Земля Великого змея - Кирилл Кириллов

Вернувшись из благословенного полузабытья в жестокий мир, он с болезненной ясностью осознал, что с ним сейчас будет происходить. Пискнув совершенно не подобающим знатному касику образом, он вжался в резную спинку и даже подтянул колени к подбородку, от чего стал похож на напуганного мальчишку. Искра жалости проскочила в душе Мирослава, но он тут же прихлопнул ее подошвой воли и разума. Перед ним был враг, у которого нужно было получить важные сведения, и малейшая заметная со стороны слабость могла сгубить все дело.

Только вот как же его допросить? На мешикском он знает всего пару слов из ряда «подай-принеси». Русского этот шпынь[47] наверняка не разумеет, остается только испанский, которым за время общения с Мариной он овладел довольно сносно.

— Cómo te llamas?[48] — начал Мирослав почти ласково.

Напуганный мешик дернулся, словно его ударили кнутом, и закрыл голову рукой, но слова не проронил.

— No comprendes español?[49] — спросил русич суровей.

Посол уловил вопросительную интонацию и развел в стороны руки, одновременно мотая головой: мол, не понимаю.

— Ну-ну, — проговорил воин по-русски и вдруг рявкнул: — Habéis cogido a alguien de los teules?[50]

Мешик снова вжался в сиденье и закрыл голову обеими руками. От гордыни до уничижения один шаг, брезгливо подумал Мирослав.

— Si no me dices todo cortaré a ti los dedos. Por uno[51], — пригрозил Мирослав и для верности снова достал кинжал.

Мешик тоненько заскулил и попытался залезть под лавку. Он понимал только общий угрожающий тон, но не смысл тяжело сыпавшихся на него глаголов.

И впрямь не разумеет испанского, почесал Мирослав затылок гардой кинжала. Что ж делать-то? А это что? Он заметил под передней лавкой, на которой сидели так бесславно бросившие своего начальника касики, большой лакированный ящичек с перламутровой инкрустацией на крышке и по бокам. Мошна с золотом, что ли?

Острием он указал на находку послу. Тот, кряхтя и придерживая стучащий в разбитой скуле пульс крови, перегнулся назад и подцепил кончиками пальцев тонкого литья ручку. Потянул. Ящичек грузно проскрипел по настеленным на дно доскам и, поднятый нетвердой рукой, оказался на коленях Мирослава.

Не утруждая себя поисками ключа, он подсунул кончик лезвия под петли и дернул. Тонкой работы навесной замочек слетел и задребезжал ушками по дну. Воин откинул крышку. Лакированное деревянное нутро делили на части тонкие перегородки. Большое отделение было заполнено плотно утрамбованными свитками намотанного на деревяшки пергамента. В малом отделении — палочки для письма и скляница с чернилами в углублении. Мирослав ухватил один из свитков и встряхнул. Тонкая бумага пестрой лентой скользнула по обмотанным влажной тиной сапогам. Мешик ахнул и, испугавшись, прикрыл рот ладошкой. Для дознания он созрел дальше некуда, только вот как дознаешься? Может, так?

Мирослав вытащил свиток подлиннее, распустил и перевернул обратной, чистой стороной. Взял палочку, зачем-то попробовав острие пишущего конца на ногте, и обмакнул в чернила. Высунув от старательности кончик языка, вывел на белом Ромкин профиль под загибающимся вверх полем мориона. Вышло совсем непохоже, как мазня, что детишки угольком на печке рисуют. Он решил добавить несколько локонов волос, черных волос, но вместо них получилась торчащая во все стороны пакля. Решив, что хуже не будет, он показал мешику художество. Посол несколько секунд созерцал рисунок, не понимая, чего от него хотят, затем сполз с лавки, встал на колени, воздел руки и стал бубнить что-то себе под нос.

Отходную читать надумал или рисунок за икону принял? Решил, что хочу его в свою веру обратить? М-да-а-а… Хотя и впрямь — он развернул рисунок к себе и взглянул — на человека-то мало похоже, не то что на Ромку. Надо по-другому.

Он снова принялся рисовать. На этот раз из-под его пера вышли какие-то квадраты, отдаленно напоминающие башни Истапалана, и вполне узнаваемые домики на сваях. Получившийся натюрморт он украсил десятком людей в стиле «палка-палка-огуречик». Одному посередь головы нарисовал изогнутую тулью шлема, отчего тот стал похож на чертика, остальным «воткнул» в голову перья индейских военных плюмажей. Протянул к чертику жирную стрелку и снова показал мешику. Тот отпрянул, зашипел котом и стал делать короткопалыми ручками отталкивающие движения.

— Тьфу, пропасть, — сплюнул за борт Мирослав. — Ладно, поплывем далее.

Он кинул ларец на дно и взялся за весло, правя чуть левее, намереваясь пройти вдоль, но вдали от берега к причалам Тескоко и поговорить с мешиком с помощью индейских переводчиков.

