Сципион. Социально-исторический роман. Том 1 - Юрий Тубольцев

Судорожным усилием воли Публий поборол слабость и, тревожно прислушиваясь к бурлению своей внутренней энергии, попытался продолжить нейтральный разговор. Он пожелал, чтобы ему представили юношу, избранника этой восхитительной девушки, выразив мнение, что тот должен быть столь же прекрасен, но уже мужскою красотой. А напоследок он спросил, как ее зовут. Девушка мягким, но глубоким голосом произнесла свое имя, и этот звук породил многократное эхо в душе Публия. Он обернулся к переводчику, который объяснил, что ее зовут Фиалка.

— Ах, Виола! — воскликнул Сципион. — Да, таким цветком может гордиться вся природа. Так, значит, эта красавица — царица цветов!

Испанцам стали переводить эти слова, но девушка засияла еще до того, как услышала их на своем языке, поскольку женским инстинктом поняла их смысл, а точнее — чувства, овевающие их, по облику Сципиона. Публию показалось, что оживленная мимика ее лица тронула небесные струны и с высот зазвучала музыка. Ему нестерпимо захотелось схватить Виолу в объятия и унести в недоступные горные вершины. Но неотвязным проклятием над его духом реял образ Ганнибала, и существо Публия раскололось надвое. Часть, согбенная под игом долга, заставила его произнести:

— Ваш народ должен быть столь же счастлив, как будет счастлива эта пара, прекрасную половину которой я сейчас вижу. И я хочу заложить фундамент вашего счастья в той же степени, в какой буду способствовать счастью этой девушки и ее избранника, чей яркий образ я уже вижу в отражении ее глаз. Я желаю, чтобы свадьба прекрасной пары свершилась здесь же и в моем присутствии. Зовите родственников и друзей и все будьте счастливы под покровительством Сципиона. Я видел, как час назад вы старались укрыть от моих глаз вашу жемчужину, и напрасно: я не грабитель, я римлянин. Знайте, что у людей высокого духа чужое счастье не вызывает зависти, а порождает радость сопереживания. Чей дух объемлет мир, тот наслаждается всеми восторгами вселенной и страдает всеми ее горестями.

Публий грустно обратил прощальный взгляд на Виолу, которая неотрывно с искренним восхищением смотрела на него. Ей, видимо, очень нравился благородный привлекательный чужестранец, столь молодой и уже настолько могущественный.

На проконсула посыпались благодарности и изъявления вечной верности. При этом у Сципиона мелькнула мысль, что, может быть, представители именно этого племени в числе других бросили его дядю Гнея Корнелия на растерзание пунийцам. Но все же он подумал, что верность варваров возможна, только ее нельзя завоевать однажды и навсегда, за нее нужно заново бороться каждый день.

Он стал прощаться с испанцами, и когда они повернулись к двери, опустил голову и вперил взгляд в каменный пол, чтобы не видеть, как от него уходит ранившая его иберийка.

Лелию Публий рассказал историю с его испанкой довольно честно, но главное внимание сосредоточил на, так сказать, теоретическом аспекте обнаруженного явления внутреннего сродства душ, безошибочно мгновенно узнающих друг друга. В увлечении греческими науками Лелий мало уступал Сципиону, потому разговор у них получился весьма насыщенным. О личных же переживаниях Публий поведал одной фразой. Он сказал, что много лет мечтал стать полководцем, но при виде прекрасной варварки впервые пожелал из вождя превратиться в простого солдата, которому незазорно было бы на чужбине пуститься вдогонку за наслаждением.

Спустя несколько дней в Новый Карфаген прибыли родственники Виолы. Они принесли с собою много золота и серебра для выкупа девушки, а, получив ее бесплатно, подарили все богатства Сципиону. Он благосклонно принял дары и заявил, что найдет им достойное применение. Вскоре перед Публием предстал и жених. Он был мускулист и хорошо сложен, лицо его имело приятные, но слишком простые черты. Конечно, такому человеку не было дано заглядывать в глубины мироздания и искать истоки глобальной гармонии, стремящейся обуздать энергию страсти, застывший, материализовавшийся всплеск вечной борьбы между которыми являла собою красота его невесты. Но он любил свою нареченную без затей, простодушно, как любил мужчина привлекательную женщину и тысячи лет назад. Аллуций был примерно одних лет с Публием, но в беседе с ним выглядел, как наивный юнец против патриарха. Возможно, Сципион невольно стремился подавить счастливого соперника силой своей личности и образования, чтобы удовлетворить хотя бы тщеславие, если уж не довелось насытить страсть.

