История города Рима в Средние века - Фердинанд Грегоровиус

Надежды Колы на короля венгерского рушились, ибо для Людовика Рим не представлял цены, и сам он уже через четыре месяца по вступлении в Неаполь возвратился в свою страну из страха перед свирепствовавшей в Южной Италии чумой. И вот, пока экс-трибун скитался по Абруццам, его преследовали отлучительные буллы церкви. Папа приказал своему легату заключить союз с Перуджией, Флоренцией и Сиеной для подорвания планов Колы на возвращение; по отозвании им в конце 1348 г. Бертрана новый кардинал-легат Анибальдо из дома графов Чеккано подтвердил все изданные против Колы сентенции и объявил его как еретика вне законов. Но несчастный беглец имел одно самоудовлетворение: это была жесточайшая анархия, в которую снова впал город после того мира и порядка, которыми наслаждался под его управлением. Раздоры господствовали и в аристократии, и в народе; война родовая внутри и извне; разбои и бесчинства по всем улицам. Ввиду выказавшейся неспособности новых сенаторов папа повелел сделать сенатором не-римлянина. Состоялось ли это, неизвестно, ибо безурядица была так велика по бегстве Колы, что события в Риме за более чем годовой промежуток времени оставались во мраке.

1348 г. был, несомненно, страшный год вследствие черной смерти, или чумы, с неслыханной яростью опустошавшей Италию и Запад. Ужасы ее описывали все хронисты того времени, а Бокаччио увековечил воспоминание о ней во введении к своим новеллам. Обычным путем занесена была чума в Италию осенью 1347 г. на генуэзских кораблях. Ее никакими преградами не сдерживаемые опустошения были беспредельны. В Сиене и ее области умерли свыше 80 000 человек; в Пизе ежедневно умирали по 500; во Флоренции из пяти человек – трое; в Болоньи похоронили две трети населения. Последствиями явились полное перемещение имущественных отношений во всех местах, обезлюженных чумой, возрастание всех цен и заработной платы, ощутительная скудость, бесконечные ссоры из-за собственности, безнравственность и разврат и внезапное нарушение жизненных форм, расшатание обычных доселе общественных уз губительно подействовало на гражданский дух в республиках, и чума 1348 г. ослабила их, быть может, сильнее тирании и вольного хищничества, которых являлась союзницей.

Молчание хронистов свидетельствует, что Рим пострадал менее прочих городов, однако не были вполне пощажены и римляне, ибо поныне еще существует памятник этой чумы, а именно построенная в октябре 1348 г. мраморная лестница Арачели. Назначением ее было возводить верующих в эту церковь, где пребывает икона Богоматери, заступничеству которой приписывали римляне и в сей раз, как и во веки веков, избавление свое от заразы. Неоднократные землетрясения умножили во многих городах Италии несказанное бедствие. 9 и 10 сентября было такое сильное землетрясение в Риме, что обыватели покинули свои дома и целые недели жили в палатках; базилика Двенадцати апостолов обрушилась; фронтон Латерана свалился; Св. Павел (храм) обращен был в груду обломков; знаменитая башня Милиции осыпалась до половины; башня Конти подверглась сильному повреждению, да не могли остаться неповрежденными и Колизей, и античные здания.

Все эти муки взволновали народы и распалили вожделения их по отпущению грехов юбилейного года, ибо он представлялся помраченному воображению очищением света от демонских наваждений. За грехи, которыми отяготил себя Рим за время самого короткого владычества Колы, произведено могло быть отпущение без труда в базиликах. В возмещение помпезного зрелища всемирного владычества их города, перед тем только что предложенного трибуном римлянам, преподнес им теперь папа великое зрелище западного пилигримства; это привело им снова на глаза всесветное владычество церкви и вместе с тем весьма осязательными барышами утешило их в потере их свободы и мечтаний. По низвержении Колы, действительно, не представлялось для папы лучшего средства обеспечить за собой Рим, как юбилей.

Ввиду того что наплыв пилигримов обязательно требовал сильного правительства, безопасности дорог и изобилия базаров, папа назначил чрезвычайным сенатором на весь год Жеральда де Вантодур из Лиможа, синьора де Данзена. Быть юбилейными кардиналами уполномочил он Анибальда де Чеккано и Гвидо де Булонь сюр Мер. Начиная с Рождества 1349 г. итальянские дороги стали покрываться процессиями пилигримов. Масса гостиниц оказывалась недостаточной. Зачастую располагались на постой при жгучей ночной стуже целые толпы вокруг зажженных костров. Если исчисление Маттео Виллани, будто во время поста число пилигримов в Риме составляло 1 200 000, должно казаться невероятным, зато приближаться к действительности может средняя цифра 5000 человек, ежедневно вступавших и покидавших город. Сам Рим представлял одну сплошную гостиницу, а каждый домовладелец – хозяина гостиницы. Как всегда, был недостаток в сене, соломе, дровах, рыбе и овощах, но зато изобилие в мясе. Жаловались на корыстность римлян, воспрещавших, в видах поднятия цен, ввоз вина и хлеба. Благодаря деньгам Запада обедневший город опять на несколько лет разбогател.

