В августе сорок второго (СИ) - Тарханов Влад

Форт «Гёзипек»[3]

20 сентября 1942 года

Этот форт возвели недавно. Стратегического значения это укрепление не имело, скорее, форт задумывался как база-склад, основной пункт снабжения турецких вооруженных сил в южных средиземноморских вилайетах. Он располагался недалеко от города Османие, на высоком прибрежном морском участке, удобном для контроля моря и порта. 2 сентября в форт вошли отряды мятежников, которые всё ещё подчинялись правительству младотурок. Они считали, что крепость и припасы, сосредоточенные в ней, станут основой для контрпереворота, смогут снабжать повстанческую армию боеприпасами и продовольствием достаточно долгое время. Не сложилось. В первую очередь из-за того, что весь флот перешел на сторону нового султана и его правительства. Базы повстанцев, расположенные в прибрежных укреплениях на Средиземном море, подверглись обстрелу с кораблей, и последующему штурму десанта, и только форт Гёзипек попытался сопротивляться, правда недолго и совершенно неэффективно.

На плацу находилась довольно большая группа военных. В ней выделялся невысокий молодой человек, носивший роскошные густые усы, вытянутый овал лица, крупный нос, массивные надбровные дуги — любой мог увидеть в его облике фамильные черты Вахидеддинов. Он был в форме полковника турецкой армии, его окружали так же военные в майорских и полковничьих чинах. В Стамбуле осталось несколько старых генералов, которые были истинными организаторами переворота, осуществленного при помощи немецких друзей. Сейчас они увлеченно делили власть и казну в самом Стамбуле. В свите султана выделялся один человек с европейскими чертами лица, носивший также полковничьи погоны. Фактически, это был официальный куратор военного переворота от имени немецких друзей. Отто Фишер получил в Турции имя Мехмеда Осула, и официальный пост военного советника султана Селима Четвёртого. Сейчас он с отвращением смотрел, как группу заговорщиков готовят к казни. Все офицеры оказавшего сопротивления отряда были приговорены к показательной мучительной смерти и сейчас подготовка к исполнению приговора подходила к финалу. Их смерть должна была быть долгой и мучительной, поэтому все приготовленные колья имели перекладины, так, чтобы осужденный имел что-то вроде опоры, и были тщательно затуплены. В качестве особого унижения, палачи (христиане) смазывали их свиным жиром, гарантировавшим изменникам отсутствие пропуска в мусульманский рай. Никаких пиров и гурий! Не заслужили! Отдельно молились бывший комендант форта и три его офицера, позволившие восставшим захватить это укрепление. Они ждали, когда их милостиво задушат шелковыми шнурками по распоряжению самого султана. Майор Фишер понимал, что вспыхнувшее восстание надо решительно подавить, но вот эта средневековая жестокость ему претила. Неужели нельзя было их повесить или расстрелять? Зачем эти древние издевательства, дремучее варварство, зачем? Да, на призраке гражданской войны надо было поставить крест (или полумесяц), как и на младотюркизме, идеологии измены и пораженчества, из-за которой была потеряна та энергия, с которой османы создавали одну из величайших империй, эти торгаши, дорвавшиеся к власти не способны были даже четко выбрать, с кем им идти! Ну что же, сейчас будет сделан первый шаг! Вот на плац вышел сводный отряд, подавивший восстание: моряки и пехотинцы, преданные новому султану. Они правильно решили, что речь султана должна предварять казнь, тем более, такая важная речь!

Надо сказать, что Селим оправдал надежды майора (полковника) Фишера. Он говорил не слишком громко, но тишина стояла на плацу гробовая и слова султана доносились до каждого его уголка. Султан провозгласил воссоздание Османской империи, наградил отличившихся в подавлении бунта черни, обвинив в восстании британскую агентуру. После этого он официально объявил войну Великобритании и начало освободительного похода в Египет. Проложенный по османским землям канал должен приносить доходы самим османам!

