NEXT 3. Маски сброшены - Виктор Багров

— Может, лучше пылесос, Помнится, раньше советские пылесосы умели белить. Для этого труба к заднему месту цеплялась, к выхлопу.

— Раньше умели, сейчас разучились.

— Уговорила, профессионалка. Допиваю кофе и — рысью за пультом.

— О колере тоже не забудьте!

— Обязательно! Психологический настрой в спальне имеет сейчас для меня огромное значение. По сравнению с ним все остальное — чепуха...

Проводив разбитную молодку смешливым взглядом, Лавр снова позвонил сыну. И снова безрезультатно...

Глава 23

Федечка немного постоял перед проходной. Той самой, которая, если верить песне, кого-то куда-то вывела, а его — введет. Нерешительности не было — все сомнения остались в Москве. Просто он еще раз продумывал предстоящую нелегкую беседу с директором «консервки».

Вообще-то продумывать нет нужды. Потому-что неизвестно, как поведет себя директор, какие виражи заложит, какие требования обрушит на свалившегося на его голову инвестора. Вполне может послать его куда подальше.

В проходной, за остекленной перегородкой — два вохровца. Пожилой и молодой. Пожилой равнодушно поглядел на незваного посетителя, молодой оскалился в ехидной улыбке. Дескать, узнал наглого очкарика, которого недавно, при попытке проникнуть на охраняемый об"ект, вышиб на улицу.

— Там пропуск заказан на Лаврикова, — Федечка склонился к окошку, показал раскрытый паспорт.

— Лавриков? Поглядим... Леонов, Луковичный, Сидоренко... Ага, есть такой! Иди.

На паспорт — ни малейшего внимания. Будто у парня на лбу написано, что он — Лавриков, а не Сидоренко.

— Не подскажете, как найти директора?

Простой вопрос задан со значением. Посетителя не интересуют ни мастера, ни начальники цехов, ни даже главный инженер. Все это — шушера. Его уровень — только один директор.

— Сразу упрешься в кирпичный корпус, через железную дверь на второй этаж. Там спросишь...

На второй этаж Федечка не поднялся. Притормозил возле открытых дверей, ведущих в один из заводских цехов. Осторожно заглянул. Вполне современное оборудоване. По ленте конвейера, на подобии солдат в строю, плывут одномастные бутылки. Автомат впрыскивает в них какую-то жидкость, второй завинчивает пробки. Рабочий следит за порядком конвейре, второй, наверно, наладчик, что-то подвинчивает-подкручивает.

— Господин Лавриков, вам — на второй этаж!

Ехидный вохровец стоит за спиной, покачивает черной палкой.

— Извините, заблудился, — вежливо отозвался Федечка, открывая тяжелую дверь, ведущую на лестницу.

Секретарша беспрепятственно пропустила его в кабинет. Даже не спросила: кто и по какому вопросу? Или здесь все на распашку, или внешний вид молодого бизнесмена вызывает чувство доверия.

Кабинет, как кабинет. Деловая, без излишеств, обстановка. Стол, заваленный чертежами и бумагами, несколько жестких стульев, непременный компьютер устаревшей марки, старомодный ламповый приемник.

Мамыкин по хозяйски открыл дверь, прошел к тумбочке, выключил приемник.

— Лавриков Федор Федорович? — устало вздохнув, осведомился он. Дескать, осточертели ревизоры и аудиторы, мешают работать, дергают, донимают разными каверзными вопросами. — Я не ошибся?

— Не, не ошиблись... Здравствуйте.

— Тогда садитесь.

Не поздоровался, не представился. Как обращаться: товарищ директор или господин директор? Впрочем, разговор только начался...

— Можно, я постою?

— У меня — геморрой, это понятно, — доброжелательно посетовал Мамыкин. Когда это требовалось, он мог быть и суровым, и доброжелательным, и холодно вежливым. — А у вас-то что? Неужели — тоже болезнь? В таком возрасте?

— У меня не геморрой, у меня — такой стиль, — туманно признался Федечка. — Манера поведения.

— Ничего не скажешь, хороший разброс по представителям эпох. У одних — проблемы с проктологией, у других — стиль... Николай Анисимович предупредил меня, что вы не совсем обычный юноша. Это правда?

Пришлось скопировать собеседника — изобразить такую же доброжелательную гримасу.

— Почти правда. Главное мое достоинство в том, господин директор, что я совершенно точно знаю о своей обычности. Более того — заурядности. Такое знание спасает от многих ощибок и разочарований.

Хитро закрученному монологу позавидует любой адвокат. Федечка сам себе мысленно поаплодировал. Правда, о победе говорить рано, пока счет — ноль-ноль, но наметки просматриваются.