В числе пилигримов были еще некоторые, видевшие Рим в юбилейный 1300 год; и вот они могли произвести наблюдения над произведенными здесь полустолетием переменами. Тогда пилигримы видели последнего великого папу всесветновластной церкви и приняли благословение его с ложи Латерана; теперь не было более папы в Риме, ибо в течение без малого уже 50 лет Святой престол пребывал в каком-то уголке Франции; христианский первосвященник, главная персона при великом этом празднестве покаяния, отсутствовал и делал его неполным. Пилигримы, предпринимая свой 11-мильный пелегринаж к трем главным церквям и даже вступая в оные, должны были приходить в ужас, находя их в руинах. Св. Петр был запущен и оброс мхом; Св. Павел только что разрушен землетрясением; в пустынных улицах бесчисленные следы гражданской войны; разрушенные дворцы, развалившиеся башни; разваливающиеся, с выхваченными мраморными камнями, монументы; на мертвенно-безмолвных холмах падающие от ветхости церкви, без крыш, без священников; вымершие монастыри, на дворах которых росла трава и паслись козы. «Дома рассыпались, стены падают, храмы разваливаются, святыни гибнут, законы попираются ногами, Латеран лежит на земле, а мать всех церквей стоит без крыши на произвол ветра и дождя. Святые обители Петра и Павла колеблются, и то, что было еще недавно храмом Апостолов, представляется ныне бесформенной грудой обломков, приводящей в умиление даже каменные сердца». Так восклицал Петрарка, когда увидел осенью 1350 г. город. Снова ткал паук свою сеть над обвеянным бурями Римом, как в дни св. Августина и Иеронима.

Утешением могло служить пилигримам, по крайней мере то, что они обретали в Риме все преданием освященные места и все на Западе чтимые реликвии. Из последних ни одна так тогда не славилась в Риме, как убрус Вероники. Хронисты умалчивают о всесветно-знаменитом некогда образе Спасителя в Латеране, но замечают, что плат сей (in santo Sudarrio) в каждый воскресный и праздничный день показываем был у Св. Петра пилигримам при столь громадном стечении, что люди давили друг друга.

Несмотря на то что ни один из хронистов не говорит более о сгребавших деньги лопатами у Св. Павла или у Св. Петра священниках, тем не менее притекали обильные приношения, из коих одна часть доставалась на долю церквей Рима, другая – папе, могшему на них вербовать солдат для своей войны в Романьи. В качестве юбилейного кардинала и викария восседал в Ватикане Анибальдо с толпой прелатов и писцов, устроивших там свои канцелярии. Трудно себе вообразить скопление людей, наплыв ищущих отпущения и деятельность по изготовлению масс индульгенций. Ватикан осаждаем был во все часы просителями всех видов и наций и тысячами таких, которые искали снятия отлучения. Кардинал был важнейшей персоной в Риме; он назначал и смещал чиновников, продавал, обещал и отказывал индульгенции и высокомерным обращением оскорбил упоенных еще свободой и своевольных от избытка римлян. Они глумились над происхождением косого прелата от какого-то кампанского рода да и поныне даже относятся крайне покровительственно в Риме к самому знатнейшему провинциальному дворянству. Приверженцы экс-трибуна произвели смуты. Содержимый кардиналом на дворе Ватикана верблюд дал ребяческий повод к штурму чернью дворца. Оскорбленный легат воскликнул, что папа не может никогда быть в Риме повелителем, да и архипастырем – с трудом. Он сбавил на неделю срок паломничества, и это раздуло ожесточение. В мае покинул второй легат город, глубоко напуганный неукротимой дикостью римлян. «Для создания в Риме мира, – так говорил кардинал Гвидо, – нужно бы было снести весь город и затем выстроить его вновь». Легат Анибальдо с трепетом и страхом остался. Картина юбилейного кардинала, бледного, как осиновый лист, возвращающегося с богомолья с красной шляпой, пронзенной стрелой тайного убийцы, рисует состояние Рима лучше, чем могло бы сделать длиннейшее изложение историков. Раз, во время шествования Анибальдо в процессии ко Св. Павлу, стреляли по нему из окна у S. – Lorenzo in Piscibus. Свита его кинулась в дом, но нашли один лишь прибор, из которого стреляли, но не злоумышленников. С этого времени кардинал не иначе осмеливался показываться на улицах, как с железным шлемом под шляпой и с латами под камзолом; он приказал сажать в тюрьму и пытать подозрительных лиц; он вывесил новое объявление Колы и его приверженцев вне закона; им приписывал аттентат и наложил на восемь дней интердикт на Рим. В июле покинул он город, чтобы в качестве легата отправиться в Неаполь; дорогой он скончался, отравленный, как говорили, вином.