Обещанная демону (СИ) - Фрес Константин

- Ах ты, хитрый ублюдок, - прошептала его поверженная противница. - Уничтожат!.. Кто мог тебя уничтожить? Старый вор, о котором ты отзываешься с таким пренебрежением? Ты профукал общую вещь, общее спасение, и хотел выкрутиться из ситуации?! Как же ты мог предать всех нас, всю Гильдию?!

- Помолчи-ка, - одернул ее Артур. - Я эту вещь не Первому отдал. Я ее отдал на время другому человеку. В моих  руках  наперсток больше не работал. А другие руки - не ваши, ротозейские и жадные! - могут с него проклятье снять. Он снова может начать приносить удачу. И тогда-а… ах, жаль, вора с нами больше нет! Но ничего. Наперсток себя еще проявит. И тогда он будет наш снова. Мы пошьем себе новые души и разбежимся по-мирному. Это давно надо было сделать, и бежать как можно дальше, и отсюда, и друг от друга, но мы слишком быстро поверили, что Демоны навсегда покинули этот мир.

И тут Артур был абсолютно прав. Наперсточек отыскался очень быстро, и имя его владельца передавалось из уст в уста с дрожащей завистью, ибо отец Элизы, удравший от Ночных Охотников, не нашел ничего умнее, как забиться в самый дурной притон и обыграть половину шулеров города.

Удача была к нему так благосклонна, что на радостях он позабыл обо всем - и то том, что дома его может поджидать Демон, и о том, что с его дочерью торится что-то неладное и непонятное. Ее будущая свадьба больше не интересовала почтенного джентльмена. Он явился домой после загула счастливый и хмельной от радости. Его карманы были полны золотых монет, за пазухой плотным свертком лежали бумажные денежные купюры, а на плече усталый и довольный игрок тащил узел из крепкой скатерти, в котором чего только не было. И бумажники, проигранные вместе с содержимым, и карманные именные часы, и украшения дам, и солидные перстни джентльменов. Даже самые изящные и модные драгоценные булавки для галстуков папаша Элизы не побрезговал забрать у проигравшихся.

Выигранные сокровища вскружили его старую голову. Он был слишком богат и не слишком расточителен; и пусть то, что он выиграл, было  лишь небольшой частью сокровищ, которыми он обладал, однако, это досталось ему совсем без труда. И эта легкость совсем свела его с ума.

Рассыпая свою добычу по столу, зарывая руки в монеты, почтенный джентльмен хохотал и представлял, как выиграет и прикарманит весь город, да что там город - весь мир! Мести Демонов, в частности Первого, он почему-то не боялся. Ему казалось, что в любой момент можно будет убежать, скрыться, как он проделал это с Тринадцатым. Ему и в голову не приходило, что перед Тринадцатым за него вступилась дочь, и тот просто не стал его преследовать.

К тому же, у старого джентльмена была недурная волшебная палочка. Он носил ее, пряча под одеждой, так, что только кончик ее ручки, украшенный вспыхивающим алмазом, было видно рядом с цепочкой от часов. Поэтому точно никто не знал, сколько уровней магии на нее было нанизано, за деньги ли или в соответствии с талантами мага. Но сам-то владелец этой палочки твердо был уверен, что она вытянет его из любой передряги, стоит только покрепче ухватиться за ее удобную ручку.

Глава 19. Первый

С утра Элиза проснулась в доме Артура, в роскошной спальне, в широкой постели под пышным балдахином. На прикроватном коврике спала черная псина, одна из Ночных Охотников, что охраняли ее покой.

Эрвина рядом не было, зато где-то за дверями слышалась музыка, задумчивый рассказ гитарных струн. Элиза спешно высвободилась от теплых объятий одеяла, накинула на плечи парчовый шуршащий халат, и, приглаживая волосы, поспешила на звуки музыки.

Но это был не Эрвин; в разгромленной столовой, где вчера состоялся бой, на длинной скамье сидел Первый и что-то наигрывал на гитаре.

Он был непривычно расслаблен, из его черт пропало фанатическое, напряженное выражение, алые глаза не горели зловеще, он даже распустил тугой ворот своей черной одежды. Он хмурил белесые брови, наигрывая красивую мелодию, и Элиза почему-то подумала, что он вспоминает Второго, и жалеет его по-своему. Но никому и ничего по этому поводу не скажет. Гитара в его руках всхлипывала и шептала что-то романтичное и легкое, сам Первый посасывал длинную изящную трубочку с костяным мундштуком, а на столе стояла початая бутыль с красным вином и бокал.

