Сципион. Социально-исторический роман. Том 1 - Юрий Тубольцев

Первый день свадьбы целиком был посвящен всевозможным обрядам. Вечером к праздничному шествию присоединилась огромная толпа простого народа. В таком сопровождении при свете тысячи факелов счастливая пара проследовала в самый богатый из частных домов города, принадлежавший ранее пунийскому наместнику. Во дворец проникли ближайшие родственники новобрачных, среди которых сумел затесаться только один римлянин — Гай Фламиний, снова воспылавший страстью к Виоле и потому не знающий преград. В сто первый раз пожелав молодым любви и счастья, гости отвели их в шикарную спальню и там, наконец, оставили одних.

Утром начался праздник для всего народа. Лелий организовал массовую лотерею, и плебс весело разыгрывал различные сувениры и угощенья. Позднее, когда перед толпою предстали воспрявшие от брачной ночи влюбленные, Фламиний пригласил всех в наскоро воздвигнутый амфитеатр, для которого использовали крутой склон у крепости, где установили деревянные скамьи. В этом наполовину природном сооружении вместилось почти все население города. Несколько часов на овальной арене, посыпанной песком, шли состязания колесниц, скачки всадников, а в завершение было разыграно сражение, представлявшее штурм Нового Карфагена. В нем участвовали три тысячи легионеров. Они были вооружены учебными мечами и копьями, и жертв, естественно, не было. Подобные мероприятия, только без пышности и театральности, Сципион часто проводил в ходе учений в зимнем лагере под Тарраконом. С добавлением к обычным тренировочным боям некоторых зрелищных эффектов представление получилось очень красочным и захватывающим, особенно для испанцев, которым подобные развлечения были непривычны. Сципиона на арене играл Луций Марций, а сам Публий, бледный и подавленный, неподвижно сидел в первом ряду амфитеатра. Однако, когда грандиозный спектакль завершился, толпа, половину которой составляли римские солдаты, стоя, шумно аплодировала и восхваляла полководца сразу и за недавнюю победу, и за зрелище. Публий вынужден был встать и, подняв руки, приветствовать долго не смолкающий народ. Всеобщий восторг в некоторой степени передался и Сципиону, он несколько повеселел.

Толпа все никак не унималась. Тогда Публий, посчитав, что он уже принял достаточную долю славы, решил поделиться ею с другими. Он вышел на арену и стал в круг легионеров, участвовавших в театральной битве, тем самым показывая, что своим успехом он обязан солдатам. Этот поступок вызвал новую волну восхищения на склонах амфитеатра.

Всеобщее воодушевление уравняло и римлян, и испанцев. Перед Сципионом предстал как бы единый народ, и Публий сказал себе, что достижение этого единства важнее всяких виол и аллуциев, слава выше любви. Однако такого мнения ему удалось держаться только до очередного взгляда на Нее. Стоило глазам снова обжечься о лик этой красоты, и слава меркла, разум терял опору в солнечной вышине и падал во мрак чувств.

По завершении зрелищ толпа покинула амфитеатр и обнаружила, что все площади города заставлены столами, украшенными многочисленными яствами. Пошел всенародный пир. Идея такого угощения принадлежала Лелию.

Хотя уже был апрель, римляне решили справить праздник Либералий, жениха и невесту обрядили Либером и Либерой, на головы им возложили венки из плюща, посадили их в нарядную колесницу и пустили по городу. «Богов плодородия» сопровождал длинный шлейф музыкантов и ряженых. Процессию завершал обоз с угощениями. Рядом с колесницей верхом на белых конях ехали Сципион и Фламиний, поодаль следовали два ликтора и три десятка всадников на случай возникновения беспорядков.

Разукрашенная колонна двигалась между рядами пирующих, народ, оборачиваясь к колеснице, возносил мольбы к «богам», а «Либер и Либера» тут же отвечали подношениями, направо и налево возливая вино и мед и раздаривая снедь из своего обоза.

Фламиний, завистливо глядя на прекрасную пару, с иронией, остававшейся последним утешением в его положении, сказал Публию:

— С Либером мы не ошиблись, особенно в том смысле, что возник он не без помощи Юпитера, — тут Фламиний многозначительно посмотрел на Сципиона, — но вот под маской Либеры, клянусь Геркулесом, скрывается сама Венера, и негоже ей в присутствии Марса заводить шашни с пьяницей и сладкоежкой Бахусом.