Публий вкратце пересказал ему то, что говорил другим испанцам о миссии римлян в Испании. Напоследок он в деликатной форме выразил восхищение его невестой, пожелал ему счастья и свободы, чтобы никогда в будущем ни его жена, ни дети не сделались бы чьими-нибудь заложниками, и в качестве условия, обеспечивающего это, указал на необходимость уметь различать друзей и врагов.

В целом оба молодых человека остались довольны друг другом. Сципион был уверен, что получил сильного союзника. В личном плане Аллуций полностью подтвердил то мнение, которое сложилось о нем у Публия до встречи. Ему было грустно, оттого что ярчайшее сокровище природы достанется столь обыкновенному мужчине, но в этом же он находил и некоторое утешение, так как понимал, что не Аллуций его соперник, а собственная честность, а точнее — верность цели, которой подчинены все мысли и чувства.

Испанец был в восторге от римлянина, охранителя его счастья. Впрочем, сейчас его так переполняла любовь, что она выплескивалась наружу, заполняла пространство и сияла ореолом надо всем окружающим, любой человек теперь казался ему прекрасным.

Публий приказал квестору выделить из захваченной добычи значительные средства для устройства свадьбы. Фламиний был несколько обижен на проконсула, так как тот, отобрав у него лакомство, даже не воспользовался им сам, а подарил дикарю. Но Сципион разъяснил, что, щадя честь варварки, они в итоге спасают от бесчестия своих женщин, сохраняют честь римлянок, и посоветовал ему утешиться в обществе любой пунийки или испанки не из числа заложников. Видимо, квестор с полной серьезностью отнесся к совету проконсула, потому что через день он снова стал весел и вполне добросовестно выполнял обязанности по устройству празднества.

Сципион поспособствовал тому, чтобы на торжества были приглашены посольства многих испанских племен. Он хотел превратить свадьбу в мероприятие, объединяющее лучших людей Испании с римлянами, скрепляющее их дружбу грандиозным застольем.

Публий провел ауспиции, и объявил, что боги благосклонно относятся к предстоящему действу.

После этого начался несколько необычный свадебный ритуал. Его своеобразие состояло в причудливом смешении иберийских, галльских и италийских обрядов. Вначале торжественная процессия родственников жениха и наиболее знатных гостей прибыла в дом, отведенный на эти дни невесте. После соблюдения множества положенных условностей, героиня дня сменила девичью тунику на женскую с пышным поясом и вышла к гостям. Далее увеличившийся за счет родных невесты караван отправился к жилищу жениха. Там Виола была вручена Аллуцию, и к их ногам возложили подарки. Когда подношения закончились, вперед выступили два ликтора проконсула и поставили рядом с ворохом безделушек и тканей сундук с золотом и серебром, которые незадолго перед тем в знак благодарности преподнесли Сципиону родственники Виолы. Публий объявил, что это его вклад в приданое для невесты. Тут он поймал восхитительно кокетливую улыбку Виолы, от которой не только тронулись губы, но в миг озарилось опьяняющим сияньем все ее лицо. С него фонтаном брызнули флюиды соблазна, и несчастный Публий почувствовал себя так, будто вкусил колдовского зелья. Он ощутил боль в груди, туман в голове и слабость во всем теле.

Из последних сил Сципион поздравил молодых и, сославшись на неотложные дела, позорно бежал с поля веселья и любви. Его функции распорядителя мужественно взял на себя Гай Лелий. У Публия ноги сделались ватными, и он никак не мог взобраться на коня. Ликторам пришлось подсадить его, как старика. Конь почувствовал желание хозяина и, рванувшись с места, во весь опор понес его в даль. Публий прискакал в лагерь, закрылся в своей палатке, велел никого к себе не пускать и упал ничком на ложе. Так, то, валяясь неподвижно, точно мертвый, то, корчась в мучительных судорогах и кусая подушку, словно раненый, он провел остаток дня и всю ночь.

Первый день свадьбы целиком был посвящен всевозможным обрядам. Вечером к праздничному шествию присоединилась огромная толпа простого народа. В таком сопровождении при свете тысячи факелов счастливая пара проследовала в самый богатый из частных домов города, принадлежавший ранее пунийскому наместнику. Во дворец проникли ближайшие родственники новобрачных, среди которых сумел затесаться только один римлянин — Гай Фламиний, снова воспылавший страстью к Виоле и потому не знающий преград. В сто первый раз пожелав молодым любви и счастья, гости отвели их в шикарную спальню и там, наконец, оставили одних.