Санаторий смерти - Эллери Квин

Сампсон уставился на него.

— С чего это ты решил, что я недоволен тем, как ты ведешь расследование, старина? — проворчал он. — Я никогда не давал тебе строгих предписаний и не собираюсь давать после стольких-то лет. Если уж ты не сможешь успешно завершить это дело, то я не знаю, кто сможет. Мой дорогой Квин, валяй в том же духе. Можешь арестовать хоть половину Нью-Йорка, если сочтешь нужным. Я тебя поддержу.

— Спасибо, Генри, — сказал Квин. — Я просто хотел лишний раз убедиться. А теперь, раз уж тебе так нравится, как я веду дело, можешь полюбоваться на мой следующий шаг.

Он быстро прошел по кабинету и, приоткрыв дверь приемной, крикнул:

— Мистер Панцер! Зайдите на минутку!

Когда директор театра появился в кабинете, Квин представил ему прокурора Сампсона.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Ну, мистер Панцер, — продолжал Квин, — у меня есть еще одно поручение для вас. Я хочу, чтобы театр пока был закрыт. Заприте его так, чтобы и мышь не проскочила.

Панцер побледнел. Сампсон пожал плечами, как бы говоря — я тут ни при чем.

— Но… Но, инспектор! Именно сейчас, когда у нас каждый день полный аншлаг! — простонал директор. — Это так уж необходимо?

— Это настолько необходимо, дорогой мой, — холодно ответил инспектор, — что я оставляю двух полицейских для непрерывного наблюдения за зданием.

Панцер в отчаянии заломил руки и умоляюще поглядел на Сампсона.

Но прокурор повернулся к ним спиной и погрузился в созерцание висевшей на стене картины.

— Это ужасно, инспектор! — жалобно вскричал Панцер. — Я представляю, что будет с Гордоном Дэвисом, нашим продюсером… Но, разумеется, если вы распорядились, так все и будет.

— Выше голову, не стоит впадать в уныние! — сказал Квин, смягчаясь. — У вас в результате всего этого будет такая реклама, что можете накинуть цены, когда откроетесь снова. Я думаю, что театр останется закрытым всего несколько дней. Я дам своим людям все указания. Как только вы закончите сегодня вечером свою обычную работу, дайте им знать и идите домой. Я извещу вас, когда можно будет открывать театр снова.

Панцер печально покачал головой, подал всем на прощание руку и вышел. Сампсон тотчас же бросился к Квину и воскликнул:

— Бог мой! Квин, а не перегнул ли ты палку? Почему ты распорядился закрыть театр? Ты и так уже все поставил вверх дном! А? Как считаешь?

— Верно, Генри, — задумчиво ответил Квин. — Но ведь цилиндр до сих пор не нашли. Людей обыскивали, когда выпускали из театра, и у каждого был только один головной убор. Разве это не означает, что шляпа, которую мы ищем, где-то здесь, поблизости? А если она здесь, то я никому не дам возможности прийти и забрать ее. И если кто-нибудь заполучит ее, то это буду я!

Они вышли из кабинета в зал. Несколько полицейских обыскивали передние ложи. Сержант Велье стоял у главного входа в зал и о чем-то тихо беседовал с Пиготтом и Хагстремом. Детектив Флинт наблюдал за работой группы полицейских в передней части зала. Уборщицы толкали перед собой раскалившиеся от их усердия пылесосы. Чуть дальше, в углу, в задней части зала полная женщина в полицейской форме разговаривала с другой, пожилой — той, которую Панцер назвал миссис Филипс.

Все трое двинулись к главному выходу. Эллери и Сампсон созерцали слегка гнетущую обстановку опустевшего зала молча, а Квин на ходу вполголоса давал Велье какие-то инструкции. Потом он обернулся к своим спутникам и сказал:

— Ну, а теперь, господа, можно сказать, что на сегодняшнюю ночь все закончено. Мы можем идти.

Перед театром несколько полицейских обнесли веревкой довольно большое пространство. За ограждением скопилась толпа любопытных.

— Даже в два часа ночи этих сов полон Бродвей, — проворчал Сампсон. Он помахал рукой на прощание и сел в свою машину, потому что Квины вежливо отказались от предложения подвезти их. Сквозь толпу прорвались несколько бойких репортеров и окружили инспектора с Эллери.

— Ну! Ну! Что за дела, господа? — неласково спросил старший Квин.

— Как насчет того, чтобы поделиться точными сведениями, инспектор? — спросил в ответ самый назойливый из репортеров.

— Всю информацию, которая вам нужна, парни, вы получите у сержанта-детектива Велье — там, внутри здания.

Он улыбнулся, глядя, как они ринулись к стеклянным дверям театра.