– Ты куришь?! – отчего-то изумилась Элиза. Сама мысль, что Демоны могут быть подвержены порокам точно так же, как люди, здорово удивила ее. Первый насмешливо глянул на нее исподлобья и усмехнулся, показывая крупные красивые зубы.

– Я весь соткан из греха, – ответил он, паясничая по своему обыкновению. – Я всегда курил. Даже когда был слишком молод, и запах табака смешивался с  моим запахом, с запахом молока.

Он снова усмехнулся, видимо, сам удивляясь своему несносному характеру.

– А Эрвин где?

– Я же говорил, – нудно произнес Первый. – Когда в нем слишком много силы, ему необходимо избавиться от ее части. Иначе это скажется очень губительно на всех нас… Нас он оставил сторожить тебя, а сам пошел… проветриться.

Элиза присела рядом с Первым, вслушиваясь в его игру.

У Первого при ближайшем рассмотрении оказались очень приятные, спокойные, тонкие черты лица, нос с легкой горбинкой, изящной формы кисти, тонкие запястья. На правой руке поблескивал массивный перстень. Такие надевают обычно главы орденов, используя его в качестве личной печати.

Белоснежная грива волос лежала на его плечах свободно, и Элиза никак не могла отделаться от мысли о том, что она Первого где-то видела. Ей казался знакомым его четкий профиль, тонкие, упрямые, плотно сжатые губы. Даже странно было, что этот тонкий, худощавый молодой человек когда-то был паладином, бесстрашно и одержимо воевал, был неоднократно ранен, но не выпустил меч из рук.

Эрвин – другое дело. Он огромен и силен, его надежность непоколебима, как скала. В его руках силы столько, что, казалось, он и быку может шею переломить. Но эта сила спокойная и уверенная. Она не горит фанатично и одержимо, как сила Первого.

– Ты кажешься мне знакомым, – осторожно произнесла Элиза. Первый не ответил, усмехнулся, качнув лохматой головой. – Ты, наверное, был знатным человеком?

– Я ублюдок, – ответил Первый, зажав мундштук своей трубки в зубах. – Бастард. К тому же порченный,– он внимательно глянул на Элизу алыми глазами. – Меня в свое время прятали от солнца и от людей. Конечно, кое-какой титул мне полагался, как и замки, земли, но это все не заменит уважения и любви.

– Но потом, – произнесла Элиза, отчего-то воспротивившись пренебрежительным словам Первого о самом себе,  – когда ты стал Инквизитором…  люди уважали и боялись тебя, ведь так? Я слышала, сам Король целовал Инквизиторам руки?

Первый удивленно глянул на Элизу – и внезапно расхохотался, чуть не потеряв свою трубку.

– Это точно, – отсмеявшись, ответил Первый. – Целовал. Король в те времена был… – Первый помотал головой, закусив тонкие губы. – Как же мягко сказать-то… гордый. Очень гордый. Даже в Эрвине нет и не было столько гордыни, как в Короле. А ведь Эрвин носил инквизиторские доспехи! У Короля, как и у любого аристократа, был нелюбимый бастард…  ненужный. И тоже гордый сверх меры, совсем, как его папаша!

– Эрвин?!

– Да что ты. Эрвин человек приличный, знатный, законнорождённый. Я говорю о другом юноше. Об очень строптивом, гордом  молодом человеке, который не понимал, что любовь не купишь и не завоюешь ничем. И нелюбовь не переломишь, как прут об колено. Отец не обращал на него внимания – что ж, значит, надо было его заставить. Проще всего снискать уважение и страх, став Инквизитором.

– Ты?! – удивилась Элиза. – Ты королевский бастард?! Ты пошел в Инквизиторы, чтобы обратить на себя внимание Короля?!

Первый не ответил. Он выудил откуда-то из кармана золотой соверен и щелчком пальца послал его прямо в ладони Элизе. Девушка схватила монету, поднесла к глазам. Да, вот откуда ей известен чеканный профиль Первого! Очень похож на старого Короля, очень…