Смоленское направление - 4 - Алексей Борисов

Савелий Силантьевич хотел обсудить важное и серьёзное дело. Семьи погибших ребят жили где-то под Тамбовом и понятно, просто так туда письма не отправишь, хоть и надо, но не это главное. Не так давно, выкупленные за часы и самогонку пленные просили у Силантьевича, что если вдруг их убьют, то пусть советские власти не узнают, что они были в плену. В лагере им зачитывали какой-то документ, согласно которого, семьи сдавшихся в плен будут лишены всех прав. И Савелий склонен этому документу верить, так как такой приказ обязательно должен был появиться, иначе нельзя, слишком уж много угодило в плен. Вот и хотел узнать у меня, можно ли подсобить людям. А тут, так некстати "гость" из НКВД, что она здесь забыла? Только начал объяснять, что Лизин интерес к Прилепово вызван исключительно Натаном Соломоновичем, как наш разговор прервал выскочивший из кузницы кот, несший в зубах крупный осколок рафинада. Сахар, судя по размерам, был из моего пакета, и так как за котом не последовало погони, то, скорее всего, это было вознаграждение за службу, а не воровство. Внимание всех на секунду переключилось на зверя, и мы не сразу сообразили, откуда по нам стали стрелять. Винтовочные залпы и треск охотничьих ружей одновременно доносились со всех сторон: из леса, со стороны дороги на Сычёвку, и как мне показалось, даже с левого берега ручья. Всё это сопровождалось криками: "Ура"! "Бей предателей"! Мы залегли, стараясь ползком добраться до какого-нибудь укрытия. У кузни то и забора толком не было, так, палисадник из жердей. Лиза лежала рядом со мной и безумными глазами смотрела на дорогу, держа перед носом револьвер, клацая зубами от страха. Раздалось ещё несколько выстрелов, и наконец-то со стороны коровника застрочил пулемёт. Щедрыми очередями, не жалея патронов, "дегтярь" поливал участок леса, срубая еловые лапы на высоте трёх-четырёх метров. Явно поверх атакующих, как бы предупреждая, не суйтесь. В ответ кто-то выстрелил из пистолета и тогда к пулемёту присоединился автомат, подавляя возможное сопротивление. Винтовочная пальба стихла так же внезапно, как и началась, словно по команде.

- Савелий, смотри за лесом, я к ручью. Оттуда из ружья палили. Посмотрю, кто это так, средь бела дня оборзел.

Ползти по снегу было неудобно, но к угольной куче вела протоптанная дорожка и по ней, разломав палисадник, я выкатился к замёрзшему ручью. Перекат до кустарника, и ползком к берёзкам. Их посадил цыган лет десять назад, то ли в память о ком-то, то ли по кузнечной традиции, так сказать, компенсация лесу за берёзовый уголь. Теперь можно и приподняться, отсюда начинается молодой лесок, закрывающий меня своими пушистыми лапами. Вперёд, ещё чуть-чуть и я должен зайти к нападавшим с тыла. Чуть-чуть растянулось на пять минут, наконец, послышалась лошадиное фырканье, и мне стали видны нарушители спокойствия. Сани-розвальни стояли в довольно укромном месте, загороженные полукругом молодого ельника. Лошадь, экипированная хомутом, седлом и остальной сбруей была распряжена, точнее, выведена из оглобель и привязана к скалке. На санях, прямо из сена, которое так аппетитно жевала лошадка, на самом виду торчала чья-то нога, замотанная окровавленными бинтами. Рядышком стояла девица лет шестнадцати и пацан, не намного её старше, сжимавший в руках охотничье ружьё.

- Дети, без лишних движений, ружьё на снег и повернитесь, - тихо сказал я.

Мальчишка развернулся и, закрыв глаза, нажал на курки. Щёлк, щёлк. Стоящая с ним девица отчего-то присела и запищала пронзительно-противным голосом. Пацан ещё раз судорожно взвёл курки и те же щелчки. Мне даже стало его немного жалко. Мало того, что при попытке выстрелить он зажмуривался, и я успевал сместиться в сторону, так он ещё и не перезарядил ружьё. Смеяться над этим не стоило, может, у "горе-партизана" первый в жизни бой и от волнения совершает одну и ту же ошибку, но и продолжать сей спектакль уже нельзя. Подскочив к парню, я перехватил оружие за ствол, рванул вверх и просто подсёк ему ногу, завалив на визжащую девицу. В этот момент к саням выскочил ещё один "юноша бледный со взором горящим" и, замахнувшись прикладом винтовки, попытался сбить меня с ног. Резко присев под пролетающим над моей головой прикладом, я выбросил ногу вперёд, ударяя его по голени и помогая левой рукой, продолжил его путь вперёд. Приклад распорол воздух, а юноша, перелетев через меня, охладил лицо, как торпеда, оставляя за собой в снегу след, остановившись как раз перед санками. Жевавшая сено лошадь тряхнула головой, видимо, осуждая действия своих хозяев, и фыркнула. Заломив руку горе-партизану, я прокричал ему в ухо:

- Мы свои, советские! Кричите на весь лес, чтобы не стреляли! Громко кричите! Первой, как ни странно опомнилась девица.

