Ближний Восток: война и политика - Коллектив авторов

С середины 1960-х гг. руководство Ирана взяло курс на качественное изменение экономической структуры государства: увеличение доли промышленного сектора при одновременном сокращении аграрного. Подобная политика не вызвала большого энтузиазма у западных стран, которые рассматривали Иран прежде всего в качестве источника сырья. Для получения необходимой технической и материальной помощи Тегерану пришлось пойти на некоторое улучшение отношений с Советским Союзом и странами социалистического лагеря. В сентябре 1962 г., незадолго до начала Карибского кризиса, правительство Ирана дало официальные обязательства не размещать на своей территории ракетные базы иностранного государства и не участвовать в возможной агрессии против северного соседа. Эта мера была благожелательно воспринята советским руководством. В последующие годы СССР оказывал помощь Ирану как финансовыми средствами, так и техническими специалистами; благодаря его содействию были построены такие стратегически важные объекты, как металлургический комбинат в Исфахане и трансиранский газопровод. Экономической основой индустриализации послужили увеличивавшиеся доходы от нефти, которые к 1972 г. составляли около трех четвертей всех валютных поступлений Ирана.

Нефтяной фактор стал определяющим для развития Ирана в 1970-е гг. В ходе Арабо-израильской войны в октябре 1973 г. арабские государства наложили эмбарго на экспорт нефти в некоторые страны Запада. В результате этой акции, а также ряда других тенденций макроэкономического характера началось резкое повышение цен на углеводороды на мировом рынке. Доходы Ирана, как одной из крупнейших нефтедобывающих стран, соответственно выросли в несколько раз. Если в 1973/74 г. они составили 5 млрд долл., то в следующем финансовом году превысили 18 млрд долл. Перед высшим руководством государства в целом и лично перед шахом встал вопрос о способах абсорбции денежных потоков, в буквальном смысле слова наводнивших казну.

В условиях сильного увеличения финансового потенциала правящие круги пришли к выводу, что новая конъюнктура позволит превратить Иран не только в региональную, но и мировую державу. Однако контроль над освоением денежных ресурсов находился в руках узкого слоя правящей элиты. Ее видение стратегического развития страны в значительной мере отождествлялось с собственными групповыми интересами и во многом противоречило реальным потребностям иранского общества в целом. В результате поток нефтедолларов стал источником обогащения приближенных к шахскому двору кругов и средством реализации волюнтаристских планов самого монарха.

Для воплощения планов по ускоренной модернизации Мохаммед Реза Пехлеви приступил к созданию сверхсовременного промышленного комплекса. С помощью иностранных – прежде всего американских – специалистов в стране начали строиться крупные промышленные объекты: атомные электростанции, нефтехимические комбинаты (один из них должен был стать крупнейшим в мире), предприятия по выпуску продукции военного назначения. Однако в связи с общей неразвитостью социально-экономической инфраструктуры власть не могла осуществить столь грандиозные мероприятия, не встретив на своем пути серьезных препятствий. Во-первых, Иран не располагал достаточно квалифицированными национальными кадрами, способными обслуживать технические ноу-хау, разработанные в самых развитых странах мира. Неконтролируемые расходы на внедрение современных технологий привели к возникновению большого числа вакансий, заполнить которые могли только западные специалисты. Массовое привлечение иностранных экспертов кончилось тем, что их иранские коллеги оказались за пределами рынка труда: их навыки оказались невостребованными. Во-вторых, в стране отсутствовала надлежащая инфраструктура, способная абсорбировать все нововведения. Попытка стремительной модернизации привела к дисбалансу в росте различных отраслей экономики. Так, темпы роста в тяжелой промышленности резко опережали аналогичные показатели в аграрном секторе и легкой промышленности. В-третьих, резкое увеличение денежной массы совершенно не соответствовало росту производительности труда. Это обстоятельство наряду с многократным увеличением импорта вело к удорожанию жизни и инфляции. Проведение же глубоких преобразований, которые могли бы способствовать нормальному освоению средств от продажи энергетического сырья, было невозможно по причине личных политических амбиций шаха. Он был убежден, что нефтедоллары смогут сгладить любые социальные противоречия, и больше времени уделял планам возрождения «великой цивилизации», основанной на традициях древнеиранских монархий.