Четыре лодки птицами скользили над темной водой. Не понукаемые никем гребцы налегали на весла так, что тростинками гнулись весла и рвалась на ладонях загрубевшая кожа. Воины сидели, напряженно всматриваясь в волны, за каждой из которых им чудился изгиб змеиного тела. Свежи были в памяти холодные, угольно-черные, смотрящие прямо в душу глаза. Им хотелось кричать, бежать, бить, но в утлых раскачивающихся суденышках энергию девать было просто некуда, оставалось только скрежетать зубами в тщетных попытках унять липкую дрожь. Совсем недавно казалось, что боги их народа — это что-то сказочное, и вот эта сказка пришла к ним и оказалась очень страшной. От могучей флотилии в тысячу лодок осталось всего четыре суденышка. Нет, пять, вон еще одно на горизонте, выплывает из-за небольшого островка. И в нем всего двое выживших.

Да нет, вроде не наши. Один в одежде знатного касика, а второй… Teule?! Никаких сомнений. Нездешнего покроя одежды, волосы на лице, которые у подвластных мешикам народов почти не растут. Вскинулись головы воинов, распрямились спины, пальцы собрались в кулаки. Хоть так отквитаться за поражение и не забытый еще страх.

Ледяная, аж зубы заломило, вода сомкнулась над головой. Лучи света, пронизывая ее насквозь, не приносили тепла. Каблуки заскользили по гладкому дну. Барахтаясь и извиваясь раненым тюленем, Ромка наконец смог нащупать опору, как античный Архимед, и встать. Глубины было едва по грудь. И до выложенного белым обожженным кирпичом берега полсажени едва. Столько же и до другого.

Бассейн? Не похоже. Стены из кирпича справа и слева, а вперед и назад лента воды сколь глаз хватает? Водоток. Акведук на манер римского? Вот, значит, куда их занесло? А вода с гор самотеком идет вниз к столице на обделенных пресными источниками островах посередь соленого озера. Тогда понятно, с чего холод такой — от снега талого. Ромка поежился, осторожно сделал пару шагов поперек течения и, подтянувшись на руках, водрузил зад на теплую стенку. Вода с волос ледяными струйками побежала по спине. Кастаньетами защелкали зубы. Холод-то какой, подумал он, и словно жаром из открытой вьюшки обдало — флорентиец!

В то же мгновение молодой человек оказался на ногах. Огляделся. Ни планера, ни даже каких-нибудь мелких его останков не видать. Снова холодея, Ромка заглянул за парапет. Внизу колыхались под легким ветерком с озера широкие кроны деревьев. Из них, как репка из грядки, выпирало бочкообразное тело опоры, на которой покоилось основание массивного водотока. С той стороны стенки была выложена небольшая дорожка, едва одному человеку спокойно пройти. И в обе стороны, сколь хватало глаз, никаких следов. Внизу тоже нет.

Ромка прищурился на золото-багряное, ласково припекающее солнце. Когда по воздусям летели, оно им в спину светило, а сейчас прям в зенки шпарит. Молодой человек выпрямился и, взмахнув руками, с места перемахнул морозный поток. Качнулся на краю, ловя шершавости кирпича подошвами сапог. Поймал. Уперев кулаки в обожженную глину, заглянул за край. Та же зелень, та же опора. Та же, да не та. С этой стороны, чудом зацепившись за какой-то выступ, болтались переломанные древки с намотанными на них кусками ткани, а ниже — вытянувшееся в петлях бесчувственное тело. Словно повешенный, подумал Ромка и чуть не стукнул себя по губам. Негоже так-то о живом-то. В том, что флорентиец жив, молодой человек не сомневался. Налетевший порыв ветра качнул обломки. Острие одного из копий мерзко проскребло по кирпичу. Заскрипели связующие канаты. Тело глухо бухнуло пятками в стену. Еще немного — и сорвется вниз.

Медлить было нельзя. Ромка лег на живот и вытянулся в струнку, махом опустил ноги в воду, крякнув, когда ледяное потекло в сапоги. Тяжело дыша от давящего на пуп камня, перегнулся и потянулся вниз. До синюшной руки Лоренцо, перетянутой полоской жгута, не хватало пары вершков. Ромка вытянулся еще немного. Вершок. Пол. Матерь Божья, да так и свалиться недолго. Выдохнув, он снова потянулся, коснулся запястья кончиками давно не стриженных ногтей. Мягкими подушечками пальцев. Наконец обхватил вялую кисть. Дернул.

В глазах потемнело, застучала в висках дурная кровь. Ноги поехали по скользкому дну. Ромка с шумом выпустил воздух уголком губ. Висящая конструкция покачнулась и, затрещав, потянула вниз уже два тела. Молодой человек вцепился в парапет свободной рукой и замер. Попробовал чуть потянуть на себя. Не получилось. Его тело потеряло точку опоры, и любое движение грозило уронить обломки и утащить его следом.