Обещанная демону (СИ) - Фрес Константин

– Что?! Говори! – крикнула Элиза, напугавшись, что Первый обманывает, играет, дав ей луч робкой надежды.

– Разве что нам переполниться силой и магией и не отдавать излишки, – хрипло, преступно и хищно сказал Первый, и его красные глаза раскаленными углями сверкнули исподлобья.

– Что это значит? Что это значит?! – спросила Элиза, трясясь, как осиновый лист.

– Ты когда-нибудь держала на поводке чудовище, одержимое жаждой убийства, – неотрывно глядя на Эрвина, произнес Первый. – Взбесившегося леопарда или голодного барса? Таких чудовищ, которым не важна даже их жизнь, настолько сильна их жажда крови? Вот они… эти звери… даже вдвоем они способны покрошить любое воинство… превратить всех в кучу ломанных окровавленных костей… Но их надо получить. А еще надо получить согласие одного такого праведника на то, чтобы одна трепетная девушка увидела его таким – безумным, безмозглым монстром, который подчиняется только поводку и ошейнику в ее руках… Выдержит ваша любовь такое испытание, м-м-м?

Эрвин отвечал Первому таким же взглядом, полным бушующего огня, и Элиза поняла, куда клонит Первый. Он хотел пресытиться магией, но не отдавать ее часть, как это делал Эрвин. Эта часть, это пресыщение превращало Эрвина в монстра. И этим предлагал воспользоваться Первый.

– Ты все-таки безумец, – выдохнул Эрвин. – С тобой опасно находиться рядом даже твоим союзникам. Ты снова пытаешься увести нас на верную гибель, ведь и в таком… облике у нас есть все шансы погибнуть.

– Но в тот момент тебе это будет неважно, – огрызнулся Первый. – Радость битвы все затмит, и даже если ты умрешь, ты умрешь счастливым. Ну, так что, маленькая мисс, – он резко обернулся к Элизе, и та отпрянула от его алых пламенных глаз. – Готова ты разменять эту монету? Отца обменять на возлюбленного? Эрвин уже готов идти туда. Черта с два он откажет тебе. Он боится даже подумать о том, что их твоей улыбки исчезнет симпатия к нему. Боится потерять твою благосклонность. Он не откажет тебе, нет! Но справится ли он один? Или все же усилим Эрвина одним ненормальным Демоном?

Первый тихо, утробно, зловеще захохотал, сверкая алыми глазами. Вид у него был совершенно безумный, тонкие ноздри вздрагивали, словно он уже чуял запах горячей крови и предвкушал чужую боль и смерть, и Элизе стало по-настоящему жутко, когда Первый приподнял маску и показал демоническую сущность.

– Мне нужна женщина, – хрипло выдохнул он, адски улыбаясь. Он уже предвкушал бойню, кипящий в жилах гнев, который растворяет боль.  – Я дал тебе Слово не брать магию таким образом, Эрвин… не желаешь ли вернуть мне это Слово обратно?

«Даже когда он не был Демоном, – с ужасом подумала Элиза, – он был одержим. Вот почему он пошел в Инквизиторы. Вот почему он не боится боли. Он настоящий безумец. Фанатик. Он не прав; он родился не порченым – он родился безумным и великим».

– Женщина? – елейно переспросил Эрвин. – Ты хочешь любви?

– Да, – хрипло, с вызовом,  ответил Первый. – Хочу.

– И ты дашь надеть на тебя ошейник? – так же елейно, издевательски поинтересовался Эрвин. – Ты же знаешь, Первый, что чтобы удержать монстра на поводке, этот самый поводок нужно к чему-то прикрепить… Так вот я спрашиваю: ты позволишь надеть на свою шею ошейник и покоришься?

– Да! – с вызовом выкрикнул Первый. В его страстном голосе Элиза услышала ложь и ломку, какая бывает у пьяниц, страдающих от вина, отравившего их тело. Такие люди напрочь лишены всего человеческого в душе и пообещают что угодно, лишь бы им дали еще хоть глоток любимой отравы… И Первый сейчас скребся, как собака, выпрашивая того, чего лишился, хитря и скуля, замирая и дрожа в предвкушении и тоске.

– Я не верю тебе, Первый, – с такой же адской усмешкой ответил Эрвин, внимательно рассматривая Демона. – Ты сейчас скажешь все что угодно, лишь бы я снял с тебя свое Слово. Ты лжешь, Первый. Ты хитришь, чтобы избавиться от моей власти и стать совершенно свободным. Ты лжешь.

