины, и он как бы в шутку поинтересовался:

– Вы не из полиции случайно?

– Нет, что вы! – быстро сказала Алина. – Просто вы так увлекательно рассказываете… и я загорелась этой историей. Я вообще журналистка, так что – профессиональный интерес.

– Так что, вы хотите написать об этом в газете? – испугался пожилой мужчина.

– Я об этом пока не думала, мы ведь случайно разговорились… – слукавила Алина. – Но если вы не хотите, то я ничего писать не буду, по крайней мере, ваше имя не будет нигде фигурировать.

Иранец, удовлетворенный ее ответом, вернулся к началу разговора:

– А как же альбомы? Вы еще не посмотрели ни одного!

«За такую объемную информацию придется раскошелиться, – весело подумала Алина, – теперь, во всяком случае, не жалко будет потраченных денег… А может, и найду что-то стоящее…»

Она взяла в руки два верхних альбома, которые рекомендовал ей посмотреть хозяин лавки в первую очередь. Он сам в это время тихонько удалился в подсобку.

«Альбомы действительно очень интересные. Куплю, пожалуй, один из них – французское издание с репродукциями Манэ. Надо будет еще как-нибудь сюда заглянуть. А сегодня надо еще кучу дел утрясти, так что лучше поскорее закруглиться…»

– А вот эти альбомы и книги как раз из дома напротив! – внезапно вновь появился перед ней хозяин магазинчика. – Магдалена Хольц пару месяцев назад принесла. Сказала, что наводит порядок в доме и избавляется от ненужных вещей, а выбросить рука не поднимается… Конечно, зачем выбрасывать, если можно за это какие-то деньги получить? Очень практичная женщина!

Алина вожделенно смотрела на альбомы и книги из дома Хольцев. Даже если к делу ничего не добавит, все равно любопытно глянуть – а вдруг?

Алина просмотрела названия книг – «История искусств» почти столетней давности, «Скульптура Древней Греции», «Творчество Дюрера». Книги, безусловно, интересные и ценные, но к портрету хозяев ничего не добавляющие. Она взяла в руки альбом с затертой бархатистой обложкой. Открыв первую страницу, она воскликнула:

– Так это альбом с рисунками!

– Да! – подтвердил иранец. – Это настоящие рисунки, не полиграфические оттиски. Совершенно потрясающей красоты женщина – на каждой картинке. Думаю, что это возлюбленная художника. И обратите внимание, ободок каждого рисунка – объяснение в любви.

Алина наклонилась, чтобы лучше рассмотреть надписи. Немецкие слова «Их либе дих» чередовались на ней с русскими «Я тебя люблю». Алина внимательно посмотрела на красавицу – где с распущенными, а где и с аккуратно заплетенными в косу черными волосами. Внезапно в голову ей ударила кровь – она уже видела изображение этой женщины, и не далее, как сегодня, в доме Ирины Коноваловой:

– Так это же мать Дмитрия Коновалова!

– Простите, что вы сказали?

– На этих рисунках изображена мать убитого в доме Хольцев садовника!

Глава 20

«Дорогой папочка!

Очень беспокоюсь о твоем здоровье. Чувствую, что ты мне чего-то не договариваешь о своей болезни. У меня все без изменений. Мы все надеемся на скорейшее завершение войны и возвращение домой. Хочу посидеть на лекциях, почитать умные книжки, поломать голову над научными задачками.

Кормят нас хорошо, на здоровье не жалуюсь.

Передавай привет нашим ребятам в «Лебенсборне». Я их часто вспоминаю.

Целую.

Твой сын Дитмар»

Переводчик бросил сложенный лист бумаги на стол и прокомментировал прочитанное:

– Как видите, ничего интересного. Не успел сынок папашке письмо отправить. Теперь уж вряд ли когда свидятся… И чего эти письма читать? У немцев ведь тоже цензура, так что стратегических сведений из солдатских писем мы не почерпнем. Впрочем, вряд ли солдатам они известны.

Капитан Беспалов, комендант лагеря военнопленных в уральском поселке Шурино, равнодушно кивнул:

– Другие бумаги при нем нашли?

– Никак нет, товарищ капитан! – отрапортовал младший лейтенант Смирнов.

– Тогда отправляйте его в седьмой барак. На работу – в каменоломни. Пусть студент руками поработает, голова его тут вряд ли пригодится. Своих умников девать некуда.

– Есть! – лейтенант развернулся и, толкнув впереди себя долговязого очкарика, направился вместе с ним к выходу.