— Ну, что ж, давайте говорить стоя.

— Давайте. Сейчас я начну долго и занудливо вещать о грандиозных инвестиционных планах, вы будете одобрительно кивать. Потом пошлете меня отдохнуть на пару дней, а сами станете советоваться с акционерами. Хотя мнение уже, наверняка, выработано... Угадал сценарий?

Мамыкин с интересом и с опаской оглядел безмятежную физиономию собеседника. Ох, и непрост он, этот рыжий наследничек своего хитроумного папаши! Только и он не лыком шит, многие пытались взять его на зуб, после ходили с вставной челюстью. Если вообще ходили.

— Почти угадали... Вы всегда с ходу перехватываете инициативу?

— Учился этому... перехвату.

— Чувствуется неплохая школа... Только сценарий напрашивался сам собой. Не надо быть великим драматургом, чтобы сочинить его. Да и в нашем Богом забытом уезде нет собственных Шекспиров. Иногда появляются приезжие.

Явный намек на появление московских делопутов? Ничего, подумал Федечка, стерпим, сделаем вид, что по неопытности не врубились.

— Тогда предлагаю перепрыгнуть «протоколы о намерениях» И сразу взять быка за рога. То-есть, заняться второй серией под условным названием... Например, «Захват-два». По-моему, очень перспективное коммерческое название.

Мамыкин изобразил понимающую улыбку. На самом деле, он пока ничего не понял. Лихо закрученные фразы, какой-то «захват», упоминание малопонятных «протоколов» — все это переплелось в его сознании.

— Действительно... Только кажется уже было. Я не любитель остросюжетных произведений, могу и ошибиться.

— Как сказано мудрецами: «Что было — уже есть, и чему быть — уже было».

— О! Мы и в Писание заглядываем? Похвально!

В божественном Мамыкин был полным профаном. Будь возможность — проконсультировался бы с женой. Приходится рядиться в монашескую скуфью инока, только что поступившего в монастырь.

— Экклезиаст выпадает из библейских текстов. Странно, что его вообще в апокриф не сбросили.

— За что? — равнодушно осведомился Мамыкин. Прегрешения незнакомого ему Экклезиаста мало интересовали его, но надо же как-то поддерживать на плаву тонущую беседу.

— За поэтическое вольнодумство.

— Значит, сбросили за дело... Тогда самое время вернуться к ортодоксальной прозе... Вы сколько миллионов готовы выложить?

Разговор перешел от обнюхивания в деловую плоскость. Забыв о мнимом геморрое, Мамыкин опустился на стул. Федечка занял место напротив. Лицом к лицу.

А вот о моих возможностях знать тебе рановато, подумал Федечка. Речь о вложениях пойдет позже, когда разрешится главный вопрос.

— Цифры назовут эксперты.

— Так-то оно так, но потолок, возможности, перспективы определяют не они. Кошелек вашей «Империи».

И о компании знает? Слава Богу, не догадывается о том, что бизнесмен никого сейчас не представляет — одного себя. Придется приоткрыться

— В принципе согласен... Для предприятия такого типа имеется примерная шкала... Если не ошибаюсь, постройка семидесятых годов?

— Семьдесят восьмого, — уточнил Мамыкин. — Имеет значение?

— Еще какое! Похоже, с тех пор ничего не трогалось — ни коммуникации, ни оборудование.

— Само собой. Только косметика к с"ездам. Потом и с"езды приказали долго жить.

Федечка поднялся со стула, ероша, как всегда, взлохмаченные космы, заходил по кабинету. Он забыл про осторожность — охватил азарт первооткрывателя.

— Значит, капремонт — до десяти миллионов по самому минимуму. Замена устаревших технологических линий — к двадцатке подкатывает. Прибавим на разворование, взятки и прочие непредвиденные расходы. Всего встанет в районе пятидесяти.

— Здорово просчитано! — похвалил Мамыкин. — За пару минут решена задача на сложение!

— А чего тянуть?

— Значит, вы готовы инвестировать пятьдесят миллионов?

— А вот это уже предмет для более длительного разговора. И не здесь. И не сейчас.

— Наверно вы правы... Но даже на уровне элементарной арифметики подобная сумма превращает нынешних держателей акций в пустое место.

О так называемых акционерах Мамыкин не особо беспокоился. Каждый за себя: он — за свой кошелек, полунищие держатели заводских акций — за свой. Принцип рынка. Если подойти с умом, предстоит неплохой навар.

Он знал, что щедро обещанные миллионы — блеф, наживка для глупых рыбешек, к числу которых себя не относит. Но заставить себя не мечтать не мог. Это было превыше его.