Американский дипломат Джон Лимберт так характеризует общую ситуацию в Иране периода нефтяного бума: «Несмотря на очевидные достижения в промышленной, транспортной и энергетической сферах, приток новых богатств привел к тому, что шах совершенно перестал прислушиваться к религиозным чувствам и эмоциям обыкновенных иранцев. Доходы от нефти вместе с иностранными и местными советниками, прошедшими обучение за рубежом, подталкивали его к созданию фантастического мира небоскребов, поражающих воображение хайвэев и специально спроектированных жилых районов, населенных нерелигиозными, «современными», гражданами, для которых ислам играл бы крайне незначительную роль. Однако в реальности большая часть иранского народа не желала претворения в жизнь и малой толики планов шаха. Они продолжали хранить верность исламской составляющей иранской культуры…»[78]

Следует отметить, что ускоренная индустриализация стала причиной интенсивной трудовой миграции из деревни в города. Так, если в 1966 г. в городах проживало около 38 % населения страны, то через 10 лет эта цифра вплотную приблизилась к 50 %. Именно вследствие урбанизации в крупных промышленных центрах, и прежде всего в самом Тегеране, резко возросло число людей, которые являлись носителями традиционной системы ценностей, практически незатронутой веяниями вестернизации. Стремление шаха перенести западные экономические и культурные конструкции на иранскую почву вызвало у этой социальной группы резкое отторжение. Такая реакция была обусловлена двумя причинами. Во-первых, вестернизация порождала негативное к себе отношение в силу волюнтаристского и подчас агрессивного навязывания ее сверху. Во-вторых, в силу крайней неравномерности развития общества многие просто не могли воспользоваться ее плодами. Неудивительно, что построенный на западный манер фасад иранской действительности стал напрямую отождествляться с острыми социальными проблемами; его яростная критика со стороны шиитского духовенства находила горячий отклик в широких народных массах.

В сознании многих иранцев вестернизация общественной жизни в самом Иране была неразрывно связана с прозападным, точнее проамериканским, курсом правительства, который стал особенно отчетливым с начала 1970-х гг. Как раз в этот период закончилась эпоха британского присутствия в регионе Персидского залива, и шах стал прилагать максимум усилий к тому, чтобы превратить Иран в гаранта стабильности в стратегически важном регионе Персидского залива. Амбиции шаха находили поддержку и в правящих кругах Соединенных Штатов, заинтересованных в возможности стабильных поставок нефти через Ормузский пролив, соединяющий Персидский залив с Мировым океаном. В рамках «доктрины Никсона» основным средством поддержания Вашингтоном стабильности в регионе стала политика «двух опор» («two pillar policy»), основанная на стратегическом альянсе США с достаточно мощным в военном отношении Ираном и относительно слабой, но обладающей огромными запасами нефти Саудовской Аравией. В этом «треугольнике» Ирану отводилась ключевая роль: ему следовало сдерживать исходящую от СССР «коммунистическую угрозу» и одновременно создавать противовес амбициям Ирака на гегемонию в Заливе. Столь благоприятная геополитическая конъюнктура дополнялась экономическим фактором: в результате роста нефтяных доходов Тегеран приступил к масштабному экспорту вооружений из США и ряда других западных стран.

В 1970–1978 гг. общая стоимость оружейных закупок составила около 20 млрд долларов[79]. К 1978 г. военные расходы составляли до 30 % всех бюджетных расходов, в стране работало до 8 тыс. военных инструкторов из США. Основные принципы доктрины шаха вытекали из его политических амбиций и стремления превратить армию в незыблемую опору режима. Он стремился показать себя Западу в качестве единственного гаранта стабильности в регионе, которому следовало оказывать всяческую поддержку. Одновременно, внешнеполитическая активность Тегерана стала распространяться далеко за пределы границ Ирана, причем она далеко не всегда носила мирный характер. Так, в феврале 1973 г. Иран по договоренности с США направил в Оман экспедиционный корпус, который внес важный вклад в подавление антимонархического движения. Шахский режим, имея целью ослабить недружественный себе и Соединенным Штатам режим в Ираке, не преминул разыграть курдскую карту. Тегеран оказывал существенную помощь национальному движению в иракском Курдистане во главе с Мустафой Барзани, ведшему активные боевые действия против сил центрального правительства. Смысл поддержки Барзани и его сторонников заключался в том, чтобы отвлечь как можно больше иракских войск от непосредственной границы с нефтеносными районами Хузестана (этот регион населен в основном арабами). Однако в 1975 г. правящие круги обеих стран вынуждены были прийти к компромиссу и заключить договор, в котором окончательно урегулировали пограничные вопросы и обещали не оказывать более поддержку курдским повстанцам. Потепление отношений между двумя странами было вызвано причинами стратегического характера: эскалация напряженности в регионе крупнейших нефтеносных месторождений на планете ставила под угрозу как перспективу развития двух государств, так и экономические интересы западных держав. Американский иранист Джордж Ленчовски так объясняет причину смягчения позиции Мохаммеда Реза Пехлеви по отношению к западному соседу: «Шах был уверен, что Иран выйдет победителем из войны с Ираком, но ценой этому станет срыв планов по модернизации страны и снижение производства нефти… Если бы шах пошел на обострение отношений с Ираком до крайней точки – что привело бы к прекращению поставок нефти и возникновению угрозы интересам Запада в Персидском заливе – несложно представить, какая критика за авантюризм и империалистические планы обрушилась бы на него со стороны западных держав»[80].