После короткой, но энергичной речи предводителя новой империи раздался пушечный залп, а после этого начались казни. Фишер за этим действом уже не следил. Он направился к полковнику Гамиду Махеддину, который был начальником полевого штаба султана Селима Четвертого. Гамид был полковником австрийского генерального штаба, носивший когда-то имя Артур Вильгельм Ардиани, выходец из балканских турок, после распада австрийской империи вернулся на родину предков, сделал неплохую карьеру в младо-турецкой армии, но его настоящий шанс проявить себя появился именно здесь и сейчас. Он совершенно не походил на европейца, скорее всего, на большого толстого татарина, медлительного и вечно дремлющего торговца живым товаром. Но полковник был стремительным и опасным офицером, умеющим постоять за себя, прекрасно владеющим как холодным, так и огнестрельным оружием. По молодости он был отчаянным дуэлянтам, и только поэтому не достиг генеральских чинов, имел великолепное воспитание и европейские аристократические привычки, поэтому со своим германским коллегой они начали разговор без привычного обмена цветастыми восточными приветствиями. Оба прекрасно знали немецкий, поэтому говорили на нём, не обращая внимания на остальных военных, впрочем, немецкий был в турецкой армии популярен не меньше английского или французского.

— Полковник, я впечатлен тем, как вы стремительно решили вопрос с этим фортом. — полковник Махеддин вежливо поклонился полковнику Осулу. Фишер позволил себе еле заметно улыбнуться.

— Думаю, что генерал Узрум тоже получил незабываемые впечатления, судя по тому, как он морщится сейчас, во время казни.

— Ох уж эта врожденная дипломатичность! Ничто так не услаждает слух, как вопли твоих врагов перед смертью! Этот генерал был опорой кемалистов в южной Анатолии, на его совести бесславная гибель многих турецких патриотов, вся вина которых была лишь в том, что они сомневались в правильности курса великого Ататюрка! И, заметьте, их никто не судил! Люди просто пропадали. Раз! И нет человека! Скажу откровенно, то, что вам удалось получить поддержку во флоте — это настоящее чудо! Англичане были уверены, что полностью контролируют его и могут таким образом влиять на ситуацию в стране.

— Не преувеличивайте мои заслуги, эфенди! В вашем флоте достаточно офицеров, которые помнили, как сражались рука об руку в Мировую войну! А как вы врезали лимонникам под Галлиполи! Мы тогда гордились успехами турецкого оружия! Уверен, что сейчас наши совместные усилия возродят славу великой империи!

— Полковник, я к успехам на Галлиполи имел весьма отдаленное отношение, всего-то как один из советников австрийского генштаба, турецкая армия умела сама добывать славные победы! Да! Утром мне звонил генерал Амар, мы начали поставки хрома, конфискованного у британских владельцев в Рейх. Мы перебрасываем на Кавказ горный корпус, пока что мы не в состоянии увеличить там контингент, да и задачи корпуса не атаковать русских, а укрепить нашу оборону по Кавказу. Вы знаете, генерал сторонник того, чтобы кушать слона маленькими кусочками!

— Если вы называете Египет «маленьким кусочком», то у вас аппетиты, полковник!

— В Египте есть нефть! Пусть немного, но есть! Вы знаете, у меня хранится интересный документ: кемалисты казнили одного известного турецкого ученого, которому не повезло родиться армянином, в этой записке, составленной примерно за год до его ареста, профессор Петросьянц утверждал, что есть месторождения нефти в Сирийских вилайетах, как только мы вернем Сирию, в этих местах начнем пробные бурения. Я думаю, в наших совместных интересах получить еще один источник топлива для танков и самолетов.

Лондон. Офис премьер-министра.

22 сентября 1942 года

— Бэззи, вы говорили мне, что нельзя недооценивать противника! Жаль, что я не оценил ваше предупреждение по активности наших оппонентов в Турции. И вот, над Египтом опять нависла угроза. Пусть и в перспективе, но всё-таки, нам надо решить, кому мы можем поручить возглавить Ближневосточное командование. Черт меня подери! Я отправил Монти в Сингапур! И теперь не могу понять, кого отправить в Александрию!