– А что это за «Лебенсборн» такой? – поинтересовался капитан у переводчика, когда немецкий военнопленный с конвоиром скрылись за дверьми.

– Да это Гиммлер выдумал такие питомники для разведения породистых арийцев.

– Что значит – для разведения? – удивился капитан. – Это что, как лошадей или собак породистых выводят?

– Приблизительно! Черт этих фрицев разберет, чего они навыдумывают. Хотя, помнится, – добавил он вполголоса, – наши ученые тоже проектировали вывести новую породу людей, которые выполняли бы пятилетки за два с половиной года. Где-то в начале тридцатых годов это было.

– Как это?

– Да так. Осеменять женщин спермой вождей революции – вот как.

– Да ты что? Неужели, такое возможно?

– Не знаю, возможно или нет, но разговоры, помнится, были. А потом американцы и немцы занялись этими проблемами, и наши срочно объявили их «буржуазной лженаукой».

– Правильно Сталин делает, что этим ученым не доверяет. Без заумных идей куда спокойней живется. Хорошо бы им всем в руки лопаты дать, глядишь, пользы больше будет.

Человек – существо неприхотливое, способное приспособиться практически к любой среде существования. Приняв для себя эту аксиому, Дитмар Бауэр смотрел на происходящее вокруг него философски. В конце концов, какие и к кому могут быть претензии? Он пришел на чужую землю вместе с армией захватчиков, так что должен быть благодарен великодушным русским за шанс, подаренный ему. Его не убили в бою, не расстреляли при взятии в плен – не это ли подарок судьбы? А за такие дары надо расплачиваться. И работа в каменоломне – совсем ничтожная плата и мизерный вклад его, как немца, за то, что натворили его соплеменники на этой земле.

Да, можно говорить, что он – пешка в руках властителей и ни в чем не виноват. Но ведь он брал в руки оружие и шел в атаку. А кто-то нашел мужество отказаться от этого. И… попал в концлагерь как дезертир или предатель. Он ведь тоже пытался скрываться от воинской повинности в датских лесах. И что из этого получилось? Теперь он тоже в лесах, только уральских.

Для профессорского сына такая реальность жизни была раньше настолько абстрактным понятием, что говорить и даже думать об этом ему не приходилось. А тут сразу пришлось окунуться по уши не в самые прекрасные ее реалии. Ему было тяжело физически, особенно в первые дни, когда еще не совсем зажившая рана начинала кровоточить, а он не мог даже остановиться, чтобы приложить кусок тряпки к промокшим насквозь бинтам.

На третий день, когда он после двенадцатичасовой смены показал конвойному сержанту свои окровавленные перевязочные бинты, тот сразу повел его в медпункт. Сердобольная сестричка сказала сержанту, что по хорошему, такому раненому надо хотя бы недельку провести в постели, но тот покачал головой:

– Не получится! Распоряжение коменданта – пленных с легкими ранениями использовать в трудовом процессе.

– Так найдите ему что-то полегче, помрет ведь от пустяковой раны, если не дать ей заживиться как следует.

Дитмар в то время еще практически не понимал русскую речь, но по интонации и жестам определил направление разговора. Он был благодарен доброй девушке за то, что она смотрела на него как на человека, раненого человека, а не заклятого врага. Далеко не каждый, у кого на фронте муж, сын, брат или жених способен на такое великодушие.

Последующие две недели он провел как учетчик – то есть взвешивал, измерял, записывал параметры. Рана заживала на удивление быстро, хотя никаких особых медикаментов не было и в помине, питание – картофельно-капустная баланда и слизкий серый хлеб. Но молодость, а возможно, и чистый целебный уральский воздух помогли Дитмару вскоре забыть о ранении.

Работа доставляла Дитмару физические страдания, но он ощущал своего рода духовное очищение от этого. В бараке размещалось около восьмидесяти военнопленных, но общаться ему ни с кем не хотелось. Свободное время он предпочитал отдавать изучению русского языка. Помогал ему в этом Альфред Кох, с которым Дитмар познакомился во время одного из посещений медпункта.

Дело в том, что в их лагере не было своего врача, а больными и ранеными занимались две медсестры и фельдшер. Врач посещал их один раз в неделю, а тяжело больных транспортировали в больницу, расположенную в райцентре за семьдесят километров от лагеря.

Альфред Кох был австрийцем и в середине тридцатых годов окончил венскую высшую медицинскую школу. И все бы ничего, но к этому времени он проникся идеями Маркса и Ленина и на этой волне вступил в компартию. Захват власти в Германии Гитлером привел его к решению переехать в страну победивших коммунистических идей – Советский Союз.