Дикое племя - Октавия Батлер

9.

Нвеке начала кричать. Доро спокойно прислушивался, осознавая тот факт, что теперь он был невластен над судьбой девушки. Теперь ему не оставалось ничего делать, как только ждать, напоминая самому себе слова, которые сказала ему Энинву. Она еще ни разу не теряла никого при последствиях переходного возраста. Она не стала бы, вероятнее всего, порочить это заявление смертью одного из собственных детей. И к тому же, Нвеке была достаточно сильная. Сильными были все дети Энинву. А это было очень важно. Весь собственный опыт, который имел Доро по поводу переходного возраста, учил его, что это очень важно. Он позволил своим мыслям перелететь ко времени собственного переходного возраста, а потом вернуться назад, к Нвеке. Он мог вспомнить свой переходный период достаточно ясно. За ним следовали годы, которые стерлись в его памяти, но детские годы и сам переход, которым они завершились, были все еще свежи в его памяти. Он был болезненным и чахлым ребенком, последним из двенадцати детей у его матери, и единственным, который выжил, как раз в соответствии с именем, которым Энинву как-то назвала его:Огбанджи. Говорили, что его браться и сестры были крепкими и на вид здоровыми детьми, но они все умерли. Он был костлявый, тощий и очень странный, и, казалось, что только его родители считают правильным, что он остался в живых. Люди шептались на его счет и говорили, что он нечто большее, чем просто ребенок, он - дух. Они шептались о том, что он не сын своего отца. Мать же как могла защищала его, пока он был очень маленький, а его отец, если он действительно был его отцом, признавал его и был рад считать своим сыном. Его родители старались делать для него только хорошее. И тот и другой искренне, почти безумно любили и берегли его после смерти одиннадцати детей. Другие же люди избегали его при первой же возможности. Это были рослые величественные люди, которых позже стали называть нубийцами. И им скоро стало ясно, что Доро никогда не стал бы ни высоким, ни величественным. В конце концов стало ясно, чем он обладал. Он слышал голоса. Он падал на землю, корчась в конвульсиях. Некоторые из окружающих, опасаясь, что он может напустить на них дьяволов, хотели его убить, но каким-то образом его родителям удалось его защитить. Даже тогда, он не знал, как именно. Но было очень немного вещей, которых они не сделали бы, чтобы спасти его. Ему было тринадцать лет, когда он свалился в агонии, захватившей его в переходном возрасте. Теперь-то он знал, что это было слишком рано для его возраста. На примере своих колдунов он еще ни разу не видел, чтобы перемены наступали так рано. Он никогда не жил сам, но как никто другой он до сих пор управлял собственным размножением, словно он вообще никогда и не умирал. Умерло его тело, и в самый первый раз он преобразился в живое человеческое тело, ближайшее к нему. Это было тело его матери, на коленях у которой в этот момент отдыхала его голова. Он обнаружил, что смотрит вниз, на самого себя, на собственное тело, и ничего не мог понять. Тогда он закричал. С испугу он попытался убежать, но его отец остановил его, задержал, начал расспрашивать о том, что случилось. Он не мог ничего сказать. Он смотрел вниз, видел свое, теперь уже женское тело, и его охватила паника. Не соображая, что делает, он преобразился вновь, на этот раз в своего отца. В своей, когда-то очень тихой деревне на берегу Нила, среди своих людей, он убивал, убивал и убивал. Пока однажды их враги, причем совершенно ненамеренно, освободили их от этого. Египетские конники завхатили его в плен, напав на деревню. В тот момент он носил тело молодой девушки, одной из своих двоюродных сестер. Возможно, что при этом он убил и нескольких египтян. Он надеялся, что так оно и было. Его люди жили без всяких контактов с египтянами на протяжении почти двухсот лет, пока Египет был охвачен феодальным хаосом. Зато теперь Египет был далекой желанной страной, богатой минералами и рабами. Доро наедялся, что ему удалось убить достаточное число их людей. Но он никогда не узнает этого. Его память остановилась на момент появления египтян, и в ней образовался провал, длину которого позднее он определил как пятьдесят лет, после чего он вновь пришел в себя, и обнаружил, что был брошен в египетскую тюрьму, обладал телами нескольких пожилых чужеземцев, обнаружил, что был не более и не менее чем мужчиной, и открыл для себя, что может иметь и делать все, что угодно. У него ушло много лет на то, чтобы вычислить, хотя бы приблизительно, сколь долго он не управлял своим сознанием. Еще