Всё, что мы обрели - Элис Келлен

– Как, он сказал, его звали?

Аксель сдержал улыбку и наклонился, чтобы прошептать имя мне на ухо. Я вздрогнула, почувствовав его теплое дыхание так близко, оно едва ощутимо щекотало мою шею. В тот вечер на нем были темные брюки и официальная белая сорочка, гораздо более официальная, чем я когда-либо видела на нем. Было больно осознавать его привлекательность: свежевыбритый подбородок, запах одеколона, пронизывающий взгляд.

– Арманд Фаве, – напомнил он мне.

Я сделала глоток и улыбнулась, обратив внимание на воротник сорочки Акселя и плохо завязанный галстук. По правде говоря, мы совершенно не вписывались в эту атмосферу. Что мы там делали?

– Что смешного? – спросил он.

– Ничего, иди сюда, дай я тебе тут поправлю…

Мы расположились в уголке безупречного пространства, полного людей, которые болтали, пили и комментировали картины известных художников, участвовавших в открытии этого зала. К сожалению, я не знала никого из них и оттого чувствовала себя немного потерянной.

Я сделала шаг к Акселю, сократив расстояние между нами, и он глубоко вздохнул, когда я скользнула руками вниз по его шее, чтобы поправить воротник рубашки, а затем попыталась поправить узел галстука, слегка затянув.

Его теплое дыхание нежно коснулось меня.

– Тебе не следует подходить слишком близко.

– Неужели я в опасности?

– Уверен, Красная Шапочка задала Серому Волку именно этот вопрос, – хрипло ответил он, и я затянула узел потуже. – Ох, черт, милая, – нахмурился он, поднося руку к шее, чтобы ослабить его.

Я удовлетворенно улыбнулась и отступила назад, хотя внутри у меня все дрожало. Ведь его слова, его голос, его взгляд… Я все еще пыталась прийти в себя от того, что он прошептал мне в самолете, и от того, как трудно было видеть его все время, находиться так близко и пытаться вспомнить все причины, по которым я не должна терять бдительность.

– А вот и вы, – улыбнулся Ханс, – я хотел представить вам одного из партнеров галереи, Уильяма Паркса. А эта потрясающая женщина – его жена, Скарлетт.

Я поприветствовала их обоих. У них был густой английский акцент и некая отличительная нотка, к которой не получалось остаться равнодушной: они оба были из тех людей, кто обладает обворожительным шармом и сразу же оказывается в центре внимания, как только появляется где-нибудь. Все в них излучало элегантность, роскошь и изысканность.

Спустя несколько минут разговора Скарлетт взяла меня под руку и предложила выпить. Я не смогла отказаться. Мы пересекли комнату, и я начала нервничать, когда она остановилась перед огромной картиной с геометрическими фигурами, ломаными линиями и холодными цветами.

– Что думаешь об этой работе? – спросила она.

– Интересная. – Я не добавила, что, несмотря на это, на мой вкус, в ней не хватает чего-то труднообъяснимого. Души, эмоций, намерения.

– Художника зовут Дидье Боден, и чуть меньше года назад он выставлялся только на нескольких ярмарках и в паре известных ресторанов, которые согласились протянуть ему руку помощи. Мы с мужем увидели в нем талант и перспективу. Поверь, мы занимаемся этим уже много лет и знаем, как отличить бриллиант, спрятанный среди горы камней, и тот каталог с твоими работами, который Ханс показал нам, был… освежающим. Да, думаю, это подходящее слово. Что-то неожиданное посреди однообразия. Доверься мне: работая вместе, мы можем достичь больших высот.

Скарлетт подмигнула мне, и я поблагодарила ее почти шепотом, потому что не знала, что сказать, насколько мне льстит или неприятен ее интерес.

Когда церемония открытия завершилась и мы ушли, было уже одиннадцать часов вечера и улицы Парижа почти опустели. На улице похолодало, но поверх платья на мне было пальто, которое я купила неделей раньше. К сожалению, обута я была в единственные туфли на каблуках, в которых вышла прямо из магазина.

– Они меня убивают, – заявила я.

– Ну, сними их, – пожал плечами Аксель.

– Мы не в Байрон-Бей, – напомнила я ему.

