Они брали рейхстаг - Максим Сбойчаков

Головная часть колонны спустилась на площадь, миновала ее и скрылась в «доме Гиммлера», а пленные все выходили и выходили…

Более полутора часов продолжалось шествие укрощенных фашистов. Всего их взято в рейхстаге 2604. Во время штурма рейхстага убито и ранено более двух тысяч гитлеровцев.

…Сколько военных парадов видела ты, Королевская площадь! Сколько сводных оркестров слышала, барабанного боя и надрывных воплей! Ты дрожала от топота тысяч вымуштрованных солдатских ног. Наверняка маршировали перед фюрером и многие из этих, что идут сейчас вразнобой, шаркая ногами. Не строй, а похоронная процессия.

Пройдут годы, десятки лет. Из развалин возникнет новая Германия, может, и площади дадут иное название…

Было раннее утро 2 мая 1945 года. Над Берлином поднималось солнце. Сквозь дым пожарищ оно смотрело на город тускло-красным глазом, словно еще не веря, что на земле воцаряется мир,

Глава десятая

То наша кровь…

1

Услышав о капитуляции гарнизона Берлина, Правоторов воскликнул:

– Ну, братва, шабаш, отвоевались! – и расстегнул верхние пуговицы гимнастерки.

Заметив, что вслед за ним расстегнули воротники и другие разведчики, усмехнулся – до чего же привыкли подражать ему. Впрочем, в этом случае есть и что-то другое. Натерла шею гимнастерка ва войну. Вон Орешко даже две войны прошел. Душа солдатская на волю просится.

– Айда на крышу! – крикнул Сорокин.

Восьмерка разведчиков бросилась за лейтенантом и быстро оказалась на фронтоне здания, у своего флага. Как-то само собой вскинули автоматы и с криком «ура» дали троекратный салют.

Тут их и подглядели фотокорреспонденты центральных газет. Явилась целая группа – Рюмкин, Шагин, Редькин, Архипов… Предложили запечатлеть этот момент. Только флаг попросили перевесить пониже, чтоб удобнее снимать. Как раз поблизости оказался и Heyстроев.

– Неплохая картина получается. Можно с вами?

– Давай, капитан, салютуй победе!

– Пусть Вильгельм Первый не смущает вас, – пошутил Рюмкин, указывая на всадника. – Как видите, бывший император Германии фиксирует поражение своих потомков.

Едва фотограф успел щелкнуть аппаратом, как на крыше грохнул снаряд. Осколки зловеще пропели невдалеке.

Все невольно повернули голову в сторону купола, невдалеке от которого разорвался снаряд. Над тем местом медленно поднималось сизое облачко.

Заговорили, строя разные предположения. Вскоре пришли к общему-мнению, что это выстрелило где-то неподавленное орудие. В дикой злобе фашистские артиллеристы ударили по Знамени Победы. Значит, прячутся еще в городе фашистские недобитки, хотя по улицам идут колонны капитулировавших гитлеровских войск.

Может, и еще ударят? Но нет, нового выстрела не последовало. По-видимому, обезумевший артрасчет тут же обезвредили. Шагин заметил, что разведчики оставались на своих местах, и сфотографировал их еще раз.

Потом эти снимки многие принимали за один, но Правоторов различал их, потому что на шагинской фотографии он смотрел не вверх, а в объектив аппарата.

Рюмкин как бы в оправдание, что снимает с опозданием, сказал:

– Мы старались не отставать от передовых частей, но сделать это было нелегко… Впрочем, справедливости ради следует сказать, что у рейхстага корреспонденты побывали раньше, чем вы с флагом…

Разведчики только переглянулись, посчитав эти слова за неудачную шутку.

– Напрасно усмехаетесь, – с достоинством заметил Рюмкин. – Вот эти ребята, – указал он на Редькина и Архипова, – на штурмовиках сюда задолго до вас прилетали, бреющим полетом над улицами прошлись. И при этом выполняли роль не только фотографов, но и стрелков-радистов.

– Стрелять, к сожалению, не пришлось, – вставил Архипов. – Только снимали.

Разведчики, считавшие в душе фотокорреспондентов людьми глубокого тыла, с уважением посмотрели на них, не скрывая своего удивления. Нелегко, оказывается, и снимки добываются в бою…

Тут же их ожидал корреспондент Совинформбюро Роман Кармен. Он подробно расспрашивал обо всем, записывал в блокнот, чтобы затем протелеграфировать для иностранной прессы о том, что познакомился с командиром взвода разведки лейтенантом Сорокиным, бойцы которого под ураганным огнем противника взобрались на крышу рейхстага и водрузили Знамя.