больше времени ушло у него на то, чтобы точно определить, где именно была его родная деревня, и то, что на том месте уже ничего не было. Он никогда так и не нашел никого из своих родственников, никого из своей деревни. Он был абсолютно один. В конце концов, он начал осознавать, что некоторые из его убийств давали ему больше удовольствий, чем иные. Некоторые тела он носил дольше других. Наблюдая свои собственные ощущения, он открыл, что возраст, раса, пол, физическое развитие, и в исключительных случаях, здоровье, не были решающими, если оценивать его удовольствие, получаемое от жертв. Он мог, и он брал любого. Но вот к пониманию того, что давало ему действителное наслаждение, он пришел, раздумывая о колдовстве, или о потенциальной возможности его. Он отыскивал родственников по духу, людей, либо одержимых безумием, либо людей имевших небольшие отклонения от нормы: эти люди могли слышать голоса, или их могли преследовать виденья, или же их странность могла появляться как-то иначе. Сам же он не был подвержен воздействию подобных нарушений, во всяком случае с тех самых пор, как завершился его переходный возраст. Но он забирал тех, у кого эти странности оставались. Он научился отыскивать их безошибочно, как будто следуя за запахом еды. Затем он научился собирать их вместе, скрещивать их между собой, наблюдать за тем, насколько они защищены и как следует ухаживать за ними. Они же, в свою очередь, научились почитать его. И уже в следующем поколении, они стали полностью принадлежать ему. Он еще не понял этого, но он это принял как должное. Некоторые из них, совсем немногие, могли чувствовать его точно так же, как и он их. Их колдовская сила предупреждала их о его появлении, но, казалось, никогда не могла подтолкнуть их на сознательный побег. Вместо этого, они приходили к нему, стараясь друг перед другом завоевать его внимание, любили его как бога, как родителя, как самца, как друга. Он научился предпочитать их общество, компании более нормальных людей. Среди них он выбирал себе приятелей, и ограничивался убийствами только среди остающихся. Он затратил очень много времени и труда, прежде чем ему удалось создать людей подобных Исааку и Аннек, которые были самыми лучшими из его детей. Этих он любил точно так же, как они любили его. Они относились к нему так, как не может делать ни один обычный человек, радовались ему, и почти не боялись его. В некотором роде, это было похоже на то, что он всякий раз повторял свою историю в каждом новом поколении. Самые лучшие его дети любили его без всех тех ограничений, которые были свойственны его родителям. Другие же, подобно большинству людей из его деревни, смотрели на него через призму собственных суеверий, хотя, по крайней мере в то время, суеверия были в почете. И в это время он уже не любил тех, кто служил ему для уталения голода. Он забирал их из своих многочисленных поселений как созревшие сладкие плоды, оберегая при этом своих любимцев от всего, с чем он мог справиться, исключая болезни, войны, а иногда, и опасные последствия их собственных способностей. Время от времени, и они вынуждали его убивать их по этой последней причине. Один из этих людей, опьяневший от собственной силы, начал проявлять свои способности, подвергая опасности своих людей. Другой просто проявил неповиновение, а следующий просто сошел с ума. Такое часто случалось. Эти убийства ему особенно нравились. Несомненно, что на уровне ощущений, они были наиболее приятными. Но в сознании Доро эти убийства выглядели скорее как те, которые он совершил совершенно случайно, со своими родителями. Он никогда не носил эти тела подолгу. Он совершенно сознательно избегал зеркало, до тех пор, пока не совершал очередное преображение. В такие моменты он особенно остро чувствовал абсолютное бесконечное одиночество, тоскуя по смерти, несущей конец этой мрачной тоске. Что же он такое, на самом деле, если может иметь все, кроме собственного конца? Люди подобные Исааку, а вскоре, может быть и Нвеке, не знали, в какой безопасности они были, даже находясь рядом с ним. А люди, подобные Энинву, представляющие очень устойчивое дикое племя, не представляли себе, в какой безопасности они могли бы быть, хотя для самой Энинву это уже и было поздно. Поздно на многие годы, не смотря на отношение к ней Исаака. Доро больше не хотел видеть около себя эту женщину, не хотел видеть ее укоризненного взгляда, ее тихой открытой ненависти, ее долгого и раздражающего присутствия в его жизни. И коль скоро она не представляла уже большой ценности для Исаака, она должна будет умереть.