Журнал 64 - Юсси Адлер-Ольсен

«Никогда бы на него не подумал, будь я даже семи пядей во лбу», – заметил про себя Карл.

Они подошли вплотную к двум приятелям, которые тем временем продолжали передвигать на доске фишки, и, поскольку так и не были замечены, Карл учтиво кашлянул и сказал:

– Луис Петерсон, мы можем с вами поговорить?

Он поднял на них глаза на десятую долю секунды, что заставило его выйти из состояния глубокой концентрации и очутиться в реальности.

Менее чем за секунду журналист приметил различие между двумя стоявшими перед ним мужчинами, что не помешало ему признать в обоих полицейских. Затем вновь обратил взгляд на игровое поле и после пары поспешных ходов попросил партнера сделать небольшой перерыв.

– Ибо я думаю, Могенс, что эти двое встали здесь не для подслушивания.

«Удивительно, насколько он расслабился», – подумал Карл, в то время как второй парень кивнул и скрылся где-то в толпе с другой стороны приподнятой центральной площадки.

– Я больше не работаю с полицией, – заявил он, неторопливо покручивая ножку бокала с белым вином между пальцами.

– Ага. Но мы вышли на вас, потому что вы много писали о Курте Ваде, – пояснил Карл.

Собеседник улыбнулся.

– А, ясно, вы из полицейской внутренней разведки… Давненько вы ко мне не наведывались.

– Нет, мы из отдела убийств полиции Копенгагена.

В этот момент выражение лица парня посредством всего лишь одной морщинки изменилось со слегка высокомерного на чрезвычайно внимательное. Не обладая многолетним опытом, такую перемену было сложно заметить, но у Карла опыт имелся. Журналисты, гонящиеся за сенсациями, так не реагируют. Он, напротив, должен был просиять. Мысль о хорошо оплачиваемых строках в крупных ежедневных изданиях всегда пряталась за словами об убийстве. Однако в данный момент собеседник не казался настроенным таким образом, и этим было все сказано.

– Как я уже говорил, мы пришли, чтобы побольше узнать о Курте Ваде, о котором вы столько писали. Вы можете уделить нам десять минут?

– С удовольствием, но я не писал о нем уже пять лет. Я утратил к этому интерес.

«Неужели, мой дорогой друг? Почему же тогда ты не менее трех десятков раз прокрутил свой бокал между пальцами?» – подумал Карл.

– Я вас разоблачил, – соврал он. – Вы не получаете дотации, так на что же вы живете, Луис?

– Работаю в одной организации, – сказал он, пытаясь понять, насколько Карл владеет информацией.

Именно поэтому Мёрк кивнул.

– Да, мы в курсе. Вы расскажете нам о ней?

– Ха. Для начала вы могли бы мне рассказать, например, что за убийство вы расследуете?

– Разве я сказал, что мы расследуем убийство? Нет, кажется, пока нет. Верно, Ассад?

Тот замотал головой.

– Успокойтесь, – сказал он. – Мы не подозреваем вас ни в чем.

Это было правдой, но собеседника почему-то сильно затронуло.

– А в чем и кого вы тогда подозреваете? И вообще, можно взглянуть на ваши документы?

Карл поднял свой жетон так высоко, что все сидящие неподалеку могли насладиться его видом.

– Мой вы тоже хотите увидеть? – вызывающе спросил Ассад.

Нет, ему оказалось вполне достаточно одного, и Луис Петерсон красноречиво помотал головой. Наверное, пора было изготовить для Ассада какой-нибудь документ. Любой. Да хотя бы визитную карточку с некоторым количеством полицейской символики.

– Мы расследуем сразу четыре дела о пропаже людей, – признался Карл. – Вам о чем-нибудь говорит имя Гитты Чарльз? Она была медсестрой и проживала на Самсё.

Парень покачал головой.

– Рита Нильсен? Вигго Могенсен?

– Нет, – он вновь покачал головой. – А когда они пропали?

– В начале сентября восемьдесят седьмого года.

Журналист улыбнулся.

– Мне тогда было двенадцать лет.

– Ну да, тогда, конечно же, вы тут ни при чем, – улыбнулся Ассад в ответ.

– А имя Филип Нёрвиг вам о чем-то говорит?

Петерсон откинул голову на спинку сиденья, сделав вид, что крепко задумался. Но обдурить Карла было сложно. Парень прекрасно знал, кто такой Филип Нёрвиг, и сей факт высветился на нем, как неоновая реклама.

– К вашему сведению, он был адвокатом из Корсёра, жил в Хальсскове. Бывший активный член «Чистых линий», исключен в восемьдесят втором году, но вам тогда было, вероятно, около семи лет, так что и это не на вашей совести, – продолжил Карл с улыбкой.

– Нет, его имя вообще ни о чем мне не говорит… а что, должно?