– Кого это волнует? Давай понесу тебя.

Я рассмеялась и покачала головой, потому что меня забавляло, как мало Аксель зависит от мнения окружающих. Я схватила протянутую руку, чтобы идти было легче, и держалась за нее, пока мы не дошли до квартиры. Я сняла туфли, едва мы переступили порог.

– Нам еще придется ходить на такие вечеринки?

– Боюсь, что да, – ответил он. – Выпьем?

Я покачала головой, глядя, как он наливает себе на пару пальцев янтарный ликер. Потом он сел рядом со мной на диван и сделал большой глоток. Я сглотнула, когда его взгляд скользнул вниз по моей шее и задержался на вырезе черного платья.

Я вздрогнула. Внутри меня все трепетало.

И я ненавидела то желание, что испытала.

Вожделение. Воспоминания.

Я встала, когда почувствовала, что мое сердце начало биться быстрее, и, почти не глядя на него, пожелала спокойной ночи. Глубоко вздохнув, я закрыла дверь в свою комнату, сняла платье и надела пижаму, затем подошла к окну и стала молча созерцать огни города, небо, на котором едва удавалось рассмотреть звезды, так отличавшиеся от австралийских, трубы и крыши Парижа…

77. Аксель

В следующие несколько дней я постарался дать ей свободу действий. Лея была не слишком довольна своей работой, хотя часами пропадала в студии, погруженная в собственный хаос. Когда она рассеянно засовывала в рот леденец, то не медленно рассасывала его, а разгрызала на кусочки. Лея забраковала три полуготовых холста, и я был согласен с ней, ведь знал, что она может выдать нечто гораздо большее, и, прежде всего, желал, чтобы она сама была довольна результатом. Было очевидно, что на нее давит мысль о том, что на следующей неделе она должна будет что-то показать Хансу, но я не слишком задумывался об этом; мы приехали по гранту, и я хотел, чтобы она не напрягалась и получила удовольствие от города и впечатления. Так я говорил себе каждый раз, когда смотрел на закрытую дверь студии и чувствовал, как медленно тянутся часы.

Вскоре у меня появилась новая привычка: подниматься на Монмартр на рассвете.

За неимением возможности изнурять себя среди волн я стал теряться на крутых лестницах и склонах, ведущих в самый богемный квартал. Каждое утро, пока Лея еще спала, я пересекал площадь художников и сворачивал направо, где меня встречал Сакре-Кёр. Там я садился на случайную ступеньку и наблюдал за медленным пробуждением города. Затем возвращался назад и, прежде чем подняться в квартиру, завтракал в кафе на углу нашей улицы, не торопясь, думая о ней и о том, как выломать запертые двери, все еще разделявшие нас, двери, забитые всем тем, что мы еще не успели сказать друг другу.

78. Лея

Прошло несколько дней, прежде чем я создала то, что меня устроило, хотя это было далеко не лучшее из сделанного мной. «Но приемлемо», – подумала я, бросив последний взгляд на холст на мольберте. Вздохнув, принялась чистить кисти и разгребать беспорядок, царивший там. Спустилась вниз и приняла душ. И только потом, вытирая полотенцем влагу с волос и надевая удобную одежду, вдруг обнаружила, что уже несколько часов ничего не слышала от Акселя, хотя он, как правило, постоянно крутился поблизости, проверял, что я делаю, или предлагал тысячу планов, от которых я обычно отказывалась, опасаясь подойти слишком близко и обжечься.

Проходя мимо его комнаты, я увидела, что дверь не заперта, а внутри темно. Поколебавшись, я все же слегка приоткрыла ее, стараясь не шуметь. Аксель лежал на кровати, шторы были задернуты, препятствуя проникновению вечернего света. Он сел, заметив мое присутствие.

– Ты в порядке? – неуверенно спросила я.

– Голова, чертова мигрень.

– Тебе следует чаще носить очки.

– Да, – ворчливо фыркнул он.

– Я принесу тебе что-нибудь, подожди здесь.

Я пошла на кухню, взяла стакан воды и таблетку, а еще намочила небольшое полотенце холодной водой. Вернувшись в комнату, я включила ночник – и Аксель прищурился.

– Меня раздражает свет, – пробурчал он.

– Не будь таким нытиком.