Евгений Мартынов. Белокрылый полёт - Юрий Григорьевич Мартынов

(Да извинит меня и С. Крылов за упоминание о нём всуе!)

Продолжения разговора не последовало. Брат швырнул телефонный аппарат в телевизор, чудом не разбив при этом экран, удалился в другую комнату и через несколько минут набрал мой номер телефона:

– Приветик. Чем занимаешься?.. Слушай, у тебя коньяк есть? Я давно уже дома ничего не держу, а тут последнее время что-то сердце ломить стало…

Глава XIX

Сердце побаливало и раньше. Такая реакция главного мотора организма всегда являлась ответом на какие-то нервные перегрузки. Хронических болезней за братом не числилось. Хотя однажды, после концерта в Звёздном городке, друзья-космонавты посоветовали Жене пройти в их клинике реабилитационно-оздоровительный курс с целью очистки организма от внутренних биоэнергетических шлаков, укрепления нервной и сердечно-сосудистой систем, а также для детального обследования состояния здоровья. И брат прошёл этот курс, проведя в больнице полтора месяца. Это было зимой 1988 года. Толстая нотная тетрадь, взятая в клинику чистой, к концу «клинического» срока оказалась почти полностью исписанной нотами, стихотворными набросками, гармонической цифровкой и просто интересными, почти философскими мыслями. Взял с собой Женя и поэтические сборники, среди них был томик есенинских стихов.

Выйдя из больницы, брат очень хорошо себя чувствовал, в течение полугода не брал в рот ни успокоительных, ни сердечных средств, ни капли спиртного. Однако, как мы с ним тогда шутили, от себя уйти ещё можно, а от советской действительности не уйдёшь! Со временем снова на столе появились корвалол, валокордин, валидол, димедрол, валерианка, различные коробочки и пузырьки с какими-то сложными названиями. Женя работал, не сбавляя оборотов: выступал, сочинял, записывал, снимался, но… Но сам понимал, что в окружающем его перестроечном контексте он всё более теряется, словно чьей-то невидимой рукой отодвигается в сторону, – в сторону от аудитории, от музыки, от творчества, от идеала. Внешне, в обществе, оставаясь привычно-весёлым, простым и добродушным парнем, брат внутри себя был неспокоен: он мучительно анализировал, искал, боролся. Надеялся… Я это знаю, потому что мы с ним строили много совместных планов на будущее. Мы готовились к совместной работе над «полуакадемическим», по стилю песенным аудиоальбомом, где в качестве инструментального аккомпаниатора должен был выступать один лишь струнный симфонический оркестр, без меди и ритм-группы. Кроме того, я уже начал заниматься аранжировкой двух новых Жениных песен – «Жить привыкаю без тебя» и «Сыпь, тальянка, звонко!» (на стихи М. Танича и С. Есенина). Брат, как всегда, кипел, торопился; о домашних делах не забывал; чем мог, родным помогал…

А мне опять вспомнилась очередная Женина шутка, часто повторяемая им в последние месяцы жизни (извиняюсь, если кому-то покажется обилие шуток не совсем уместным). Женя, перефразировав известную идеологическую формулу современной эпохи, так излагал суть происходивших процессов:

– Современная эпоха ознаменована борьбой двух систем – социалистической и… нервной. Первая пока что побеждает.

Сейчас, по прошествии времени, стало всем очевидно, что первая система победила, хотя является она вовсе не социалистической. Истинное её название – антирусская. Такова же и суть её. Женя это чувствовал сердцем. Я понимал разумом. Чувствовать и пропускать сквозь сердце тяжелее, чем сухо констатировать факты холодным рассудком. Я всё чаще заставал брата в состоянии «на взводе». Люди искусства, спортсмены или политики хорошо знают, что такое быть постоянно или долго «на взводе», когда снять нервное напряжение, неизбежное в часы ответственных официальных выступлений, не удаётся затем ни ночью – для сна, ни в праздники – для отдыха (хотя для артистов именно в праздничные дни – разгар работы). Не секрет, что порой в таких случаях приходится прибегать и к ударным дозам транквилизаторов, и к снотворным, и к алкоголю, и даже к наркотикам. Это состояние, сознательно загоняемое внутрь и потому становящееся почти хроническим, исподволь, незаметно делает своё чёрное, разрушительное для организма дело.

В последний год жизни брат часто жаловался:

– Не сплю по ночам, не берёт снотворное! От него уже и парит, и трясёт, а уснуть не могу! Не знаю, что делать…

Конечно, ничего для здоровья не проходит даром. И за все вчерашние успехи, достигнутые в изматывающей борьбе, доставшиеся ценой большого (не всегда видимого со стороны) физического и психического напряжения, организм сегодня или завтра предъявит человеку счёт. И потому, может быть, судьба брата была до конца последовательна и по-своему логична, а смерть в 42 года… закономерна (как ни печально, жестоко, даже бесчеловечно это осознавать и писать).

Да, судьба позволяла Жене брать все этапные барьеры сразу. И свой последний барьер он преодолел также с первой попытки: без фальстарта, при прыжке даже не задев планку, не оставив никому каких-либо надежд, без всякой неопределённости…

Накануне того памятного, трагического понедельника, неожиданно резко разделившего моё восприятие действительности на «до» и «после», ничего из ряда вон выходящего в жизни Жениной, моей и всей мартыновской не произошло. Женя с Эллой и Серёжкой только что вернулись из туристской поездки в Венгрию. Я тоже неделю назад приехал из Дома творчества композиторов в Боржоми. Отец с мамой ко времени Жениной турпоездки прибыли из Донбасса в Москву: сыновний дом посторожить, Юрку немножко поддержать, а после Эллу чуть-чуть разгрузить по хозяйству да с внуком погулять.

На эстраде. 1989 г.

В воскресенье, 2 сентября, около шести часов вечера Женя на такси заезжал второпях ко мне, на несколько минут. Я тогда снимал однокомнатную квартиру у метро «Нахимовский проспект», что было не очень далеко от Жениного дома на улице Академика Пилюгина (недалеко по московским меркам, конечно). Брат с женой направлялись в гости, и им нужно было прихватить с собой чего-нибудь спиртного. У меня же это спиртное водилось всегда: наверно, потому, что сам я был к нему довольно равнодушен, но покупал на всякий случай, про запас, когда случайно в магазине набредал на алкогольно-дефицитный продукт. Женя быстро осмотрел предложенный мной ассортимент и остановил свой выбор на бутылке Советского шампанского и коньяке Арагви.

– Уже надо бежать, не люблю опаздывать, – глянув на часы, серьёзно сказал брат. – Сколько я тебе должен?

– Какие проблемы? Ничего не должен, – ответил я.

– Ну тогда, может, я тебе завтра отдам? Ты же придёшь завтра?

– Наверно.

– Ладно, полетел. До завтра.

И взяв бутылки, брат направился к выходу. Но в дверях он вдруг обернулся, снова поставил бутылки и, как-то непонятно улыбнувшись, произнёс, словно попросил:

– Нет. Лучше давай я тебе сегодня отдам…

Держа двадцатипятирублёвую купюру и закрывая за братом дверь на замок, я остался с чувством таким же непонятным, какой была Женина улыбка, виденная мной