– Ну, вы ведь исписали множество колонок про «Чистые линии» – и что, ни разу не наткнулись на Нёрвига?

– Хм, возможно… Я не уверен.

«Почему же ты так нервничаешь, мой дорогой друг?» – подумал Карл.

– Ладно, мы проверим в газетных архивах. Полиция частенько зачитывается газетными статьями, что, полагаю, вам и так известно.

Журналист уже не выглядел таким огненно-рыжим.

– А что вы успели написать по поводу «Секретной борьбы»? – задал вопрос Ассад. Совсем не обязательно было спрашивать это именно сейчас.

Парень затряс головой, что означало «ничего», и он явно не лгал.

– Вы же понимаете, что мы проверим это, Луис Петерсон? И еще скажу вот что – язык вашего тела сообщил нам, что вы знаете гораздо больше, чем пожелали нам рассказать. Не знаю, что именно – возможно, совершенно невинные сведения, – но в таком случае, мне кажется, вам стоит выложить их здесь и сейчас. Вы работаете на Курта Вада?

– Луис, ты в порядке? – забеспокоился его дружок Могенс, приблизившись к столу.

– Да-да, я в норме. Просто господа сыщики пребывают в некоем заблуждении. – Затем он повернулся к Карлу и совершенно спокойно сказал: – Нет, я не имею ничего общего с ним. Я работаю в организации под названием «Бенефис». Независимая организация, которая финансируется за счет добровольных пожертвований. Моя задача – сбор сведений об ошибках датских, в том числе и правительственных, партий, совершенных за последнее десятилетие, и здесь есть над чем поработать.

– Да уж, не сомневаюсь, вам предстоит огромная работа… Благодарю, Луис Петерсон, прекрасно, теперь нам не придется копаться в этом. А для кого вы собираете упомянутые сведения?

– Для всех, кто захочет на них посмотреть. – Он приосанился. – Знаете, мне очень жаль, что я ничем не могу вам помочь. Если вы хотите знать о Курте Ваде подробнее, можете почитать о нем. У вас, очевидно, имеются мои статьи, но с тех пор я занимаюсь другими вещами. Так что если у вас нет конкретных вопросов относительно четырех дел об исчезновении людей, спешу заметить, что сегодня у меня выходной.

– Удивительный ход разговора, – заметил Карл спустя пять минут, когда они вышли на улицу. – А я всего лишь хотел сжатого изложения сведений о пресловутом Курте Ваде… Проклятье, почему Петерсон так нервничал?

– Я расскажу тебе чуть позже, Карл. Потому что в данный момент он названивает кому-то почем зря. Так что не оборачивайся. Он следит за нами через стекло. Может, стоит попросить Лизу выяснить, кому он звонит?

Глава 22

Тем утром Нэте проснулась с жуткой головной болью. Она не знала, были ли виновны в том эксперименты с пахучими веществами на обеденном столе в герметичной комнате, проведенные накануне, или осознание того, что в этот решающий день своей жизни она менее чем через двенадцать часов убьет шестерых человек.

Зато прекрасно знала, что, если не примет лекарство против мигрени, все пойдет прахом. Возможно, ей хватило бы и двух таблеток, но она приняла три, а затем в течение часа или двух сидела, уставившись на часы, пока мозговые капилляры не пришли в норму и глаза не перестали болезненно реагировать на свет.

Затем женщина поставила чайные чашки на буфет красного дерева, стоящий в гостиной, аккуратно разложила серебряные ложечки и разместила бутыль с экстрактом белены таким образом, чтобы было удобно брать ее и наливать содержимое в чашки гостям, как только настанет нужный момент.

В десятый раз она повторила бой часов и в ожидании устроилась на кресле с тикающими за спиной напольными курантами. Завтра во второй половине дня самолет унесет ее на Майорку, и отблески поросшей медянкой Вальдемосы замелькают у нее в глазах, прогоняя прошлое вместе со всеми демонами.

Но прежде нужно было наполнить погребальную камеру.

Приемная семья, которую отец подыскал для Нэте после самопроизвольного аборта в речке, приняла ее как изгоя; такое отношение к ней сохранилось и впоследствии.

Ее каморка располагалась отдельно, каждодневные работы отнимали много сил, а единственным моментом, когда она пересекалась с семьей, был прием пищи, протекавший в тягостном молчании. В тех редких случаях, когда Нэте все же открывала рот, на нее шикали, несмотря на то, что девушка изо всех сил старалась говорить прилично. Даже дочь и сын хозяев, ее ровесники, плохо относились к ней. Она являлась чужачкой, и они обращались с Нэте так, словно имели над ней неограниченную власть. Минимум действий и полное отсутствие добрых слов. Требовательности, угрюмости и понуканий хватало в избытке.