Долго стояли разведчики на крыше рейхстага, рассматривая покоренную столицу Германии. Во многих местах еще полыхали пожары – рвалось ввысь пламя, клубился дым, растекаясь по кварталам. Со всех сторон неслось раскатистое «ура», всюду гремели залпы. Воины шли к рейхстагу, чтобы оставить свои фамилии на его стенах.

Кое-где на улицах строились красноармейские колонны, другие шли с боевыми песнями, звучали духовые оркестры. Необыкновенно торжественными казались эти песни и маршевая музыка среди развалин, дыма и пламени. Пусть с опозданием на один день, но советские воины в Берлине все же отпраздновали Первомай – день международной солидарности всех трудящихся, ради грядущей победы которой на всей земле они пролили свою кровь.

Разведчики обвели глазами круто извивающиеся берега Шпрее, пересекающей центр. Узнали места, по которым шли с боем. Поглядели на зловещую тюрьму Моабит, замки с которой сбила их дивизия.

– А смотрите, сколько людей валит через «мост смерти»! – крикнул Булатов, указывая на мост через Шпрее.

– Теперь, Гриша, он уже перестал быть «мостом смерти», – заметил Сорокин.

Иван Лысенко посмотрел на площадь, стараясь лучше разглядеть Кенигсплац, по которой ему пришлось трижды проползти под бешеным огнем. В большом волнении стоял Правоторов. Ему хотелось громко запеть, чтобы далеко были слышны отсюда, с высоты, звуки победной песни. Он перебирал в памяти знакомые мелодии, но ни на одной не мог остановиться. Надо что-то такое, что отразило хотя бы частицу переживаемого им самим. Вдруг в голове вазвучала «Партизанская». Хорошо бы ее, но не совсем подходят слова о Тихом океане – рановато еще о нем вспоминать. Постарался подобрать на ее мотив новые слова. И когда уже спускались вниз и проходили по овальному залу, зазвучал его мужественный баритон:

И припомнится отвага,Словно сказка, эти дни,Штурмовые дни рейхстага,Все берлинские бои.

Ребятам понравилась эта импровизация, и они дружно несколько раз повторили ее. Песня откуда-то отзывалась эхом, и казалось, былая слава Красной Армии перекликалась с новой.

Выйдя из рейхстага, с интересом поглядели на бойцов, делавших надписи на стенах и колоннах. Все стремились расписаться повыше – кто на выступы забрался, кто на подоконники, кто на плечи другу.

Мимо Бранденбургских ворот двигалась длинная колонна пленных. Сопровождали ее донские казаки, гордо восседавшие на своих уже отдохнувших после боя конях.

– Эх, жаль, Кармен уехал. Вот бы кинокадры получились – загляденье! – воскликнул Правоторов.

– Да, – поддержал Сорокин, – если бы еще цвета передать – синие мундиры, красные лампасы, рыжие усы…

На берегу Шпрее стоял заседланный конь. Кто бросил его и почему он так внимательно смотрит вниз? Подошли ближе. Казак с ведром воды медленно карабкался по откосу берега.

Увидев невдалеке кран, Правоторов крикнул:

– Слушай, казак, ты чего туда полез – вода рядом?!

Тот словно не слышал и молча лез по круче, держа в правой руке ведро, а левой хватаясь за камни. С трудом преодолев вымощенный берег, казак поставил ведро жадно припавшему к нему коню и стал неторопливо вытирать пот. Потом посмотрел на удивленных разведчиков и нараспев сказал:

– Кубыть, и ребята боевые, а соображаете не дюже. Наказ нам Дон давал: напоить коней из Шпрее, как в давних войнах это бывало. Теперь я спокоен. Вернусь, доложу – напоил!

– Что ж, будем свидетелями, – откликнулся Правоторов. – Счастливо тебе, казак!

Над Королевской площадью появились краснозвездные самолеты. Сделав приветственный круг, они сбросили Красное знамя. Заполненная бойцами площадь бурно аплодировала, пока Знамя спускалось на землю. На Знамени поздравление от летчиков: «Победа! Слава советским воинам, водрузившим Знамя Победы над Берлином!»

Да, самая страшная в истории война закончилась, немецкий фашизм разгромлен, человечество спасено от порабощения.

Прогуливаясь по берлинскому центру, друзья видели множество белых полотнищ на балконах, окнах, дверях, Наволочки, простыни, сорочки, белье – чего только не висело в знак покорности!

У Бранденбургских ворот встретили Греченкова, Исакова, Литвака, Кошкарбаева и все вместе пошли к имперской канцелярии – резиденции Гитлера, взятой войсками 8-й гвардейской армии. Построенное в 1939 году, громадное мрачное здание занимало целый квартал. Высокий главный вход, внутри множество прямоугольных колонн – все это по замыслу заказчика должно было олицетворять могущество германского рейха. Однако сейчас имперская канцелярия выглядела не лучше рейхстага.