Эллери и Ричард молча стояли на краю тротуара и наблюдали за полицейскими, сдерживавшими напор любопытных. Затем и старший Квин, почувствовав внезапно накатившую усталость, сказал:

— Пойдем, сын мой, пройдемся немного.

Часть вторая

«…Поясню свои слова на примере. В один прекрасный день мой молодой коллега Жан К. после месяца добросовестной работы над очень тяжелым делом пришел ко мне. Лицо его выражало отчаяние. Не говоря ни слова, он протянул мне рапорт по всей форме. Это было прошение об отставке.

— Но, Жан! — вскричал я. — Как это понимать?

— Я не справился, мсье Брильон, — сказал он тихо. — Месяц такой работы — и все впустую. Я шел по ложному следу. Это просто позор.

— Жан, друг мой, — ответил я совершенно серьезно. — Вот что я думаю о твоей отставке.

И я порвал рапорт на куски под его удивленным взглядом,

— А теперь иди, — сказал я ему строго. — И начни еще раз все сначала. Никогда не забывай один принцип: знанию о том, что правильно, всегда предшествует знание о том, что было неправильно!»

Глава восьмая, в которой отец и сын Квины знакомятся с интимной подругой мистера Фильда

Квартира Квинов на 81-й Западной улице была всецело мужской обителью — начиная от стойки для трубок над камином и кончая сверкающими саблями, на стене.

Квины занимали верхний этаж дома, в котором жили еще две семьи. Это было коричневое здание из песчаника, построенное в поздневикторианском стиле. Попав в дом, посетитель должен был долго идти по коридорам, время от времени преодолевая ступеньки, покрытые тяжелыми толстыми коврами. Коридоры казались бесконечными и отличались бесхитростной прямолинейностью. Это удручало, и когда у посетителя уже начинала появляться мысль, что в подобном месте могут жить только душевно черствые люди, перед ним вдруг появлялась огромная дубовая дверь с изящной надписью в рамочке: «Квины». В ответ на стук эта дверь приоткрывалась, и в щелочку выглядывала ухмыляющаяся физиономия Джуны. Секунду спустя посетитель попадал в совершенно другой мир.

Немалое количество весьма достойных людей проходило по этим малопривлекательным коридорам и лестницам, страстно желая оказаться наверху. И далеко не единожды Джуна чинно вносил в квартиру визитки с хорошо известными всей стране именами.

Идея оформления прихожей принадлежала Эллери. Прихожая была такой маленькой и тесной, что стены ее казались необыкновенно высокими. С редким чувством юмора Эллери решил завесить одну из стен до самого потолка ковром, на котором была изображена сцена охоты. Прихожая сразу приобрела благородно-старинный вид. Надо сказать, что оба Квина от всего сердца презирали этот ковер и повесили его только по той причине, что он являл собой выражение благодарности князя Н., сына которого Ричарду Квину удалось уберечь от ужасного скандала при обстоятельствах, так и не сделавшихся достоянием широкой публики. У стены с ковром стоял тяжелый стол, некое подобие алтаря. На нем помещались лампа с абажуром из пергамента и бронзовая подставка для книг, поддерживающая трехтомное издание сказок «Тысячи и одной ночи». Обстановку прихожей завершали два церковных стула и половичок.

Стоило посетителю миновать прихожую с ее мрачноватой атмосферой, как он оказывался в большой комнате, обставленной необыкновенно весело и живо. Такой контраст доставлял необычайное удовлетворение Эллери, старший же Квин, будь на то его воля, уже давно бы сдал всю меблировку прихожей в лавку какого-нибудь старьевщика.

В гостиной три стены до самого потолка закрывали вплотную придвинутые друг к другу шкафы, из которых доносился стойкий запах кожаных переплетов. В четвертую стену был встроен самый настоящий камин, облицованный массивными дубовыми панелями и снабженный блестящей стальной решеткой. Над камином висели скрещенные сабли — подарок старого учителя фехтования из Нюрнберга, у которого Ричард жил в молодые годы, когда учился в Германии.

Комната была щедро обставлена удобными креслами, мягкими стульями, низкими шезлонгами и скамеечками для ног. Кроме того, там находилось множество самых разнообразных светильников. Короче говоря, это была чрезвычайно уютная комната — настолько уютная, насколько могли создать уют два человека, всецело занятых напряженным интеллектуальным трудом. Если же посетителю по прошествии некоторого времени обстановка начинала казаться скучноватой — хотя бы из-за обилия вещей, собранных здесь, — то скуку быстро разгонял деловитый и расторопный Джуна — мальчик на побегушках, мажордом, слуга и добрый дух дома в одном лице.