- Саша, Коля, Витя, не стреляйте! Здесь наши! Наши!

Вообще-то, стрельба прекратилась минут уже как десять, но покричать было не лишним. Сложив оружие на сани, я разгрёб рукой сено и посмотрел, кто там лежит. Пациент был скорее мёртв, чем жив. Связанный лыковыми верёвками как кокон по рукам и ногам фельдфебель, похоже, даже не дышал. Оставив его, я повёл троицу к ручью, подталкивая их по направлению к кузнице. Вскоре из леса вышли ещё трое, такие же молодые, как и мои пленники, и наконец, появился последний, с кобурой на поясе. За ним шёл Василий. Младший лейтенант совершил такой же манёвр, как и я, только немного раньше. Поэтому и палили телефонист с пианистом по верхушкам деревьев, боясь задеть своего командира. Опустив головы, молодёжь сбилась в кучу и исподлобья посматривала на нас. Оценивая одного как "горе-партизан", я ошибся. Этот термин одновременно подходил ко всем, но если смотреть с другой стороны, язык не поворачивался так их назвать. Не достигнув призывного возраста, шесть мальчишек и одна девочка где-то отыскали оружие, и ушли в леса бить фашистов. И ведь кое-что у них получилось, раз умудрились взять в плен фельдфебеля, пролежавшего весь скоротечный бой в санях.

- Откуда вы такие шустрые? - Спросил Савелий Силантьевич, отряхивая снег.

- Из Сычёвки, - ответил парень с кобурой.

- Что ж вы стрельбу бестолковую устроили. Вы хоть знали на кого нападаете?

- Да все в округе знают, что в Прилепово прихвостни немецкие живут.

- Во как, - рассмеялся Савелий, - прихвостни. До этого меня только упырём кликали, видать не все свои прозвища я знаю. Что ж мне с вами делать? Что скажете, товарищ сержант государственной безопасности?

- Документы у вас есть? - спросила Лиза.

- Есть. Мы все комсомольцы и у каждого с собой комсомольский билет. Вот, смотрите, - стоявшая ближе всех к Лизе девушка распахнула коротенькое пальто и протянула завёрнутый в тряпицу документ. Ребята так же достали билеты, передавая их через девушку.

- Илья, - тем временем подозвал одного из братьев Савелий, - сходи за ручей да приведи санки с фрицем. Надо бы разузнать, кто он да откуда, а потом вздёрнуть на осине. Кстати, - обращаясь к ребятам, - как вы немца изловили?

- Капканом медвежьим, - ответил парень с кобурой, - у меня батя егерем работал, научил кое-чему. Вот я и поставил капкан перед дверью в сральник, покуда немец свои дела там делал. Молодёжь хихикнула. Видать наблюдала, как отлов происходил.

- А как хватятся немца? Знаете, что с сельчанами будет?

- Не хватятся. Этот боров каждое воскресенье на охоту в лес ходит.

- Раз так, то вешать не будем. В снегу околеет, а я его в управу свезу. Ну, что, - Савелий обернулся к Лизе, - в порядке документы?

- Да. Только странно как-то. Девочка и пятеро ребят из Смоленска, а тот, что с кобурой, комсомольский билет получал в Барсуках, а говорят из Сычёвки?

- Мы по комсомольскому призыву, на торфозаготовки поехали, - ответила за всех девушка. Саша, Коля и Витя мои одноклассники. Димка и Стас из седьмой школы, а Фрол местный, его бригадиром поставили, это он нас приютил, когда фашисты пришли.

- Тогда ребятушки, идите-ка вон к тому хлеву, это у нас теперя клуб, и ждите там. Вас покормят и в баню, как протопится, а вечером, может и фильму покажут. Вась, проводишь?

Младший лейтенант коротко кивнул головой, сказал: "За мной", и увёл молодёжь. Савелий повернулся к Лизе, забрал комсомольские билеты и стряхнул снег с её воротника, грозящий завалиться за шиворот.

- Вот так и живём, Лизавета Дмитриевна. Ты, я вижу, спросить о чём-то хочешь, так дочка?

- Хочу, и желательно с глазу на глаз.

- Что ж, это можно. У меня в хате поговорим. С немцем сейчас разберёмся и пойдём.

Минут через двадцать к кузнеце вышел Илья, ведя под уздцы лошадь с санками. С пленным фельдфебелем разбираться не пришлось - околел. То ли от переохлаждения, то ли от потери крови. Оставив тело в санях на попечение кузнеца, мы двинулись в деревню. На центральную улицу высыпали бабы, стали интересоваться, что за война приключилась и, выяснив, что всё обошлось, стали судачить промеж собой, выдвигая разнообразные версии, кто на что была горазда. Стреляли в Прилепово часто - тренировались и пристреливали оружие. Деревенские к этому привыкли, но, тем не менее, появился повод для разговоров. Солдатки в своём кружке, а бабы постарше, чьих мужей не забрали по возрасту - в своём, затянув в свои сети Семёна с Прокопом. Я заглянул в коровник, посмотреть, как там устроились молодёжь, да и письма забрать, а Савелий повёл Лизу к себе домой.