— Ты болен недугом весны, — нехотя произнес в ответ Публий, — теперь месяц Венеры и потому ее коварный лик мерещится тебе повсюду. Настанет май, мы все это забудем и займемся более достойными делами.

— А все же не одного меня терзает лукавая Венера, неспроста ты, обмолвившись, сказал «мы».

Сципион промолчал.

Пиршество по всему городу продолжалось и ночью при свете факелов. А знатные гости разбились на две группы. Одну из них составили преимущественно родственники и друзья молодоженов, здесь должен был руководить застольем Гай Лелий, во вторую вошли испанские князья других племен. Римляне присутствовали в обеих партиях. Сципион первоначально выбрал вторую группу, но в последний момент неожиданно для себя стал рядом с Виолой. Лелий мгновенно все понял и повел князей в дальний, голубой зал.

Сципион пригласил свою компанию в пурпурный зал, служивший прежде основным местом развлечений здешней карфагенской знати. Это было четырехугольное помещение с мозаичным полом и потолком, гладкими стенами, безвкусно разрисованными фресками с изображением застольных и любовных сцен, а также — к удивлению римлян — импровизаций на темы греческих мифов. Роль дальней от входа торцевой стены выполняла разукрашенная позолотой пурпурная портьера, перед нею пол был приподнят примерно на локоть, образуя своего рода сцену. Во всем убранстве преобладали красный и пурпурный цвета, оттеняемые золотой отделкой. Вдоль зала в два ряда стояли шесть небольших круглых столов, каждый из которых с трех сторон окружали ложа. Эти группы из трех лож вокруг стола, скомпонованные как в обычном римском триклинии, открытой стороной были обращены к центральному проходу, откуда к ним предоставлялся доступ прислуге. Всю эту незатейливой работы деревянную со скромными медными украшениями мебель наскоро изготовили римляне специально для нынешнего дня. Огромный длинный стол, богато отделанный порфировыми плитками и накладными узорами из слоновой кости, служивший для пиршеств пунийцам, был отодвинут к стене и в дальнейшем его использовали как промежуточное звено при раздаче блюд.

Сципион считал, что такое, чисто римское, расположение гостей наилучшим образом позволит сочетать доверительную беседу в узком кругу из шести-девяти человек с обращением, в отдельных случаях, ко всем присутствующим и в наибольшей мере будет способствовать сплочению приглашенных людей.

Римляне равномерно распределились по всем группам. Сам Публий занял место на центральном ложе за крайним столом у сцены, чтобы хорошо видеть большую часть гостей, справа от него разместился Фламиний, слева переводчик, а за спиной стал ликтор в полном вооружении, еще один ликтор занял пост у двери. Испанцы располагались по трое и даже по четверо на ложе, римляне, а их было не более десятка, устраивались более свободно.

Кельтиберы не привыкли пировать лежа, потому долго шумели, ворочались и переходили с места на место в поисках удобного положения.

Виола, смущенная всеобщим вниманием и окружающей обстановкой, представлявшейся ей роскошью, тихо присела на разноцветные подушки в том триклинии, что находился напротив Сципиона. Несмотря на хорошее освещение, исходящее от множества медных канделябров у стен и настольных светильников, Публий недостаточно ясно различал ее черты. На том расстоянии в двенадцать-пятнадцать шагов, которыми их разделяли два стола и коридор, линии ее лица виделись не столь четко, оставляя место для импровизаций, фантазия стремилась дорисовать их, каждый миг предлагая новый вариант узора, отчего ее лицо словно мерцало. Создавалось впечатление, что он уже расстался с нею и теперь видит ее не наяву, а в воображении.

Аллуций уверенно воссел рядом с молодой женой и обвел зал счастливым гордым взором. При этом глаза Сципиона и Фламиния замутились.

Отворилась одна из скрытых в стене дверей, и к столам потянулась вереница молодых рабынь в коротких белых туниках со всевозможными блюдами в руках. По ложам пронесся порыв шума, вызванный предвкушением пиршества. Испанцы уже успели порядком угоститься вином на городских площадях, потому теперь выражали свои чувства с особенной откровенностью. Когда столы заполнились яствами, кто-то из вождей встал и пышно поблагодарил устроителей праздника — римлян за то, что они «зажгли над Испанией зарево свободы», а также непосредственно за нынешние торжества. Все варвары дружно вскочили с мест и, простирая перед собою кубки, подняли восторженный галдеж, с восхищением глядя в благородное лицо молодого чужеземца. Сципион нехотя поднялся, мучительно улыбнулся и объявил о вечной дружбе между Римом и Испанией.