Золотая рыбка-2 - Вэвиан Фэйбл

— Конечно! Сотни… Ничего, если я буду задавать их не в алфавитном порядке? Тогда скажи, кто такие Патрик, Стив, Луис и Рюль?

— Тахир — независимый режиссер, они с оператором снимают фильм на собственные средства. Заполучить Файшака на главную роль обошлось в кругленькую сумму, зато нашелся продюсер, готовый субсидировать фильм на определенных условиях, и одно из этих условий — привлечь к участию в съемках вышеназванных джентльменов. Каскадеры они первоклассные — сама видела. Ну а поскольку нам приходится вместе работать, ничего удивительного, что мы подружились. Сообща отлучаемся иногда, и это никому не бросается в глаза. Патрик Вайн — руководитель оперативной группы отдела по борьбе с организованной преступностью и терроризмом. Остальные парни — тоже коммандос. В прошлом году они сыграли немалую роль в сенсационном разоблачении Карла Хабрея. На сей раз задача у них посложнее, но справляются парни блестяще. Потерпи, Дениза, скоро конец, тогда сможем поговорить и на другие темы.

— Какие именно?

— Не отвлекайся, дорогая. Сейчас речь идет о том, как продержаться эти последние дни. Обещай ничего не предпринимать без моего ведома и никуда не отлучаться в одиночку.

— Обещаю.

— В ближайшее время в газетах, на радио и телевидении появятся разоблачительные материалы о коррумпированных чиновниках самого высокого ранга. Но наши имена не всплывут. Мы по-прежнему останемся безвестными исполнителями, уступив славу «Юстиции», члены которой должны оставаться в тени. От тебя требуется лишь одно — побеседовать с Любошем Хольденом, а прочее предоставь нам.

— Не понимаю… Если все негодяи изобличены и пойманы с поличным, чего вам бояться?

— Как это — все пойманы? — искренне удивляется Беллок. — Зараз всех не выловишь. Процесс это длительный, сейчас ему лишь положено начало. Выявлен определенный круг лиц, которым место за решеткой, но и те, кто угодит за решетку, вряд ли смирятся с поражением.

— Выходит, «Юстиция» не будет распущена?

— Конечно, нет. Она еще не раз сослужит службу. Полиции, президенту, народу.

— И станет олицетворением Справедливости? Как бы ей со временем не переродиться в нечто другое…

— Ты имеешь в виду, что тем самым устанавливается как бы двойной подход: один — диктуемый юридической нормой, другой — осуществляемый Юстицией? Нет! Это будет скорее Совесть, чем справедливость, ясно?

Я не спешу с ответом, занятая важным делом: лихорадочно раскладываю информацию по полочкам. Проходит какое-то время, прежде чем я рассовываю все по местам, и тем не менее остаются кое-какие пробелы.

— Ясно, — подытоживаю наконец. — В этом есть здравый смысл. Досадно, конечно, что я долгое время не могла тебя раскусить. Иногда у меня возникало предчувствие, что наши тайные тропки рано или поздно пересекутся, но для меня в центре внимания оставался Хольден. Да-а, мы с тобой словно соревновались, кто первым доберется до него, только ты шел обходным путем, а я перла напролом. До чего же приятный сюрприз: Даниэль Беллок способен свернуть шею негодяям, которые мнят себя хозяевами жизни! Спору нет, избранник моего сердца — великий человек!

Мы нагоняем серую «мазду», водитель которой приветственно подмигивает тормозными огнями. Я отвечаю вспышкой фар и пристраиваюсь сзади.

— Соглашайся дублировать Эдиту, — с улыбкой советует Даниэль. — Тогда и съемки закончим раньше. Какие у тебя планы?

— Обивать пороги — вдруг примут обратно в полицию… Да, кстати… Шеф и Дональд тоже в числе посвященных?

— Да. А вот Арджил оказался замешан случайно. Возможно, Любош Хольден прольет свет на обстоятельства.

Свернув на лесную дорогу, я умудряюсь влететь в ту же яму, куда угодила в начале пути.

— Не знаешь, чья это машина? — осторожно интересуюсь я.

— Сейчас выясним. Если не ошибаюсь, Стив должен вручить тебе тряпку, чтобы привела в порядок его тачку.

Но Стив не нагружает меня лишней работой, хотя, как оказывается, у нас с ним общий жилой фургон. Пожелав друг другу спокойной ночи, мы отправляемся на боковую, когда небо на востоке начинает светлеть. Даниэль самоотверженно делит со мной ложе, где удается поместиться, лишь прижавшись друг к другу вплотную. Едва голова касается подушки, я проваливаюсь в тяжелый сон.

Ясное, бодрящее утро… Одурманенная спросонок, я брожу, натыкаясь на людей, пока кто-то не сует мне стакан апельсинового сока, а затем чашку кофе. Не знаю, кто этот доброжелатель, даже лица его толком не разглядела. Мыслительный процесс требует полной сосредоточенности. Удивительно, что вообще удалось заснуть после столь бурной ночи. Сумятица чувств и мыслей поистине необъяснима. Упростив до предела, можно бы выразить мои чувства такими понятиями, как «опасение», «страх», «надежда», «ошеломленность» и далее в том же роде. С другой стороны, иные явления становятся понятны лишь в том случае, если предельно обнажить их, чтобы на поверхность выступила суть. Так тому и быть. Хочешь объяснить причины своего затрудненного дыхания, слабой реакции на внешние раздражители, мучительного сумбура в мыслях и чувствах, довольствуйся этими ключевыми понятиями, Дениза.

Даниэль тактично оставляет меня в покое, чего не сказать о режиссере, и я пытаюсь взять себя в руки, прячу поглубже взвинченность и нацепляю на физиономию лучезарную улыбку. Притворство дается нелегко, внутренний хаос время от времени прорывается сквозь наигранную веселость, словно предостерегая: мы еще встретимся. Что на это ответить? Да я жду не дождусь этой встречи! Достаточно пожив на свете, я не раз встречалась сама с собой в подобном взбаламученном состоянии и вроде бы научилась разбираться в его природе. Беспокойство такого рода обычно предшествует зарождению грядущей безмятежности. Но если внешние обстоятельства не дают с головой погрузиться в этот внутренний процесс, если требуется активно участвовать в рутине, если в угоду второстепенному приходится откладывать на потом противоборство с болевым фантомом, это вызывает в человеке гораздо больший стресс, нежели долго сдерживаемый оргазм.

Выхода нет, и я снисхожу до участия в мелких, совершенно несущественных делах. Уподобясь энтомологу, зорким глазом разглядываю Айка Файшака. Куда до него какому-нибудь Спартаку! Римский профиль, благородные черты гладиатора, высокий, чистый лоб под крутыми завитками волос, прямой, не слишком длинный нос, четкий контур полных губ и непременная ямочка на подбородке. Тошнотворное совершенство этого лица нарушается застенчивой улыбкой — не прирожденной, но благоприобретенной, и Файшаку, вероятно, пришлось немало потрудиться, отрабатывая ее. При моей склонности к поспешным суждениям я тотчас решаю, что идеальный римлянин — существо пустое и тщеславное. Разумеется, здесь я не ошибаюсь, хотя в двух словах характер человека не обрисуешь, но не вдаваться же в анализ его привлекательности, мне и без того хватает над чем поразмыслить, только вот свободной минуты нет…