Черная башня - Филлис Джеймс

Однако лестница представляла собой препятствие посложнее. Урсула планировала подтягиваться по перилам, ступенька за ступенькой. Увы, приходилось втягивать и подушку — та еще понадобится на втором этаже. А подушка словно раздулась, превратилась в огромную мягкую и белую помеху. Ступеньки были узкими, прислониться к ним толком не получалось. Два раза подушка падала вниз, и два раза Урсуле приходилось спускаться, чтобы подобрать ее. С мучительным трудом преодолев четыре ступеньки, она выработала лучший способ продвижения: обвязала одним концом пояса талию, а другим — подушку. Жаль только, сразу халат не надела. Может, он и мешался бы, но без него Урсула уже дрожала.

Так, ступенька за ступенькой, потея и задыхаясь, несмотря на холод, она подтягивалась, цепляясь обеими руками за перила. Лестница немилосердно скрипела. Урсула в каждую секунду ждала услышать слабый призыв звонка у чьей-нибудь кровати, а в ответ на него — торопливые шаги Дот или Хелен.

Она не знала, сколько времени потребовалось на то, чтобы подняться наверх. Теперь Урсула сидела, скорчившись и дрожа, на верхней ступеньке, вцепившись трясущимися руками в перила так судорожно, что шаткое дерево буквально ходило ходуном. Она смотрела на темный холл внизу. Тогда-то и появилась фигура в плаще. Ни шум шагов не предвещал появления этой фигуры, ни кашель, ни звуки дыхания. Секунду назад коридор был пуст, а в следующий миг человек в коричневом плаще — голова склонена, лицо скрыто спадающим капюшоном — безмолвно и быстро прошел внизу и скрылся в коридоре. Урсула ждала, испуганная, еле осмеливаясь дышать, съежившись, чтобы сделаться как можно незаметнее. Она вернется. Урсула знала, что она вернется. Как жуткое изображение смерти, которое она видела в старинных книгах, вырезанное на величественных гробницах. Она помедлит перед ней и, откинув скрывающий лицо капюшон, явит осклабившийся череп и пустые глазницы. Пронзит ее через перила костяными пальцами. Сердце Урсулы, в холодном ужасе бившееся в грудной клетке, словно разбухло и стало слишком большим для тела. Наверняка этот громкий частый стук выдаст ее! Казалось, прошла целая вечность, но Урсула понимала — на самом деле не больше минуты, прежде чем фигура вновь появилась и так же молча и быстро прошла в большой дом. Молодая женщина смотрела ей вслед полными ужаса глазами.

Тогда-то Урсула и поняла, что не покончит с собой. Это ведь всего-навсего Дот, или Хелен, или Уилфред. Кто же еще мог тут проходить в этот час? Однако потрясение, испытанное при виде этой безмолвной, тенью скользнувшей мимо фигуры, возродило в душе Урсулы волю к жизни. Если она и правда хочет умереть, то что же делает здесь, скорчившись в неудобной позе на холодном полу? У нее ведь есть пояс от халата. Даже сейчас не поздно затянуть его вокруг горла и соскользнуть с лестницы. Только Урсула не могла. Сама мысль о последнем падении, о впивающемся в шею поясе заставила ее застонать от мучительного протеста. Нет, она с самого начала не собиралась убивать себя. Никто, даже Стив, не стоит вечного проклятия. И что он в этом понимает, ее бывший муж, не веривший в ад? Однако теперь Урсуле надо закончить свое путешествие. Необходимо достать пузырек с аспирином, который лежит где-то в медкабинете. Она не воспользуется им сейчас, зато всегда будет держать при себе, чтобы было легко дотянуться. Будет знать, что, если жизнь станет совсем невыносимой, у нее есть средство положить конец мучениям. А может быть, если выпить только горсточку, а пузырек оставить возле кровати, они наконец поймут, как она несчастна. Ведь только этого она и хотела с самого начала. Они напишут Стиву. Обратят внимание на ее страдания. А может, даже заставят Стива увезти ее обратно в Лондон. Проделав такой долгий путь, она просто обязана попасть в медкабинет.

Дверь не составила для нее никаких проблем. Зато, скользнув внутрь, Урсула поняла, что проиграла. Она не могла зажечь свет. Лампочка в коридоре светила тускло, и даже при раскрытой двери этого слабого мерцания не хватало, чтобы определить местоположение выключателя. А чтобы включить его при помощи пояса, надо было точно знать, куда целить. Протянув руку, молодая женщина пошарила по стене. Ничего. Сделав из пояса петлю, она принялась бить ей туда, где, по ее расчетам, находился выключатель. Пояс падал, так и не достигнув цели. Урсула снова заплакала — потерпевшая поражение, отчаянно замерзшая, внезапно осознавшая, что придется проделывать мучительное путешествие обратно и что влезть на кровать будет тяжелее и болезненнее всего, что она перенесла до сих пор.