– Нет, – так же хрипло, преступно, страстно и лживо выкрикнул Первый, страдая.

«Все равно ведь выберется, – подумала Элиза. – Выбрался же из могилы – и из-под данного Слова высвободится… Есть ли на свете какая-то вещь, которая удержит этого безумца в узде? По-моему, нет».

– Сейчас, – твердо произнесла Элиза, глядя на трясущегося, как лист на ветру, Первого. – Ты наденешь этот ошейник сейчас.

– Нет! – сказал Эрвин твердо. – Ты не знаешь, что ты высвобождаешь.

– Я и знать не хочу, – ответила Элиза. – Я хочу спасти отца. И если Первый мне в этом поможет, я возьму в руки поводок. Я не побоюсь.

Эрвин мучительно застонал, запустив руки в волосы, отчаянно теребя черные пряди.

– Твое безумие заразно! – выкрикнул он Первому яростно, и тот смолчал, против своего обыкновения, напряженно ожидая вердикта.

– Ошейник! – потребовала Элиза, протянув руку Эрвину.

– Нет, – ответил Эрвин. – Черт подери, Первый! Я сам тебя закопаю! Почему ты вечно влезаешь между людьми, наплевав на них и калеча все, разрывая все связи?!

– Потому что для меня люди – лишь инструмент для достижения моих целей, – огрызнулся Первый.

– Проклятый эгоистичный мерзавец!.. Элиза, черт тебя дери! Почему ты слушаешь его, почему ты ему поддакиваешь?! Что он наговорил тебе? – в голосе Эрвина прозвучали нотки жгучей ревности. – Я знаю, как он умеет заговаривать зубы людям! И если сильно постарается, то может быть очень обаятельным, да только его словам верить нельзя! Что, что он сказал тебе? Пообещал быть тебе другом? Возлюбленным? – Эрвин вспыхнул до корней волос от ярости, и Первый мерзко захохотал, вероятно, приминая какие-то свои старые подвиги.

– О да, – проклекотал Первый, издеваясь. – Соблазнить женщину друга… конечно, я мерзавец, но до такого я не додумался. Надо попробовать на досуге.

Эрвин рванул было в Первому, желая всем сердцем влепить хорошую плюху, но Элиза удержала его, обвив руками, повиснув на шее.

– Он лжет, Эрвин, – вступилась Элиза. – Разве ты не видишь? Это же Первый. Он скорее себе язык откусит, чем скажет, что не хочет тебя одного отпускать. Он переживает за тебя. Ты – все, что у него осталось. Он привязан к тебе. Он сам мне говорил только что, что хочет твоего прощения. А мерзавцем перед тобой он выставляется потому… да  потому что он всегда так делает. Это очень удобная маска. Она почти приросла к нему, и все же он немного другой, чем ты думаешь о нем.

Первый сжал губы так, что они почти превратились в белую  полоску. Элиза выдала все его тайны, высказала то, о чем он помалкивал, и в его красных глазах мелькнул мучительный стыд, словно он предстал голышом, абсолютно беззащитный.

– Стерва, – выдохнул он яростно, стискивая кулаки.

– Ублюдок,– огрызнулась Элиза.

Глава 21. Король Ротозеев? Да здравствует Король!

– Ошейник, – все так же требовательно потребовала Элиза, протягивая руку Эрвину и избегая смотреть ему в глаза. Первый, злобно сопя, смотрел на нее, и, казалось, готов был придушить ее.

«Не любит и не терпит неволи, – подумала Элиза, с трудом выдерживая пылающий яростный взгляд Первого. – Ничего, незаконный сын Короля, это для твоего же блага!»

В ладонь ее лег тяжелый, окованный металлом ошейник, с заклепками, шипами, с длинной тонкой цепочкой вместо поводка, точно такой же, на какой Элиза носила цепочку. Разомкнув тяжелый толстый ремень, она шагнула к первому, но тот не позволил ей коснуться себя.

– Я сам! – рыкнул он с ненавистью, ловко выхватив ошейник из ее рук. Откинул путающиеся длинные волосы, нацепил ловко на дрожащее от ярости горло, словно делал это много раз, с остервенением затянул ремень, застегнул застежку и продел кончик ремешка в петлю, закрепляя на собственной шее ненавистный ошейник.

– Ну?! – рыкнул он, оскалившись, оттягивая от горла душащую его вещь, кажущуюся такой свободной, не стесняющей. Но Первый даже глотал с трудом. Впрочем, больше ошейника его душила злоба и уязвленная гордость.