И тут вдруг из темноты протянулась рука, Вспыхнул свет. Урсула вскрикнула от испуга и задрала голову. В проеме двери стояла Хелен Реймер, одетая в распахнутую спереди коричневую сутану с откинутым назад капюшоном. Две женщины глядели друг на друга, почти окаменев от потрясения. И Урсула видела, что в обращенных на нее глазах застыл ровно такой же ужас, как и в ее собственных.

III

Грейс Уиллисон резко проснулась, и тут же тело начало непроизвольно дрожать, как будто сильная рука трясла ее, чтобы окончательно разбудить. С трудом приподняв голову над подушкой, Грейс вслушалась в темноту, но ничего не услышала. Шум, который разбудил ее, реальный или воображаемый, уже стих. Она включила лампу над кроватью. Почти полночь. Грейс потянулась за книгой. Жаль, что томик Троллопа такой тяжелый. Придется класть его на покрывало, а поскольку после того, как Грейс вытягивала ноги в привычной для спанья позе, согнуть колени ей было трудно, от необходимости поднимать голову и вглядываться в мелкий шрифт быстро уставали глаза и шея. Все эти неудобства порой заставляли ее задуматься: а является ли чтение в постели таким уж удовольствием, как она верила еще с тех дней детства, когда папино стремление сэкономить на электричестве и мамины предрассудки насчет вреда для глаз и необходимости восьмичасового здорового сна лишили ее лампочки над кроватью. Левая нога подрагивала, и Грейс с отстраненным интересом наблюдала, как беспорядочно подпрыгивает комок одеяла — словно под ним застрял какой-то зверек. Внезапное пробуждение посреди ночи всегда было для нее плохим предзнаменованием. Предстоит нелегкое бдение. Грейс боялась бессонницы и на миг даже подумала, не помолиться ли о том, чтобы хоть сегодня ее миновала эта участь. Однако она уже отчитала молитвы, да к тому же бесполезно просить о милости, которую, как научил ее опыт, она все равно не получит. Взывать к Господу о том, чего он дарить не намерен и явно об этом дает знать, все равно что вести себя точно капризное и неразумное дитя. Грейс наблюдала за выделываемыми ногой движениями с интересом, черпая смутное успокоение в ощущении, что это непокорное тело уже не принадлежит ей.

Отложив книгу, она решила лучше подумать о путешествии в Лурд, до которого оставалось только тринадцать дней. Она рисовала себе счастливые хлопоты при отъезде — новое пальто, приберегаемое как раз ради этого случая; поездку по Франции, веселую, точно вылазка на пикник; первые проблески туманов, что клубятся у подножия Пиренеев; одетые в снега горные вершины; сам Лурд, с его деловой суматохой, с ощущением, будто все тут всегда en fêtenote[6]. Компания из Тойнтон-Грэйнж, за исключением двух католиков, Урсулы Холлис и Джорджи Аллана, не входила в состав официальной делегации паломников из Англии, не посещала мессу и с подобающей скромностью жалась позади толпы, когда епископы в темно-красных одеяниях медленно возглавляли шествие по Розари-сквер, поднимая перед собой дароносицу. Но как же все это было восхитительно, красочно и захватывающе! Свечи, сплетающие узоры света, яркие краски, пение, ощущение, что ты принадлежишь миру, в котором болезнь почетна и более не считается чем-то чуждым, враждебным, уродством не только тела, но и духа. Осталось только тринадцать дней. Грейс мельком подумала, что бы сказал об этом нетерпеливо поджидаемом удовольствии ее отец, протестант без страха и упрека. Впрочем, она советовалась с отцом Бэддли о том, прилично ли ездить в паломничество, и ответ его был более чем ясен. «Дорогое мое дитя, вы радуетесь переменам и путешествию — так почему бы и нет? И уж никому и в голову не придет, будто поездка в Лурд хоть чем-то вредна. Помогите Уилфреду отпраздновать его сделку со Всемогущим».

Грейс задумалась об отце Бэддли. Ей до сих пор было трудно осознать, что она никогда больше не будет беседовать с ним во дворике для пациентов или молиться в «тихой» комнате. Мертв. Вялое, нейтральное, некрасивое слово. Короткое, бескомпромиссное. Не слово, а обрубок. А как подумаешь — одно и то же слово для растения, животного или человека. Интересная мысль. Казалось, могли бы придумать другое, более впечатляющее или значительное название для смерти человека. Хотя с какой бы стати? Он ведь лишь часть того же творения, разделяет со всеми общую жизнь, дышит тем же воздухом. Мертв. Ей так хотелось почувствовать, что отец Бэддли и поныне с ней, но не получалось. Это просто неправда. Они все уходят в мир света. Уходят прочь — и более не интересуются живыми.